Глава 6

Тьма уходит не сразу: спадает, как тончайший шелк, которым были завязаны глаза, слой за слоем. Так просыпаешься после долгого сна – медленно, неохотно. Тянет вернуться обратно в сладкое забытье, и вместе с тем понимаешь – не выйдет.

Зеро поднимает голову со скрещенных рук. Малейшее движение отдается в висках тягучей, нескончаемой болью, будто кто-то давит на открытую рану. В глазах все плывет: очертания предметов размыты и незнакомы, и Зеро машинально подносит руки к лицу, пытаясь протереть глаза. С рефлексами трудно спорить.

Ладони холодные, будто лежали на льду, хотя, кажется, Зеро в каком-то помещении. И почему между пальцев так липко и влажно, когда вся ладонь будто стянута застывшей корочкой?

Зеро зажмуривается, мотая головой. Новая порция боли, новый стимул узнать, что стало ее причиной.

Он уже видит. И чем четче становятся очертания предметов, тем страшнее вспоминать.

Просторная комната, высокий потолок, тяжелые неплотно задернутые портьеры, в щель между которыми пробивается тонкая, в ладонь шириной полоса света. У стены стоит массивный резной комод. Зеро кажется, что маленькие сатиры, в виде которых сделаны ножки, смеются над ним.

Он переводит взгляд влево, лишь бы не видеть их скорченные деревянные рожицы, и уже через миг жалеет об этом.

Куран Канаме.

Зеро вскакивает, пытается отступить, но ноги будто ватные. Он неуклюже взмахивает руками, пытаясь удержаться равновесие, и падает на ковер. На попытку снова встать ноги откликаются лишь легким подергиванием и поднимающейся от ступней колющей болью. Как мешок иголок под кожей рассыпали. Зеро разозлено шипит, но все, что он сейчас может – это сидеть и ждать, пока затекшие ноги придут в норму.

Он провел здесь не один час. Сидя на коленях. Возле постели Канаме.

Зеро не нужно гадать – он это помнит.

Прошедшая ночь всплывает в памяти отрывками, будто разрезанная кинолента.

Академия, обход территории. Юки совсем не высыпалась в последнее время, и Зеро оставил ее в комнате, сказав, что сегодня подежурит за нее. Она, конечно, спорила с ним, доказывая, что справится. Она всегда спорит и всегда справляется, но… Солнце было слишком ярким в тот день, несмотря на позднюю осень. Оно слепило глаза, заставляя Зеро позорно прятаться в тени; оно напоминало, что теперь ему нужна ночь. И он не мог этому сопротивляться.

Ичиджо был вежлив как обычно. Ну разумеется. Такие, как он, даже втыкая тебе в горло катану, будут виновато улыбаться и говорить «извини», будто это может что-то изменить. А Ичиджо Такума лучше всех умеет скрывать свою сущность. Он спокоен и обходителен, что бы ни случилось; он научился смотреть на людей без голодного блеска в глазах, который обычно выдает того же Айдо, он не облизывает уголки губ, что позволяет себе порой Акацуки, глядя на пробегающую мимо ученицу. Но все это не делает Ичиджо менее опасным. Зеро чует его голод – загнанный вглубь, замаскированный под заботу об учениках Дневного класса, укрытый вежливыми манерами и приправленный идеальной улыбкой. Вот только нельзя спрятать клыки, как ни старайся. Ичиджо – такое же чудовище, как и все вампиры, и на его учтивое «доброй ночи, Кирю-кун» Зеро больше не ведется.

Вампирам запрещено покидать территорию Академии ночью, так гласят правила, и работа Зеро – следить, чтобы они не нарушались. Только дурак поверит в то, что глава Лунного общежития и его правая рука со своей неотлучной тенью вышли к главным воротам подышать воздухом. Зеро должен был их остановить, и он остановил. Вернее, попытался. Последнее, что он помнит, это надменное «знай свое место, мальчик» из губ Курана и слабое движение пальцев.

Потом была тьма – заполняющая изнутри, обволакивающая каждую мысль, тяжелая, густая тьма с багряными вспышками. Был шепот Зверя, было безумие. И страсть вперемешку с дикой, одуряющей жаждой, утолить которую можно было лишь кровью – настоящей, горячей, липкой кровью, а не какими-то дрянными, растворимыми в стакане с водой таблетками.

Зеро ожесточенно мотает головой.

Это не его мысли, не его жажда. Это все Куран, проклятый Куран, его племя, его снисходительный взгляд и насмешливое «ты такой же, как мы, Кирю-кун, нет смысла сопротивляться». Надменный ублюдок. Он ведь знал, Зеро уверен. Знал, что, выпив кровь Шизуки, вместе с ее силой возьмет себе и право Господина. И Зеро, ведомый своим зверем, повинуется этому праву, как слепец, следующий за собакой-поводырем.

Хозяин сменился, а слуга все тот же.

Зеро снова пробует пошевелить ногами и получает новую порцию рассыпавшихся под кожей игл. Рано. Придется подождать еще.

Он понятия не имеет, где находится. По крайней мере, пока. Воспоминания всплывают в разуме, как пузыри в темной воде, – стремительно, хаотично, и все они отмечены настолько сильной жаждой крови, что у Зеро сводит желудок.

Его зверь снова вырвался на свободу. Он дрался с Кураном, дрался яростно и беспощадно, и даже мог бы убить его, поверить сложно, но действительно мог бы! Зеро помнит, как Канаме опустил руку, убирая защиту, позволяя зверю оказаться рядом, подпуская его к себе непозволительно близко. Лучший из шансов, что когда-либо были даны Зеро, но голод, проклятый голод разрушил все!

Когда хозяин позволяет вкусить своей крови, разве может зверь сопротивляться?

Зеро помнит, что чувствовал тогда – глухую, ярящуюся ненависть к самому себе. За то, что держал голову Курана так бережно; за то, что был не в силах оторваться; за то, что снова проиграл. Хотелось кричать от бессилия, но зверь не позволил. И осталось лишь смириться: прижаться губами к шее Канаме и глотать горячую кровь.

Зверь будто выпил лишнее – непринятую, чужую силу, которая захлестывала Курана. Снял пену с волны и остался счастлив тем, что его снова использовали. Недалекая, одержимая своей преданностью тварь, но сколько силы ей дает кровь хозяина, боже, сколько силы…

А Куран и вправду был слаб тогда. Совсем как ребенок. Будь у Зеро его верная «Кровавая Роза», а глаза чуть меньше застланы багряной пеленой, может быть, он смог бы наконец спустить курок. Если бы не накрыла тьма. Сытая, сонная тьма.

Слишком много «если» в последнее время.

Остатки воспоминаний смазаны. Кажется, зверь проснулся от холода – осенью на земле особо не полежишь, кто спорит.

И тут же накрыло – защитить хозяина. Спрятать, пока он слаб и уязвим.

Однако искать подходящее место не пришлось. Видимо, Канаме приехал сюда именно поэтому. Фамильное поместье, небольшой двухэтажный дом, обнесенный высокой оградой из остроконечных чугунных пик. Он прятался за лощиной, чуть дальше от того места, где Зеро набросился на Курана, где теперь остался круг поваленных деревьев и развороченной земли.

Зеро не помнит, как они добрались до особняка. Единственное, что отпечаталось в его разуме – это стремление защитить хозяина. Зверь шел сюда, ведомый лишь им, и уснул, когда счел свой долг выполненным.

Канаме не достоин такой преданности. Он манипулирует людьми, строит их в ряды и отправляет в бой, как безвольные пешки. Расчетливая, непробиваемая сволочь.

Зеро снова пробует пошевелить ногой, на этот раз успешно. Держась за стоящее рядом кресло, он поднимается с ковра, не отрывая взгляда от Курана. Можно попытаться убить его, попытаться уже, наверное, в сотый раз, но Зеро не хочет вновь ощутить ту беспомощность и бессильную злобу, что подступает к горлу каждый раз, когда зверь не дает ему поднять руку на господина.

Но он найдет способ. Рано или поздно.

Ну а пока стоит осмотреть дом. Одежда Зеро изодрана, пиджак потерян, а руки в грязи и засохшей крови, при виде которой его снова начинает мутить. Нужно найти ванную и немедленно, иначе его вывернет наизнанку прямо здесь.

Смыть грязь, смыть кровь, смыть остывшие следы прикосновений.

На ватных ногах, цепляясь за стены и косяки, Зеро вываливается в коридор.

Ванная комната в особняке Куранов вдвое больше той, что в комнате Зеро, и не в пример чище. Натертые до блеска краны и набор свежих полотенец однозначно намекают, что здесь недавно прибирались, и, видимо, делают это регулярно. А ведь снаружи дом выглядел пусть не заброшенным, но явно нечасто посещаемым своими владельцами. Вполне в духе Канаме – предпочесть внутреннюю эффективность неброскому внешнему виду. Возможно, даже намеренно.

Зеро озадаченно хмурится. Почему он так уверен в этом? Почему не допускает и мысли, что может ошибаться?

Хватит думать. Хотя бы пока он не смоет с себя всю ту грязь, в которую ему пришлось вляпаться по милости Курана.

Зеро расстегивает две верхних пуговицы, а затем стаскивает рубашку через голову. Старая привычка, еще с детства. Юки всегда ругалась на него за это.

«Правильно снимать не через голову, а вот так, расстегнув все пуговицы. Видишь? Так удобнее».

Удобнее не было, но Зеро молчал, позволяя ей расстегивать рубашку, когда возвращался домой дрожащий, будто лист на ветру. Юки думала, от холода, и хорошо, что так. Не следовало ей знать об их прогулках с Кроссом, редких поначалу, но всегда одинаково мучительных для Зеро, которого будто съедала неведомая болезнь. Раз в несколько месяцев его начинало лихорадить, кожа будто горела, а в горле пересыхало так, что он отказывался от любой еды – глотать было просто невыносимо. В эти дни Кросс смотрел на него с особой тревогой, а потом, когда Зеро переставал даже пить, когда кричал во сне, мечась по кровати и хрипло, загнанно дыша, что-то будто ломалось в Кроссе. Он отправлял Юки на кухню, в гостиную, куда угодно, лишь бы она не видела, как он поворачивается к Зеро спиной и, надрезая себе ладонь, сцеживает в стакан немного крови, а затем, смешивая с водой, дает ему выпить.

Это было странное снадобье – розовая, слабо соленая жидкость, но оно всегда действовало безотказно: жар спадал, и Зеро мог, наконец, спокойно уснуть.

Многие годы он думал, что это действительно лекарство. Пока приступы не стали учащаться. И Кроссу пришлось признать – время детских сказок кончилось, Зеро вырос. Тогда они и начали ходить на «прогулки», как было сказано Юки. Прогулки за едой.

Когда Кросс впервые протянул ему только что сбитую метательным ножом белку, Зеро подумал, что тот не в себе.

- Вот здесь, - Кросс наклонил безвольную головку зверька, открывая доступ к тонкой шее. - Проткни ножом.

- Зачем? - Зеро не понимал происходящего, Зеро не хотел понимать. Но что-то билось внутри, ныло и трепетало, когда он смотрел на тельце белки в руках Кросса, и это «что-то» толкало его подчиниться приказу.

Он выпил ее. Всю, до капли. Глаза будто затянуло багряной дымкой, сквозь которую он видел лишь клубок тонких вен и почти не различимых капилляров на своей ладони. Не белку, нет, только ее остывающую на морозе кровь в плену сосудов.

Бесконечно долгую минуту Зеро стоял, пытаясь понять, что случилось. Пытаясь найти название тому отвратительному и сладкому чувству, что разлилось в груди, когда он сделал последний глоток. Пытаясь не думать, просто не думать, иначе…

Его все-таки вырвало. Не от крови – от понимания того, кто он теперь. В тот момент он ненавидел Кросса почти так же, как ту, что лишила его семьи, а может, даже сильнее.

- Прости, мой мальчик, - бормотал Кросс, опустившись рядом с ним на колени и обнимая его. - Прости меня за это, но тебе станет лучше, поверь мне.

Он прикоснулся своим лбом ко лбу Зеро.

- Жар спадает, видишь? Кровь – твое лекарство. Но я найду другой способ, обещаю. Найду способ заменить ее для тебя.

Он бормотал что-то еще – торопливо, виновато, но Зеро уже не слушал. Кровь заставила вспомнить ночь, когда погибла его семья, ночь, насквозь пропахшую собственным бессилием и увядающей сакурой. Голос Кросса тонул в этих воспоминаниях.

Но обещание он сдержал. Кровяные таблетки, на которых живет весь Ночной класс Академии, замена единственного, что по вкусу вампирам, – когда-то Кросс создал их только для своего приемного сына.

Зеро старается не вспоминать об этом лишний раз.

Блестящие краны недовольно фыркают, когда он открывает их, но через некоторое время, проворчавшись, пускают холодную и горячую струи. Зеро заканчивает раздеваться, когда ванна заполняется на треть. Его тело в россыпи ссадин и синяков – похоже, неслабо задело во время той драки с Канаме, Зеро смутно это помнит. На правом плече видны следы заживающей рваной раны, левому боку, видимо, тоже изрядно досталось – от бедра до подмышки кожу покрывает корка запекшейся крови, однако что под ней узнать нет никакой возможности, кровь намертво присохла к коже. Ладно, решает Зеро, по крайней мере, открытых ран вроде нет, а значит, можно залезть в воду и попытаться отмочить кровяные корки.

Что он и делает.

По телу пробегает волна крупной дрожи, когда ноги касаются нагретого дна. Зеро зябко передергивает плечами, пытаясь ее унять, и осторожно опускается в воду. Ванна, к слову сказать, в особняке просто огромная. В ней вполне могли бы уместиться трое, причем вытянувшись в полный рост, а не подгибая колени.

Задержав дыхание, Зеро быстро ныряет и, оказавшись снова на поверхности, принимается ожесточенно теперь лицо. Вода стремительно темнеет, растворяя в себе грязь и свернувшуюся кровь, но прежде чем можно будет отделять запекшиеся корки, нужно еще немного подождать. Зеро откидывает голову на еще не успевший прогреться бортик ванны. Контраст температур помогает отогнать подкравшуюся было сонливость, и можно закрыть глаза, не боясь, что тебя сморит.

И все-таки странно все это, очень странно.

Какого черта Куран притащился в эту глушь, да еще в такой спешке? Нарушил правила Академии, правила, которые он чтит наравне с Кроссом, иначе и не было бы никакого Ночного класса; напал на Стражника – Зеро помнит, как его отбросило толчком силы, и сила эта принадлежала именно Курану. Хотел сбежать? Но будь оно так, зачем тогда было брать с собой Кирю?

Головоломка не складывается, и пока Куран не очнулся, Зеро заперт в ней вместе с ним. Крути хоть так, хоть эдак – если не хватает деталей, картинка не сложится.

Зеро сжимает зубы так, что начинают ныть скулы. Большего он сейчас все равно не в силах сделать, так что для начала надо хотя бы вернуть себе человеческий облик. Грязь и кровь – атрибуты зверя.

Зеро садится в ванне, касается левого бока, пробуя на ощупь, достаточно ли размокла корка на ребрах. Та послушно прогибается под его пальцами, отходя легко и безболезненно, а под ней… ничего. Гладкая, ровная кожа, совсем свежая, с розоватым оттенком, какой бывает на только что зарубцевавшейся ране, вот только никаких рубцов нет и в помине. Лишь полоса обновленной кожи шириной в две ладони, опоясывающая почти половину грудной клетки. Судя по ее размерам, рана была более чем внушительная и представляла нешуточную опасность для жизни своего владельца, однако вот же – все в порядке.

Ускоренная регенерация. Сила ночного племени.

Уже не заботясь о том, чтобы выяснить, не будет ли это болезненным, Зеро срывает кровяную корку с плеча. Три глубоких, почти затянувшихся пореза с неровными краями. Возможно, от когтей, однако Зеро не помнит, чтобы Куран прибегал к такому примитивному способу защиты. Впрочем, он вообще немногое помнит, и воспоминания эти слишком размыты, чтобы можно было гарантировать что-то с известной точностью. Может, и когти, а может, хлестнуло сорванными ветвями, зацепило раздробленным в крошево валуном, да что угодно! Куран там столько силы выплеснул, что удивительно, как всю рощу не снес. Что уж гадать, чем именно Зеро задело в этой бешеной воронке. Спасибо и на том, что вообще выбрался.

Зеро осторожно касается пальцами порезов. Глубокие. Наверняка останутся шрамы. Что ж, еще один повод не подпускать к себе Юки, когда она снова вздумает помочь ему раздеться перед душем. Не желает отказываться от детских привычек, не понимает, почему он отталкивает ее, подставляет тонкую шею, думая, что все делает правильно.

Не так, Юки, все не так. Твоя кровь заставляет зверя засыпать, в ней будто заклятие, которого он боится сильней любого охотника и оттого бежит прочь, бежит к Курану, у которого ищет защиты и утоления жажды. И за эту трусость Зеро ненавидит его вдвойне.

Темная вода уходит в сток, образуя на другом краю ванны стремительный водоворот. Пусть все туда уйдет, провалится в небытие, в черную, бездонную воронку, из которой нет возврата, – бесконечные ночи, полные негасимого голода, обжигающие прикосновения, воспоминания, вкус крови на губах… Гори оно все в адовом пламени. Зеро хватается за голову, сжимает виски, пытаясь вытравить из разума слабый, едва различимый сытый шепот: «живи, живи ради своего господина».

Зверь не даст убить Курана и не даст убить себя, чтобы прекратить, наконец, эти муки.

Замкнутый круг.

Нет коридора, в конце которого горела бы табличка с надписью «выход».

Нет выбора.

Есть только Зеро на теплом дне пустой ванны, на дне собственной пустой души. И есть Куран. Они – в одном круге. Восьмом круге ада.

Зеро хватается за краны, открывает их до упора, будто в них его спасение. Шум воды заглушает ненужные мысли – хотя бы сейчас, хотя бы ненадолго, и можно не думать, почему так предательски дрожат мокрые пальцы, когда он подносит их к лицу.

Вода с грохотом наполняет ванну – чистая, успокаивающая. Горячий пар льнет к щекам Зеро, гладит трясущиеся плечи, и постепенно дрожь уходит.

Затылок щипет. Зеро поднимает руку, осторожно ощупывая его в поисках очередной раны, но натыкается лишь на слипшиеся от крови волосы в том месте, где, похоже, недавно была рассечена кожа. Интересно, было ли сотрясение? Или в голове Зеро все и так уже настолько перепуталось, что даже хорошая встряска не поможет? Он невесело хмыкает и тянется за мылом.

Из ванны он выбирается спустя полчаса. Кафель в комнате уже прогрелся, по нему можно идти босиком, не боясь, что ступни заледенеют, поэтому Зеро шлепает до полки с полотенцами, оставляя после себя мокрые следы, берет одно, вытирается насухо – все на автомате, без какого-либо осмысления. В голове пусто и гулко, как в каменном колодце. Даже взгляд на брошенную на пол форму Академии – грязную, разорванную, – не вызывает у него никаких эмоций. Почему-то кажется, что все это было так давно – учеба, экзамены, высокие потолки коридоров, девчоночий лепет в перерывах между уроками, Юки… Особенно Юки. Между ними теперь словно стена, построенная самим Зеро. Стена, каждый камень в которой был предложен ему Кураном с неизменной, восхитительной небрежностью. Это очевидно сейчас, но пусто, слишком пусто внутри, чтобы проснулись гнев или ненависть. Отрешенность и безразличие – вот все, что осталось.

В шкафу у двери есть чистая одежда – рубашки, брюки, носки. Подобраны как по размеру, и хотя разумом Зеро понимает, что скорей всего это одежда Курана, сейчас ему все равно. У них схожее телосложение, ну разве что Куран чуть выше, и плечи у него всегда гордо расправлены, как и положено отпрыску благородных кровей. Зеро же часто сутулится – не сильно, но все же.

После горячей воды неумолимо клонит в сон, однако на пути Зеро встречает лишь закрытые двери. Что, в общем-то, логично, учитывая то, как давно здесь не появлялись хозяева, только ему от этого ничуть не легче.

Остается вернуться в спальню.

Зеро замирает на ее пороге. Ноги подкашиваются – взявшаяся из ниоткуда усталость накрыла его с головой, она будто давит на плечи неподъемным грузом. Похоже, вот она – расплата за ускоренную регенерацию, нечеловеческую силу и скорость. Зеро приходится отвечать за все, чем пользовался его зверь.

Куран все так же лежит на кровати. Бледный, неподвижный. Мертвец мертвецом.

Зеро смотрит на него некоторое время, будто ждет, что он себя выдаст – шелохнутся пальцы, дрогнут ресницы, но нет, Куран не живее каменной статуи. Только грудь вздымается и опадает – вот и все отличие.

Поочередно держась за стену и мебель, Зеро добирается до широкого кресла в дальнем углу. Ему все равно, что случилось с Кураном, ему все равно, что станет с ним самим. Тело не отвечает на приказы, а разум уже и не хочет их отдавать. Сил хватает только на то, чтобы упасть в кресло, кое-как развернуть сложенный на подлокотнике вчетверо плед, укутаться в него и, подтянув под себя ноги, уснуть.

И хвала небесам, что сегодня ему ничего не снится.

Глава 7

Без Канаме Лунное общежитие медленно, но верно превращается в балаган. Эта мысль не покидает Рууку весь последний час, в течение которого Айдо и Акацуки совместными усилиями пытаются прижать Ичиджо к стенке и вызнать у него, где их господин. То, что Канаме нет в особняке, очевидно для каждого из них. Этого не объяснить словами. Своего рода чутье, если угодно. Чувства у вампиров обострены до немыслимого для человека предела: они видят в ночи, слышат даже слабый мышиный писк за несколькими стенами и чуют свое племя всегда и везде. Поэтому честные глаза Ичиджо и его полное отрицание своей причастности к факту исчезновения Курана никого не обмануло.

- Заходи справа, Ханабуса, - командует Акацуки.

Ичиджо издает что-то вроде нервного хихиканья, что идет вразрез с его имиджем донельзя спокойного и обходительного юноши. Но Айдо с кузеном гоняют его по особняку уже битый час, тут у кого угодно нервозность обострится.

Рима зевает, прикрывая рот ладошкой. Они с Руукой участвуют во всем этом только в качестве зрительниц. Позволить себе носиться по коридорам, как малые дети, значит упасть в собственных глазах, а этого они себе позволить не могут.

- Интересно, когда они сдадутся?

- Когда добьются своего, не раньше, - уверенно произносит Руука. - В том, что касается упрямства, Айдо даст сто очков вперед кому угодно.

- Но Ичиджо-семпай тоже ведь не так прост.

Ичиджо, доказывая оценку Римы, ловко отскакивает от мчащейся к нему по ковру ледяной дорожки и, извиняюще улыбаясь, медленно отступает к дверям в столовую.

- Айдо-кун, Акацуки-кун, прошу вас, не стоит прибегать к крайним мерам.

- Какие крайние меры, Ичиджо-семпай? О чем вы? - с видом абсолютнейшей невинности удивляется Ханабуса. - Мы просто хотим узнать, где Канаме-сама, вот и все.

- Упрямство до добра не доводит, - наставительно замечает Ичиджо, вовремя уклоняясь от скользнувшего с пальцев Акацуки огонька и заодно оперативно гася вспыхнувшую обивку дивана. – Это дорогая мебель, Акацуки-кун, будь аккуратней, пожалуйста.

В ответ тот лишь зевает и демонстративно разминает пальцы для следующего «случайного» броска.

- Шики бы ему помог, - флегматично замечает Руука, прикидывая, успеет ли Ичиджо добраться до двери в столовую. – Где он, кстати?

- У него сегодня съемки для новой рекламы. Какой-то шампунь, кажется.

- Работа в выходные, должно быть, утомляет.

Рима безразлично пожимает плечами.

- Для Шики нет особой разницы, ты же знаешь.

- Ну да, у него же всегда одно и то же выражение лица. Почти, Айдо, почти!

Последний возглас обращен уже к Ханабусе, которому удалось воспользоваться тем, что Ичиджо отвлекся на втолковывание Акацуки очевидной истины – «насилие до добра не доводит», и приморозить левый ботинок вице-президента общежития к ковру. К сожалению, прежде чем та же участь постигла и правый ботинок, Ичиджо успел заметить произошедшее и, быстро скинув обувь, ловко отпрыгнул в сторону.

- Это переходит все дозволенные границы, Айдо-кун!

- А ложь разве нет? – нисколько не смутившись, парирует тот.

- Какая ложь?

- Где Канаме-сама?

- Я не знаю, я же вам уже говорил.

- Вот, Ичиджо-семпай, вот эта самая ложь, - обвиняюще тычет в него пальцем Ханабуса.

Дорожки выступившего у него на плечах инея медленно спускаются вниз, расползаясь по ромбовидному рисунку свитера, и Руука видит, как пластина за пластиной на груди Айдо растет ледяная броня. Опасная штука, она помнит. В прошлый раз, еще в детстве, когда Ханабуса не на шутку повздорил с кузеном, льдом сковало почти половину его тела, и если бы не дар Акацуки, взрослые вряд ли успели бы на помощь. Неконтролируемая ледяная броня может убить хозяина, с ней нужно быть очень осторожным. Все это Руука узнала уже позже, от слуг, когда маленького, яростно сжимающего кулачки Ханабусу заворачивали в теплое одеяло, умоляя сосредоточиться и вернуть контроль над силой. О, это было непросто. Айдо рвался из рук слуг, как пойманная в силки птичка, желая во что бы то ни стало расквитаться с кузеном за… Что же там было, кстати? Сущая ерунда ведь, но тогда она казалась такой важной. Детям свойственно преувеличивать значимость мелочей.

Руука помнит, как стояла в стороне, испуганно прижав ладошки ко рту, и смотрела: на друзей, на слуг, сдирающих с плеч маленького хозяина лед. А Ханабуса смотрел лишь на Каина, и все остальное для него будто не существовало. За те годы, что они провели вместе, Руука видела много граней этой одержимости, и потому не верит, что даже Куран Канаме смог полностью вытеснить кузена из сердца Айдо. Для этого его, пожалуй, пришлось бы вырвать.

- Успел, - флегматично замечает Рима, возвращая Рууку в реальность.

Та вздрагивает и переводит взгляд на замершего за спиной Айдо Акацуки: его ладони на плечах кузена. Тая от растекающегося от них жара, ледяная броня осыпается на ковер.

- Я ведь говорил тебе быть осторожней, Ханабуса, - мягко произносит Каин.

Говорил. Еще тогда, когда маленький Айдо все-таки вывернулся из рук слуг и бросился к кузену, чтобы продолжить драку, а Акацуки, даже не уклоняясь и будто не замечая удара, просто шагнул к нему и, прижав к бокам его руки, обнял. Ледяная броня осыпалась на землю тогда точно так же, как сейчас, вот только Руука не уверена, от силы Каина или от тихого шепота в самое ухо «я не всегда смогу быть рядом, Ханабуса, так что не будь таким опрометчивым».

Айдо вздрагивает, чувствуя на плечах ладони кузена, и, только сейчас заметив лед на груди и рукавах, принимается его стряхивать.

Ичиджо же, пользуясь замешательством противника, приводит в действие план стратегического отступления, оставляя после себя только одиноко покинутый примороженный ботинок.

- Ну вот, его снова придется ловить, - поджимает губы Рима. - А ведь почти прижали.

Руука кивает, заставляя себя отвести взгляд от кузенов.

В конце концов, она всегда была для Каина лишь на втором месте, и тот вечер в ее комнате, и согретый его ладонями чай – все это было не более чем утешением, в котором она тогда нуждалась. Минута слабости, о которой пора забыть.

Теперь все в прошлом. Не нужно больше смотреть Каину в спину, не нужно ловить его взгляд, не нужно мечтать, что когда-нибудь он посмотрит не на Ханабусу, а на нее. Потому что сейчас все они служат своему новому королю, и имя ему – Куран Канаме. Ради него Руука готова забыть о прошлом.

* * *

Зеро не знает, что это за место. Здесь темно и пахнет сыростью и тленом, здесь слышно, как царапают стены крысиные коготки, а холод от каменных плит, кажется, пробирается в самую душу. Кровь стынет в жилах, сердце замедляет ритм, и среди всего этого, среди колючей, морозной тьмы и хищного попискивания невидимых крыс, слышится едва различимый детский плач.

- Узнаешь этот голос?

Зеро хочет бросить «нет», но прежде чем успевает открыть рот, тьма слева редеет, расползаясь на рваные полосы, и позволяет ему увидеть свое отражение. Хотя нет, второй Зеро – другой, от него несет вампирской кровью, как гнилью от куска залежалого мяса. Его руки в карманах, плечи чуть ссутулены – один в один Зеро-настоящий с той лишь разницей, что вместо плотно сжатых губ у него широкая кривая ухмылка, а в глаза будто плеснули неразбавленной ночи.

Зверь, которого взрастила Шизука, и который обменял ее на нового хозяина.

Впервые они с Кирю – лицом к лицу.

- Убирайся.

- Хоть бы раз сделал вид, что рад со мной пообщаться. Сам же знаешь, никуда я не денусь. Уже – не денусь. Слишком много крови хозяина было выпито. Ты сам себя заклеймил.

Зеро дергается, как от пощечины.

- Я не…

- Да, да, - небрежно машет ладонью Зверь, перебивая. Ловит его взгляд, щурится, сыто облизываясь. - Спасибо, что накормил.

Перед глазами вспыхивает воспоминание – непрошенное, смазанное и до краев наполненное одним единственным желанием – «защитить». Что-то похожее, нет, лишь отдаленно напоминающее, Зеро чувствовал к Юки. Он думал, что ради нее сможет смириться с тем, кем стал; думал, в этом его предназначение. До тех пор, пока не начал понимать: момент, когда он распробовал кровь, уже упущен.

Соленый, металлический привкус на языке, теплые струйки, текущие по подбородку, голод и жадность, с которыми он сжимал плечи Канаме, и сила, ревущая и пьянящая, – все это отодвигало чувства к Юки на второй план, делало их блеклыми и незначительными, и как бы Зеро ни старался убедить себя в обратном, тягу к Курану уже нельзя отрицать. Он восхитительно небрежно, ненавязчиво, но неумолимо вытесняет Юки из жизни Кирю, заменяя ее собой. И, даже понимая это, Зеро не может остановиться.

Зверь внутри него одерживает победу все чаще. С каждым глотком милостиво подаренной Кураном крови он становится сильнее и, шепча в ухо «будь послушным мальчиком, не разочаровывай хозяина», толкает Зеро все ближе и ближе к пропасти.

- Она больше не нужна тебе. Эта девчонка, - брезгливо кривится Зверь. – С хозяином лучше, его кровь дает нам силы, а ее – лишь усыпляет.

- Нет, - Зеро сжимает в карманах кулаки. - Я не оставлю Юки. Я должен ее защи…

- Должен? Кому? Не смеши меня. Твоя единственная обязанность – защита своего господина.

- Он мне не господин!

Кажется, детский плач где-то рядом становится громче.

- Тогда кто, Зеро? Кто он тебе? Ты приходишь к нему, когда тебя не зовут. Поднимаешь пистолет, но не спускаешь курок. Пьешь его кровь и ненавидишь себя за это. Не слишком ли много эмоций для того, кто ничего для тебя не значит? Юки не может тебе этого дать. Никогда не могла и никогда не сможет.

Зеро не успевает ответить – двойник растворяется в обступающей их тьме, оставляя после себя лишь отзвуки довольного сиплого смеха. Сбежал, гаденыш. А так нестерпимо хочется вышибить ему мозги. И даже «Кровавая Роза» не нужна.

Зеро закрывает глаза, заставляя себя успокоиться.

Это всего лишь провокация. Когда он взбешен, то легче теряет контроль, а, значит, выпускает зверя. Трусливая тварь чует выгоду едва ли не лучше свежей крови.

А плач тем временем все не стихает. Негромкий, печальный и одинокий, переходящий в слабое всхлипывание. Кажется, он где-то совсем рядом, лишь протяни руку. Зеро делает шаг вперед, больше полагаясь на внутреннее чутье, чем действительно зная направление, и оказывается в небольшой, богато обставленной комнате. В центре, на большом диване, подтянув колени и спрятав в них лицо, в окружении расшитых алым подушек сидит незнакомый мальчик. Зеро видит его впервые, он уверен, но при этом ему кажется, что он знает, каковы его волосы на ощупь: мягкие и прохладные.

Перед диваном на коленях, спиной к Зеро, стоит мужчина. Всего миг назад его не было в комнате, а теперь он здесь, и у Зеро мутнеет в глазах от того, насколько этот человек пропах кровью. На рукаве его рубашки бурые пятна, но это выглядит сущей мелочью по сравнению с тем, сколько он пролил совсем недавно. Запах свежий и чистый – молодая, сильная кровь. Десяток, сотня? Скольких он выпил?

Когда мужчина поднимает руку, чтобы прикоснуться к мальчику, Зеро ждет, что увидит перепачканные багрянцем пальцы. Запах крови и удовлетворенной ненадолго похоти одуряет. Но нет, ладонь мужчины чиста, и он опускает ее на голову ребенка – уверенно, будто клеймя свою собственность.

- Ну же, Канаме, перестань плакать. Твои родители просто попросили меня присмотреть за тобой, пока они в отъезде. Скоро они вернутся за тобой, и все будет хорошо, обещаю.

Мальчик резко вскидывает голову, стряхивая ладонь мужчины. Его слезы уже высохли, не осталось и следа. В глазах – знакомый, ломающий волю багрянец.

- Это ложь, дядя Ридо.

- Что именно, Канаме?

- Почти все. Мои родители не знают, что вы меня забрали, но в одном вы правы: скоро они действительно придут за мной.

- Самоуверенный щенок, - цедит сквозь зубы Ридо.

Хватает мальчика за подбородок, дергает на себя. Канаме упирается, но он слабее, и в следующую секунду губы мужчины накрывают его собственные, а рука Ридо крепко держит племянника за затылок, не давая тому отстраниться.

Зеро кажется, что его сейчас вывернет наизнанку: чужая похоть, помноженная на дикую, бездонную жадность, не дает дышать. Она заполняет комнату, как клубы горячего, едкого дыма, ест глаза, выдирает из легких воздух. Все вокруг стремительно съеживается, будто проваливаясь в центр, притягивается к дивану и сидящему на нем мальчику, который смотрит сейчас прямо на Зеро. Его взгляд парализует, словно в кровь впрыснули наркотик.

Предметы вокруг вытягиваются, плавятся, стекают под ноги горячим воском. Зеро пытается отступить, но не может сделать даже шага. Канаме смотрит на него, и не поймешь, видит он его на самом деле или Зеро так только кажется. Но в чем он уверен на все сто, так это в том, что сейчас в глазах Канаме рождается чудовище.

И в этот момент Ридо оборачивается.

Зеро вышвыривает из сна прямо на ковер. Он вскакивает, ошарашено оглядываясь, все еще до конца не понимая, насколько реально все окружающее. Сердце заходится в бешеном ритме, в голове шумит, будто там играет целый духовой оркестр. Зеро бросается к окну и, откинув тяжелую штору, распахивает ставни. В лицо ударяет морозный воздух. Можно дышать, господи, какое облегчение, что, наконец-то, можно дышать. Вдох за вдохом, полной грудью, обжигая легкие и выгоняя забившуюся туда чужую похоть.

Зеро не знает, кто такой этот Ридо. Имя ему не знакомо, хотя в его лице и были смутно знакомые черты. Наверное, все дело в родственных узах, ведь Канаме называл его дядей, однако… Нет, Куран совсем на него не похож, и все же где-то Зеро уже видел эти глаза. Он пытается вспомнить, но ничего путного в голову не приходит.

Руки дрожат. Зеро сжимает кулаки, приказывая себе успокоиться.

Кажется, скоро рассветет. Ночь бледнеет, и там, за лесом, на стыке неба и земли разливается розоватое свечение. Пока еще можно смотреть на него, не боясь ослепнуть, но вскоре взойдет солнце, и Зеро придется искать защиты у тени. В последнее время ему все тяжелей находиться под его лучами. К вечеру кожа зудит, будто обожженная, хотя на ней нет никаких следов.

В нем все меньше остается от человека, отрицать это уже бессмысленно. Вот только и принять не так просто. Особенно для охотника. Вернее, для того, кто был охотником еще совсем недавно.

Зеро отступает от окна.

Нужно вернуться в Академию. Юки будет беспокоиться, а уж когда хватятся и Курана, скандала не избежать. Кросс поднимет всех, и если по душу Зеро примчится один только Ягари, можно будет считать это редким везением. Впрочем, в это с трудом верится, потому что ради своего обожаемого президента на поиски пустится и все Лунное общежитие. Перспектива попасть на клыки Ночному классу как-то не сильно радует. Проклятье, во что Куран его втянул?

Зеро оборачивается, натыкаясь на кровать.

Вот она, причина всех его проблем. Лежит и не шевелится. Не живей мумии. Обычно у него и выражение лица такое же – высокомерное, со снисходительной усмешкой. Странно, что сейчас не такое. Конечно, до этого Зеро не доводилось видеть Курана спящим и сравнивать не с чем, но, тем не менее, он уверен – даже во сне Канаме не расстается с присущей аристократам надменностью. Тогда почему, глядя на своего спящего врага, Зеро не видит того, в чем давно себя убедил?

Канаме не просто бледен, его кожа кажется почти белой. Еще несколько часов назад он выглядел лучше – дышал ровно и глубоко, хоть и был без сознания. Теперь же его дыхание слабое и поверхностное, пересохшие, потрескавшиеся губы приоткрыты, как у больного в горячке.

Зеро кладет ладонь ему на лоб быстрей, чем успевает подумать, зачем это нужно. Так делала Юки, когда он сам был болен. Точнее, когда думала, что он болен, не зная, что всего пара капель крови для него лучшее лекарство.

Кожа Канаме горячая. Зеро по очереди быстро пробует на ощупь его щеки, шею, ключицы. Горячий. Весь. Чуть ли не обжигает. Мысль о том, что Куран не поднимается с постели только из-за того, что хочет насолить Зеро, сразу становится какой-то вялой и неуверенной.

- Куран, ты меня слышишь? Куран?

Зеро встряхивает его за плечи, пытаясь привести в чувство, вырвать из его губ протест, недовольный стон, хоть что-то. Бесполезно. Канаме неподвижен, как марионетка с обрезанными нитями: дергай, не дергай – все без толку.

Зеро отодвигается на край кровати, не спуская с Канаме глаз.

Куран – единственный, кто знает это место. Без него отсюда не выбраться. Можно, конечно, выйти к дороге, а потом идти, куда глаза глядят, но где гарантия, что это будет правильным направлением и, в конце концов, приведет Зеро обратно в Академию? Кросс его убьет. Нет, не так: Кросс будет заламывать руки и рыдать на плече Юки, а потом спустит с поводка Ягари. И вот это уже серьезная проблема.

Зеро хочется снова схватить Курана за плечи и трясти его до тех пор, пока тот не очнется, или хотя бы, пока будут силы. Вместо этого он принимается усиленно тереть переносицу, пытаясь вспомнить хоть что-то, что помогло бы найти выход из этой ситуации.

Он был одержим, когда, они здесь оказались. Значит, зверь, возможно, видел или слышал что-нибудь полезное. Путь? Людей? Что-то вспыхивает в памяти при последней мысли. Зеро хватается за эту вспышку и тянет ее на себя, пока не всплывает имя Бруно и обращенный к нему голос Канаме – «вернешься через два дня».

Кто такой этот Бруно? Слуга? Друг? Впрочем, вряд ли у Курана есть друзья. Так или иначе все, кто его окружают, просто ему прислуживают. Значит, слуга. И он вернется через два дня. Ну что ж, это уже что-то. Можно сказать, облегчение.

Зеро тешится им ровно до того момента, пока не понимает, что если по возвращению Бруно Куран все еще будет валяться здесь бездыханным, его, Зеро, вряд ли будут вообще слушать. И если до этого Ночной класс и не знал, где их господин, то уж после такого – с подачи того же Бруно – точно узнает. В свете чего встает новый вопрос: какую смерть Зеро предпочитает – от пистолета Ягари или от вампирских клыков курановских прихвостней? Желание схватить Канаме за ворот рубашки и трясти, пока он не придет в себя, накатывает с новой силой.

- Чтоб тебе провалиться, Куран, - вымученно стонет Зеро.

Пересаживается к изголовью кровати, снова кладет ладонь на лоб Канаме. Проклятье, не показалось. Действительно горячий. И ведь черт знает, почему.

«Хозяин накормил нас, хозяин устал».

- Что?

«Много крови, вкусной, древней. Много крови – много силы. Неужели не чувствуешь? Люди – слабые существа».

Моментальная регенерация, безумная, хлещущая через край сила, молниеносная реакция и скорость. Это правда – никогда раньше Зеро не чувствовал ничего подобного. Кровь Канаме не просто разбудила зверя, она дала ему невиданную мощь, и эта «кормежка» почти стоила ему жизни. Зверь ждал своего часа слишком долго, и заглушить его голод оказалось не так просто. Ирония судьбы, но тот, кто столь рьяно поклоняется своему господину, сам же его едва не убил. Зеро злорадно хмыкает. Жаль, что едва. Потому что если у кого-то и хватит сил прикончить Курана, так это у зверя Кирю, теперь он в этом уверен. Канаме играет с огнем, пытаясь его приручить.

Зеро борется с желанием оставить все, как есть. Когда вернется Бруно, можно попытаться справиться с ним, чтобы никто ничего не узнал, а потом спокойно ждать, пока последние искры недожизни покинут Курана. Смотреть, как он обращается в пыль прямо здесь, на этой самой кровати. Можно было бы просто распахнуть шторы, но окна спальни выходят на север. Поэтому придется подождать. Ничего, Зеро умеет ждать.

Зверь внутри него смеется хриплым, каркающим смехом.

«Ичиджо Такума знает. И Шики Сенри. Они были там, когда ты попытался остановить хозяина».

Зеро хочется взвыть. Что бы он ни делал, как бы ни старался, Куран упорно отказывается сдохнуть! И почему ему, такому подчеркнуто безразличному ко всему, что не касается Юки, служит столько людей? Сотни молодых вампиров, все Лунное общежитие – его личная армия, которая пойдет за ним хоть в адово пекло. Чем он заслужил такую преданность? Зеро хочет знать, иначе ему к Курану не подобраться. Даже сейчас, когда они, казалось бы, далеко от Академии, между ними все равно стоят его слуги – Ичиджо и Бруно. С этим нельзя не считаться.

Зеро не удивится, если это Канаме тоже просчитал. Очередная издевка над ним, очередной тычок в нос – можешь прикоснуться, но не убить. Поводок строго отмеренной длины, не позволяющий ничего лишнего.

Зеро закрывает глаза, откидывая голову на спинку кровати.

Два дня, значит. Даже меньше. Либо он вернет Курана в нормальное состояние, либо Ичиджо и Бруно сотрут его в порошок. Незавидный выбор, как ни крути.

Еще пару минут Зеро бездумно пялится в высокий потолок, а затем закатывает рукав на левой руке и, поднеся запястье к губам, решительно прокусывает себе кожу. Зверь внутри него восторженно урчит, когда Зеро поворачивает к себе лицо Курана и подносит к его губам кровоточащее запястье.

- Пей, сволочь, - шипит он. - Пей и захлебнись.

Кровь стекает по его руке, капает на губы Канаме, попадает ему в рот.

- Глотай! - приказывает Зеро и рывком приподнимает голову Курана, заставляя того сглотнуть.

Чтобы укус не затянулся быстрей, чем нужно, приходится удерживать пальцами края ранки, не давая им сойтись. Голову Канаме при этом держать уже не получается, поэтому Зеро вынужден переложить ее себе на колени. Он старается не думать о том, как это все выглядит со стороны, ему сейчас не до того.

Постепенно Куран начинает приходить в себя, и уже нет необходимости заставлять его делать очередной глоток. Он ловит языком каждую каплю, облизывает губы, дышит жадно и хрипло. У Зеро уже затекли ноги, и поясницу ломит просто нещадно. Надо бы сменить положение, но это значит перестать поить Курана, а Зеро внезапно понимает, что не может себе этого позволить. Он смотрит на лицо Канаме, на покрытый испариной лоб и прилипшие к нему волосы, на слабо шевелящиеся перепачканные кровью губы.

Как неаккуратно, Куран-сама. Как вы могли опуститься до того, чтобы так вымазаться в крови полукровки? Где же ваша аристократическая брезгливость и высокомерие? Куда все это делось?

Прежде чем Зеро понимает, что делает, он склоняется к лицу Канаме и слизывает с его щеки смазанный соленый след. Задевает уголок липких губ, сталкивается с чужим, ждущим следующей капли крови языком… и резко выпрямляется. Сбрасывает с колен Канаме и, болезненно шипя от боли в затекших ногах, пытается отодвинуться. Не слишком успешно, впрочем: из-за резкого движения тело сводит судорогой, и Зеро приходится опереться левым локтем о кровать, чтобы не рухнуть на бок. Запястье все еще кровоточит, но уже заметно меньше: края ранки стягиваются прямо на глазах. Проклятье, придется начинать все заново. А все из-за…

Додумать Зеро не успевает. Канаме бормочет что-то невнятное и, повернувшись, припадает губами к его запястью. Кажется, он еще до сих пор не пришел в себя, его глаза плотно закрыты, но пальцы шарят по простыне и, найдя руку Зеро, вцепляются в нее так, будто не собираются ее никогда больше отпускать. Зеро пытается вывернуться, но замирает, едва чувствует язык Канаме, вылизывающий рану от укуса.

Сладкая, ноющая боль при каждом прикосновении, и такое ощущение, будто из него тянут саму душу. И шепот зверя где-то внутри – «твое место рядом с хозяином, останься с ним, останься…»

Зеро хватает подбородок Канаме и, заставив его оторваться от запястья, тянет к себе. Горячие, липкие губы, привкус крови на языке и неровное, сбивающееся дыхание. Зеро заменяет его своим, втягивая Канаме в требовательный, жадный поцелуй.

Чувствовал ли Ридо то же самое в тот день, что Зеро видел во сне? Кто знает. Но, кажется, теперь он может понять, откуда взялось это неконтролируемое, пожирающее изнутри желание. Ридо оказался слаб перед ним, но и Зеро тоже.

Не это ли стоит у истоков той преданности вампиров, что заставляет их идти за своим сюзереном на смерть? Страсть. Жажда обладания. И все это – Куран Канаме. Зеро одержим этой жаждой ничуть не меньше других, но только у его жажды ни с чем не сравнимый привкус ненависти. Она слишком солона, чтобы можно было отказаться от нее так просто.

Глава 8

Это похоже на дурной сон. Липкий, неотвязный кошмар, из которого нельзя вырваться.

Кровь, ненависть, преклонение, прохлада чужой кожи под пальцами, ярость, нерожденный, задушенный крик и снова кровь. И желание доказать, что не только Куран всегда все контролирует. Зеро слышит, как зверь внутри него отзывается низким, предвкушающим рыком. Выбирается из своей норы, скалится, не смея подползти ближе. Сегодня он будет только смотреть.

Движения Канаме вялы, он еще плохо себя контролирует, но на касания Зеро не отвечать не может. Руки Кирю настойчивы и не признают отказа; его ладони скользят по бокам Курана, горячие, требовательные, а сам он, забывшись, шепчет прямо ему в губы:

- Ненавижу, ненавижу, ненавижу…

И огня в нем больше, чем во всех слугах вместе взятых. Живое, негаснущее пламя. Проснуться от его жара, пожалуй, лучшее из пробуждений Курана за многие, многие годы. Когда он открывает глаза, Зеро мгновенно отстраняется, будто испуганный тем, что делает. Замирает, отводит взгляд, поджимает нижнюю губу, не зная, что сказать и говорить ли вообще.

Канаме не должен был этого видеть. Но спроси у него сейчас, не хотел бы он пропустить этот момент, и ответ будет однозначен: о, нет, он готов смотреть на такого Зеро вечность. Уже не человек и еще не зверь. Уже вне конуры и не на свободе. Все еще не рядом, но ближе, куда ближе, чем раньше.

- Ты убить меня хочешь? - Канаме еще слаб, но на сарказм сил вполне хватает. - То чуть не выпиваешь досуха, то спасаешь своей же кровью. Какое занятное развлечение.

Зеро вскидывается, сжимая кулаки, и разве что только не рычит. Канаме жалеет, что у зверя Кирю нет шкуры, иначе можно было бы увидеть, как встает шерсть у него на загривке. Или запустить в нее пальцы и притянуть ближе. Впрочем, это можно сделать и так. Главное, успеть, пока Зеро не начал оправдываться, а он делает это каждый раз, как Канаме удается его подловить. Например, сейчас.

- Самоуверенный уб…

- Помолчи, Кирю-кун, - раздраженно и требовательно. Как обычно. - Я не желаю слушать дворовую брань.

Рука на загривке, жесткая шерсть под пальцами. Канаме кажется, что он чувствует, как она движется под его пальцами, как в ответ на прикосновения по шее Зеро проходит нервная дрожь. Зверь льнет к ладони хозяина.

Канаме мягко давит на затылок Зеро, заставляя его наклониться ближе. Тот пытается сопротивляться, напрягает шею, не желая подчиняться. Несколько секунд Канаме позволяет ему думать, что у него получилось. У Зеро всегда такое забавное лицо, когда он уверен, что хоть в чем-то лучше своего врага. Канаме не видел его так давно, кажется, целую сотню лет, и потому считает, что вправе подарить себе это маленькое удовольствие.

Зеро замирает в опасной близости от его лица. Его дыхание ложится на ключицы Курана, но в глаза он ему не смотрит. Узы, к которым Канаме не прибегал с ночи празднования именин Ичиджо в саду, не позволят Зеро отстраниться. Обращенный не может не выполнить приказ обратившего его вампира, они связаны неразрывно до конечной смерти того или другого. Хозяйка Зеро – Шизука, но времена, когда Канаме с завистью думал о ее привилегии первого глотка, давно прошли. Потому что перед тем, как исчезнуть, вместе со своей кровью она отдала ему право Хозяина. Этого Зеро уже не изменить. Единственное, что он может – признать это или погибнуть, сопротивляясь.

- Ближе, Кирю-кун, - приказывает Канаме.

Не нужно применять силу, хватает лишь желания: связанный Узами, как невидимыми нитями, Зеро опускает голову все ниже. Пряди его волос скользят по скуле Канаме.

- Что ты…

- Я все еще слаб, Кирю-кун. А твои жалкие попытки напоить меня «с запястья» только раздражают. Мне нужно больше, и ты, разумеется, не сможешь мне в этом отказать.

Канаме проводит ладонью по шее Зеро, безошибочно находя на ней нужную вену, и бережно гладит кожу, чувствуя бегущую под ней кровь. Она так дурманяще горяча, что, кажется, будто можно ощутить ее жар под пальцами.

- Тварь. Не смей!

- Когда же ты научишься хорошим манерам, Кирю-кун? – насмешливо вздыхает Канаме. - Тебе нужно больше общаться с благородными вампирами, а не всяким сбродом. Возможно, Айдо-кун…

- Да я лучше сдохну, - рычит Зеро.

- Это всегда успеется, не стоит торопить события. И будь добр, перестань пыхтеть мне в плечо, а то я могу подумать, что ты хочешь меня соблазнить.

Канаме не видит лица Зеро, тот уже склонился слишком низко, но вампиры хорошо чувствуют даже малейшее изменение температуры, и прямо сейчас шея Зеро стала чуть горячее. Совсем немного, но достаточно, чтобы выдать перемешанное с яростью смущение.

- Да кто бы захотел!

- Многие, Кирю-кун. Поверь мне. Почти каждый из нашего племени. Среди вампиров чистокровные ничем не хуже богов.

Зеро снова пытается рвануться в сторону, сбросить Узы. И надо отметить, что на самую малость ему это удается.

Он становится сильнее. С каждой ночью, с каждым глотком крови хозяина. Зверь, которого Канаме приучает к своей ладони. Зверь для мести тому, кто отобрал у него почти все.

После того, что Канаме видел совсем недавно, после того, как по собственной неосторожности чуть было не оказался разорван своим же зверем, он готов признать, что Зеро почти готов. Пока что он превосходит все ожидания.

- У тебя все еще сердце человека, Кирю-кун, - пальцы Курана скользят по уху Зеро, перебираются на его шею, зарываются в волосы на затылке. - В нем столько гнева, столько страстей. Ты должен был забыть все это уже давно, ведь сердце вампира холоднее камня, однако...

- Я должен был отомстить, - Зеро дергает головой, пытаясь сбросить руку Канаме. Безуспешно, разумеется.

- Шизука мертва. Ее право Хозяина принадлежит мне. Так кому ты хочешь отомстить теперь, Кирю-кун? Призраку?

- Дело уже не в мести!

- Тогда в чем? Почему ты так отчаянно жаждешь моей смерти?

Узы заставляют Зеро склониться ниже. Его шея, та самая ее часть, где тянется желанная для любого вампира вена, уже почти перед самыми губами Канаме, и тот слышит, как бьется чужое сердце. Человеческое. Несмотря ни на что – человеческое.

Наверное, дело не только в тонком расчете и выгоде, отрешенно думает Канаме. Возможно, всего лишь возможно, но… Может ли быть, что он завидует Зеро?

Тому, что его сердце все еще бьется?

Зеро не отвечает.

- Конечно, можно оправдать это тем, что ты сын охотников, - продолжает Канаме. - Извечная драка псов и котов. Но вампиров сотни, взять хотя бы Академию. Гоняйся, за кем хочешь, если уж так приспичило.

- Правила Академии не позволяют…

- Правила? - насмешливо тянет Канаме. - Не смеши меня, Кирю-кун. Когда ты следовал им в последний раз? Напомнить о твоем недавнем ночном визите в мою комнату?

- Жаль, что я не убил тебя тогда, - сдавленно шипит Зеро

Канаме улыбается ему в волосы.

- Восхитительная ненависть, Кирю-кун. Она делает твою кровь горячее. Я чувствую ее, вот здесь, - Канаме проводит пальцем по шее Зеро, слегка надавливая. - Но ты не ответил на мой вопрос.

Ответ равносилен согласию подчиниться. Почти. Именно поэтому Канаме так хочет его услышать. Однако он отдает себе отчет и в том, что с некоторых пор на очередную игру с Зеро его толкает не только стремление получить выгоду, но и обычное любопытство. Не заигрался ли он, расставляя фигуры на шахматной доске?

- Будешь пить или нет? – вместо ответа раздраженно спрашивает Зеро. – Если будешь, так пей, черт тебя подери! Или отпусти, у меня уже шея затекла!

Канаме секунду молчит, не находя нужных слов, а затем смеется в шею Зеро – негромко и устало.

- Прости, что заставил ждать, Кирю-кун.

Кожа Зеро чистая и свежая, от нее пахнет лимоном, и этот запах слишком знаком, чтобы Канаме спутал его с чем-то другим. Лимонное мыло, запас которого всегда поддерживается слугами. Значит, Зеро уже побывал в ванной. И, кстати, не рубашка ли Канаме сейчас на нем? Он решает спросить об этом чуть позже.

Зеро вздрагивает, когда клыки Курана входят в его шею. Ему больно сейчас, Канаме знает, но очень скоро на смену боли придет обволакивающая, дурманящая слабость. Будь на его месте другой человек, он бы скорей всего потерял сознание, но Зеро это не грозит. Он слишком упрям и уже достаточно силен, чтобы остаться на ногах даже после клыков чистокровного.

Канаме пьет неторопливо, наслаждаясь каждым глотком, и останавливается, лишь когда слышит частое хрипловатое дыхание Зеро.

- Пожалуй, достаточно на сегодня.

Узы давно ослаблены, и Зеро рывком поворачивается, оказываясь с Канаме нос к носу. Его радужка залита хищным багрянцем, сквозь который едва-едва проступает настоящий цвет его глаз. Зверь почуял кровь и выполз из конуры.

- Или ты хочешь продолжения? - небрежно интересуется Канаме.

- Я не он! - выдыхает Зеро яростно. - Я не продамся за твою кровь, даже не надейся.

Его глаза меняют цвет – багрянец заволакивает их, отступает и вновь возвращается. Зверь Кирю борется за право обладать телом, за право быть рядом с господином, но Зеро сегодня сильнее. Еще несколько рваных вдохов, волна дрожи по всему телу, и перед Канаме только Зеро. До поры до времени зверь загнан в конуру.

- Второй раз предлагать не буду, - замечает Канаме.

Вместо ответа Зеро откатывается на кровати, зажимая ладонью шею. В его взгляде сейчас намешано столько эмоций, что разобраться в них не под силу, наверное, и ему самому. Канаме не хочет даже и пытаться. Он все еще чувствует слабость в теле, но по сравнению с тем, как он задыхался еще совсем недавно, сейчас ему гораздо лучше.

- Ну? - нетерпеливо требует Зеро.

- Это весьма многозначительное высказывание, Кирю-кун, но не мог бы ты сформулировать вопрос более конкретно?

Зеро отнимает руку от шеи, видимо, ожидая увидеть ладонь в крови, но та чиста, а на шее не осталось ни следа укуса. Потрясающая регенерация, восхищенно отмечает про себя Канаме. Даже лучше, чем у чистокровных, и Зеро не пришлось уделять этому никакого внимания, в то время как любому другому вампиру приходится на некоторое время сосредотачивать внимание на ране, ускоряя заживление.

Преимущество гибрида перед видом одной крови. Старейшины будут в бешенстве, когда узнают. А они узнают. Пусть не сейчас, но скоро, очень скоро.

Потому что тот, кому принадлежит вся ненависть Канаме, уже близко. И Зеро – именно та ладья которую Канаме выставит на поле, когда придет время.

Он озадаченно смотрит на свою ладонь, а потом аккуратно кладет пальцы на то место, где должен быть след укуса. Ничего. Не отводя глаз от Канаме, Зеро еще раз проводит рукой по шее и, наконец, произносит:

- Согласно правилам вампиры не имеют права покидать Академию без специального разрешения директора. Главу Ночного класса это касается в первую очередь.

Канаме обреченно закрывает глаза. Упрямство Зеро неискоренимо. Но нельзя же сказать, что не покинь он Академию, последствия были бы куда хуже, чем, если Ночной класс на пару дней останется без своего президента. В конце концов, Ичиджо сумеет справиться и в одиночку. Если не будет отвлекаться на Шики.

Канаме приказывает себе не думать об этом.

- Директор Кросс позволял мне пару раз покидать Академию из-за встреч с Советом. Маленькая привилегия.

- Ха! Зато Кросс уж точно не поведется на то, что я рванул на какой-то там Совет за тобой, - торжествующе выдает Зеро. - Отбывать повинность, пробуя его кошмарную стряпню, я не собираюсь, так что притащу тебя обратно, чего бы мне это ни стоило.

Решительности Зеро не занимать, вот только в планы Канаме преждевременное возвращение в Академию не входит.

- Можешь не беспокоиться, я предупредил Ичиджо. Он скажет, что в городе объявился низший, и ты счел своим долгом с ним разобраться.

Судя по лицу Зеро, такого вероломства он не ожидал. Чтобы какой-то вампир, да еще и правая рука его врага, добровольно покрывал Стража Академии? Это могло показаться дурной шуткой, если бы не было правдой. Потому что Канаме дал Ичиджо именно такие указания, и сомневаться в том, что тот их не выполнит, не было никаких причин.

- Ему не поверят, - неуверенно произносит Зеро.

- Отчего же? Случись это на самом деле, ты ведь точно так же и поступил бы, разве я не прав?

Зеро не нравится, когда его загоняют в угол или задают вопросы, на которые у него нет ответов. А Канаме делает это с раздражающим постоянством, заставляя Кирю не наступать, а пятиться. Одна из главных причин недовольства бывшего охотника. Канаме видит это в его глазах.

- Юки все равно узнает, - гнет свое Зеро.

- Нет, если ты будешь послушным мальчиком и не станешь болтать лишнего. Успокойся, Кирю-кун. Через два дня… - Канаме бросает взгляд на распахнутое окно. Встающее солнце золотит верхушки деревьев. – Или нет. Сколько я… был без сознания?

- Ночь, - неуверенно передергивает плечами Зеро. - Хотя я не уверен. Возможно, целые сутки. Я… не знаю, сколько я сам спал.

- На кресле, возле моей постели? Как трогательно, Кирю-кун. Я и не подозревал в тебе такую широту души.

- Заткнись, - мрачно шипит Зеро.

Канаме закрывает лицо руками, чтобы скрыть непрошенную улыбку.

- Тогда если ты не ошибся, завтрашней ночью за нами приедут. Ну а пока придется подождать, - он приподнимается на локтях, касается своего лба. Все еще слишком горячий. Переводит взгляд на Зеро. - Вижу, ванную ты уже нашел.

- Это была единственная незапертая дверь во всем доме!

Повезло еще не наткнуться на слуг, которые бывают здесь раз в неделю, чтобы поддерживать в доме порядок, думает Канаме, но сейчас он больше озабочен тем, чтобы оказаться в ванной, а вовсе не упражнениями в сарказме, поэтому последняя реплика Зеро остается без ответа.

Канаме садится на кровати. Для этого приходится приложить на порядок больше усилий, чем он предполагал, и это раздражает. Он не любит чувствовать себя слабым, потому что давно приказал себе забыть, что это такое. Лишнее напоминание ему ни к чему.

Зеро наблюдает за каждым его движением. Он уже в дверях и всем своим видом показывает, что сбежать от него не удастся. Как будто Канаме собирался.

Он пробует встать, но ноги отказываются слушаться. Зеро воспринимает это как попытку бегства. Тут же оказывается рядом, машинально тянется рукой к боку, туда, где обычно прикреплена кобура его «Кровавой Розы», и ошарашено замирает на миг, не находя оружия.

- Даже нечего приставить к моему лбу? - замечает Канаме. - Какая досада.

Зеро демонстративно закатывает рукава рубашки. Намекает, что, если придется, применит грубую силу? Да уж, хорошими манерами и не пахнет.

Канаме осуществляет еще одну безуспешную попытку встать. Зеро стоит рядом, как статуя воплощенной подозрительности. Неужели так и будет ходить за ним по пятам, следя, чтобы подопечный не исчез? Зная Кирю, Канаме готов поверить, что это вполне возможно.

Еще одна попытка подняться, и он вынужден признать, что самому ему до ванной не добраться. Сначала выворачивающая наизнанку, разрывающая тело сила, а теперь такое медленное восстановление, что впору почувствовать себя человеком. Даже после смерти Шизука доставляет Канаме столько проблем. И хорошо еще, что Зеро даже не подозревает, что сейчас запросто может расправиться со своим смертельным врагом чуть ли не одной левой.

Остается надеяться, что до следующей ночи Канаме придет в себя, иначе… Думать о том, что будет в противном случае не хочется. Ну а пока придется воспользоваться услугами Зеро, предложив ему то, от чего он не сможет отказаться.

- Ты так и будешь стоять возле меня до завтрашней ночи?

- Если потребуется, - уверенно кивает Зеро.

Кажется, точно такие же хмуро сведенные брови Канаме уже видел однажды. У учителя Ягири, когда тот всерьез вознамерился отстреливать учеников Ночного класса по одному за несделанную домашнюю работу. Кросс тогда примчался как нельзя вовремя. Караулил за углом, что ли?

Что же касается Зеро… Яблочко от яблони.

- Моему обещанию не сбегать ты, конечно, не поверишь.

- Нет.

- Что ж, это было вполне предсказуемо. А теперь помоги мне встать.

- Что? - судя по лицу Зеро, он был готов ко многому. К попытке побега или нападения – в первую очередь. Но не к протянутой руке врага уж точно.

Канаме приятно сознавать, что Зеро по-прежнему не удается просчитать его следующий ход.

- Что слышал, Кирю-кун, - с нотками легкого раздражения повторяет Канаме. - Помоги мне встать.

Он протягивает ему руку, чуть сжимает губы, демонстрируя зарождающееся недовольство. Зеро стоит столбом, безуспешно пытаясь подобрать слова, которые в полной мере отразили бы степень его глубочайшего, как видит Канаме, недоумения. Выругаться в голос он почему-то не решается, и Канаме считает это своей заслугой.

- Единственный способ убедиться, что я не сбегу, это все время быть рядом со мной, разве не так?

Зеро нехотя кивает.

- Прекрасно. В этом мы сошлись. Но вынужден признать, что я еще не полностью восстановился после… - Канаме замолкает, подбирая слова и не отрывая взгляда от Зеро. Поняв, о чем речь, тот отводит глаза.

- Я не помню… что там случилось, - давит он из себя по слову.

Лжет. Причем неумело. Читать по его лицу – занятие совсем не трудное.

Если бы Юки не была так наивна, она бы давно уже все поняла: и почему ее названный брат ищет тени в разгар полдня, и почему старается не приближаться к ней во время их ночного патрулирования Академии, и почему смотрит так на Курана.

Впрочем, Канаме ее наивность только на руку. Пешка остается пешкой даже тогда, когда на ее плечи ложится королевская мантия, и цель у нее все та же – защитить короля.

Как удачно, что, используя ее, Зеро можно так легко манипулировать.

- Некоторое время мне будет нужна твоя помощь, Кирю-кун, и, думаю, ты не откажешь мне в этом.

- С чего бы вдруг?

- Твое алиби на эти два дня целиком и полностью зависит от меня. Сделать так, чтобы Юки узнала, где и с кем ты был на самом деле, не составит большого труда.

- Не впутывай ее! – моментально ощетинивается Зеро.

- То же самое я могу сказать и тебе, Кирю-кун, - остужает его пыл Канаме. - Не впутывай Юки. Не прикрывайся ею. Ты чувствуешь голод? Утоляй его, но не за ее счет. Чувствуешь жажду убийства? Убивай, но не оправдывай это тем, что защищаешь ее. Ты не находишь, что это будет честнее, чем то, что ты делаешь сейчас – прячешься и лжешь?

Зеро нечего на это ответить, Канаме знает. Он умеет задавать вопросы, на которые у Зеро нет ответа.

- Юки ничего не узнает, - уже мягче произносит Канаме.

- Если? – угрюмо отзывается Зеро.

Умный мальчик. Помимо всего прочего: помимо его дерзости и ярости, пряной горячей крови и преданного зверя, готового по слову Курана разорвать в клочья кого угодно, Канаме ценит и его ум.

- Если до следующей ночи ты поможешь мне восстановить силы. Услуга за услугу, Кирю-кун.

Зеро не верит ни единому его слову и даже не стремится это скрывать. Что ж, у него есть на это право. В конце концов, Канаме тоже многого не договаривает. Они с Зеро связаны, но вряд ли сойдутся во мнении о том, чем именно. Канаме не помнит, чтобы они с Зеро вообще когда-либо сошлись хоть в чем-то. Видимо, не судьба.

- Что ты хочешь? - вместо ответа бурчит Зеро себе под нос.

Канаме протягивает ему руку.

- Для начала помоги мне встать. Поскольку ты уже был в ванной, уверен, ты с удовольствием меня туда проводишь, - Канаме брезгливо отворачивает в сторону разорванный и заляпанный грязью ворот своей рубашки. - Я не могу позволить себе оставаться в таком виде и дальше.

- Тоже мне, чистоплюй нашелся, - фыркает Зеро, но все же подходит к кровати и неохотно наклоняется, чтобы Канаме мог забросить руку на его шею.

- Кстати, - отдает дань своему любопытству Канаме, – неужели, это моя рубашка на тебе?

- Или будешь молчать, или останешься здесь, - мрачно отзывается Зеро.

В ответ Канаме только крепче вцепляется в его плечо. Еще одно усилие, и ему наконец удается встать на ноги. Зеро излишнего рвения в помощи Курану не проявляет: лишь позволяет ему держаться за него, как за опору. Канаме стоит немалых трудов заставить свое уязвленное самолюбие забиться куда подальше. Подумать только – он, чистокровный, к чьим услугам всегда были сотни готовых на все слуг, вынужден искать поддержки у бывшего охотника, а ныне, пожалуй, единственного из низших вампиров, кто за столько лет не опустился до уровня Е. Но Канаме сам начал эту игру. Он жаждал завладеть совершенным оружием мести, и он его получил, и если такова плата по счету, то он заплатит.

На краткий миг Канаме кажется, что он сможет идти сам, но всего лишь одна попытка сделать шаг, оттолкнувшись от Зеро, стоит ему слишком дорого. Ноги подгибаются, и Канаме едва не падает на ковер. Едва – потому что Зеро успевает подхватить его в последний момент. Их лица оказываются слишком близко, когда Зеро снова закидывает руку Курана себе на шею и обхватывает его второй рукой.

Канаме приоткрывает рот, чтобы поймать дыхание Зеро – горячее, и, пожалуй, слишком уж частое для того, кто всего лишь оказывает своему врагу вынужденную услугу. Судя по недовольному лицу, Зеро собирается обвинить Курана как минимум в излишней самонадеянности, но, отчего-то передумав, лишь отворачивает лицо.

Канаме слышит, как бьется его сердце.

Сердце, которое должно было остановиться еще в ту ночь, когда Шизука впервые вошла в дом охотников Кирю.

- У нас договор, Куран. Я помогаю тебе восстановить силы, а ты делаешь так, чтобы Юки думала, будто я гонялся в городе за каким-то третьесортным кровососом. Еще раз попытаешься дернуться, и я оставлю тебя здесь. Носить тебя на руках я не подписывался.

- Мое упущение, что забыл включить этот пункт в наше соглашение.

Договор на равных: один наступит на горло своей ненависти, а второй смирится с уязвленной гордыней.

Еще никто не мог похвастаться тем, что заставил Курана Канаме пойти на уступку хоть в чем-то. Зеро – первый, кому удалось, и это будит в Канаме забытую тревогу.

Не доверяй и не доверяйся. Используй и выбрасывай. Иди по телам мертвецов, если того требует цель. Он научился жить по этим правилам, когда потерял семью. Его вынудили. Но рядом с Зеро все рушится, и, наверное, впервые в жизни Канаме страшно, потому что контролировать это он не в силах.

До ванной они добираются в напряженном молчании. Зеро кажется, что у дома Куранов тысяча глаз, и все они сейчас обращены на него. Дом смотрит на незваного гостя каждым окном, каждой картиной и зеркалом. Зеро здесь не рады, он буквально чувствует это кожей. Но всего несколько часов назад, когда ночь спала на каждой ступени, кутаясь в невесомую шаль тишины, все было иначе. Стены дышали ровно и спокойно, и потолок не казался внезапно слишком низким даже в холле нижнего этажа.

- Этому дому не одна сотня лет, - будто услышав мысли Зеро, произносит Канаме. - Он видел много эмоций и научился хорошо в них разбираться. Защищая хозяев, он будет давить на любого, кому они не по нраву.

- Что значит «научился»? - настороженно уточняет Зеро, но в этот момент они оказываются перед открытыми дверьми ванной комнаты, ответа ему получить так и не удается.

- Попытка раздеться самому будет считаться нарушением договора? – предусмотрительно интересуется Канаме. – Или мне лучше даже не пробовать?

Судя по лицу Зеро, единственное, что Канаме действительно не стоит пытаться делать, так это упражняться в сарказме. Но не скривиться при взгляде на раскиданную по полу грязную одежду, он не в состоянии. Впусти в дом дворового пса, и он обязательно заляпает тебе грязью весь кафель. При этом привить ему хорошие манеры тоже не удается. Зеро похож на несносное домашнее животное, и стоило Канаме ненадолго отвлечься, как, пожалуйста – весь дом в следах его лап.

Тем временем оглядев комнату и не найдя, куда можно усадить своего вынужденного подопечного, Зеро не придумал ничего лучше, чем припечатать его к стене.

- Так хотя бы сможешь стоять, пока я все не сделаю, - поясняет он, принимаясь расстегивать рубашку Курана и стараясь при этом не встречаться с ним взглядом. - Держись за мои плечи.

Канаме откидывает голову назад, чувствуя затылком прохладу кафеля, и прикрывает глаза, сжимая пальцами плечи Зеро, чтобы не съехать по стене вниз.

- Ты представляешь, насколько двусмысленны сейчас твои слова, Кирю-кун?

Пальцы Зеро замирают на четвертой пуговице, прямо напротив пупка Канаме.

Пса поймали у тарелки с мясом.

Сбежит, поджав хвост? Сделает вид, что его это не интересует?

Канаме не открывает глаз. Неважно, что сейчас написано на лице Зеро, не важно, как сильно он желает Курану провалиться в адово пекло. Все это мелочи, и лишь отвлекает от главного.

В следующую секунду Зеро с треском рвет рубашку Канаме, выдирая с тканью оставшиеся пуговицы.

- Нуу… Рука сама дернулась.

В его голосе ни тени стыда. Торжество и самодовольство - вот, что в нем слышно.

Сегодня пес не только не бежит, но и пододвигает тарелку с мясом поближе.

Зеро вклинивает колено между ног Канаме, заставляя того распахнуть глаза, непроизвольно дернувшись.

- Вот это двусмысленно, Куран. Есть еще что сказать?

Восхитительно наглый звереныш, думает Канаме. Но вслух говорит лишь:

- Наполни ванну. Я люблю не слишком горячую.

Зеро хмыкает и убирает колено, позволяя Канаме съехать по стене на пол.

Краны с шумом заливают ванну, и в помещении сразу становится теплее. Зеро закатывает рукав и опускает кисть в воду, оценивая температуру. Канаме наблюдает за его спиной, за тем, как сходятся и расходятся лопатки, когда он шевелит рукой, и не сразу замечает, что движения Зеро изменились. Сейчас он куда менее напряжен, чем был в спальне. Вряд ли его отношение к Канаме стало лучше за столь короткий период времени, глупо на это рассчитывать. Тем не менее что-то все же изменилось, и Канаме хочет знать, что именно.

Он вспоминает, как очнулся совсем недавно. Зеро делился с ним своей кровью, но дело не только в ней. Его руки на ребрах Курана, неумелые, но настойчивые, его «ненавижу» прямо в губы – мальчишка тянул Канаме обратно, тянул к себе, сам того не осознавая. И потому так испугался, когда его попытки оказались не тщетны. Он вряд ли понимает, а Канаме никогда ему не скажет, но так же, как хозяин может приказать обращенному подчиниться, так и обращенный может позвать хозяина, когда пожелает.

И Зеро звал его. Не отдавая себе в этом отчета, не задумываясь, но звал.

- Воды уже достаточно, - стряхивая капли с руки, оборачивается Зеро к Канаме. - Принцесса может принять ванну.

- Чувство юмора отнюдь не сильная твоя сторона, Кирю-кун - сдержанно цедит Канаме.

- Ну и черт с ней, - Зеро уже рядом, наклоняется, чтобы помочь Курану подняться. Он немного вспотел, пока возился с кранами, и на шее у него несколько капель – видимо, случайно попавшие брызги. В теплом воздухе его запах чувствуется острее, и надо признать, Канаме он нравится ничуть не меньше запаха свежей крови.

Когда они оказываются у края ванны, логично ожидать, что Зеро опустит Канаме на пол, ведь, в конце концов, тот все еще в брюках. Однако в очередной раз ожидания Курана терпят крах: не говоря ни слова, подхватив его под мышки, Зеро вздергивает Канаме над полом и, не обращая внимания на возмущенное «что ты делаешь, Кирю-кун?!», сажает его в воду.

Следующие несколько секунд проходят в молчании: Канаме слишком шокирован тем, как с ним обошлись, чтобы как обычно отпускать саркастичные комментарии. Зато Зеро доволен. Так доволен, что будь он псом на самом деле, точно вилял бы сейчас хвостом.

- Как водичка? – интересуется он, присаживаясь возле края ванны на корточки.

Канаме смотрит на свои колени под водой и думает, что с таким домашним животным никаких нервов не напасешься.

- В самый раз, - удовлетворяет он любопытство Кирю. - Можешь сам попробовать.

В следующий миг Зеро носом вперед летит в ванну. Всплеск, гневное бульканье, и вот он уже выныривает, разъяренно отплевываясь.

- Ты! Какого черта ты?!... - он отталкивается от дна и, прижав Канаме к бортику ванны, смыкает пальцы на его шее.

- Было ошибкой думать, что даже ослабевший чистокровный полностью беззащитен, - сдавленно сипит Канаме. – Не забывай, что у меня право хозяина, Кирю-кун. А значит, ты будешь подчиняться Узам, хочешь ты этого или нет. А теперь отпусти меня.

Зеро рычит, его глаза заволакивает багрянцем. Вода стекает с волос ему на лицо, но он не делает даже попытки смахнуть ее – его яростный взгляд прикован к Канаме.

- Ты же не думал, что твоя дерзость окажется безнаказанной, Кирю-кун? За все приходится платить. И я приказал отпустить меня. Немедленно!

Удар – Зеро отшвыривает к другому краю большой, три на четыре метра, ванны; часть воды выплескивается на пол. И тут же накатывает такая слабость, что, кажется, даже руку не поднять. Тяжело дыша, Канаме аккуратно ощупывает себе шею. С прошлого раза хватка Зеро стала сильнее, и это могло бы порадовать, если бы при этом у него не было отвратительной привычки чуть что сразу пытаться задушить именно Курана.

Темпы развития Зеро ужасающи. Он уже давно перешагнул порог возможностей человека и обычного вампира. И, кто знает, так ли далеко ему осталось до силы чистокровных? Думая об этом, Канаме впервые понимает, что, возможно, однажды наступит день, когда даже Уз окажется недостаточно, чтоб удержать пса на цепи.

Ну а пока Зеро хрипло стонет, схватившись за затылок и морщась от боли.

- Чтоб ты сдох, Куран…

Канаме не считает нужным отвечать на подобное пожелание, сосредоточившись на том, чтобы восстановить дыхание и унять дрожь в пальцах. Зеро не должен заподозрить, как дорого стоил ему этот удар.

- Ну и сколько? - бросает Зеро, - Сколько еще раз ты сможешь это провернуть в таком состоянии?

- Больше, чем ты думаешь. И этого окажется достаточно, чтобы преподать тебе хороший урок.

«Не смей думать, что можешь позволить себе провоцировать меня, мальчик. Не становись моим врагом».

Выражение лица Зеро внезапно меняется. Он смотрит на Канаме все так же мрачно, с уже потерявшей остроту, остывающей яростью, и вместе с тем и каким-то новым чувством узнавания.

- Эти глаза. Я уже видел их недавно. В своем сне.

- Во сне? - нахмурившись, переспрашивает Канаме. - С каких это пор я снюсь тебе, Кирю-кун?

Зеро отводит взгляд, морщится, осторожно ощупывая затылок. Затем убирает с лица мокрые волосы, с которых ручейками льется вода.

- Не обольщайся на свой счет, Куран. Всего один раз. Прошлой ночью.

Канаме знает причину: смешение крови. Трапеза вампира – не простое утоление голода. Это нечто гораздо большее - взаимопроникновение эмоций, желаний, воспоминаний. Вот почему укушенный не остается в живых. Аристократы брезгуют людьми, не считая их кем-то, кто достоин стать хоть в чем-то равным им, потомственным вампирам, и потому обычно выпивают свою жертву досуха. Если оставить хоть каплю, человек превратится в низшего – отвратительное, безмозглое животное, заботящееся лишь о том, как утолить свой неуемный голод. Но при этом он будет помнить обратившего его вампира. Он будет связан с ним до того мига, как попадется в руки охотников или же сгорит в солнечных лучах. Аристократы ненавидят низших именно за это – за то, что те, такие жалкие и недостойные, но все же несут в себе частицы своих хозяев.

Зеро не исключение. И он не просто был обращен; он получил возможность испить чистокровного, который украл у Шизуки право хозяина, – Курана Канаме. Остается только гадать, насколько Кирю в курсе того, что тот задумал. И если он не врет, и эти сны начали появляться только сейчас, можно считать это огромным везением.

Канаме не хочет это обсуждать, но зато, судя по всему, хочет Зеро.

- Я видел человека в своем сне, - говорит он, - Ты называл его дядей. И он… он целовал тебя.

- Я благодарен за твою заботу, Кирю-кун, но сейчас ты можешь идти. Дальше я справлюсь сам.

- Черта с два, Куран. Ты сам меня сюда швырнул, так что давай-ка поговорим. Я вожусь с тобой уже очень долго, и все это время ты ведешь свою игру, о правилах которой я не имею ни малейшего понятия. И я увяз в ней, Куран, увяз по самые уши. Мне кажется, это дает мне право знать кое-какие детали.

- Право? - холодно роняет Канаме. - О каких правах ты говоришь, Кирю-кун? Не забывай, что только моя кровь не дает тебе опуститься до уровня Е. Тебе стоит проявлять большую благодарность за это.

- Его имя Ридо, верно? - не унимается Зеро.

Канаме чувствует, как против воли его пальцы сами собой сжимаются под водой в кулаки. С каких пор Зеро не задевает факт его зависимости от крови Курана? Почему он не реагирует на это, как обычно? Почему смотрит на Канаме в упор, когда уже давно должен был отвести взгляд?

- У тебя глаза убийцы, Куран, - спокойно, слишком спокойно произносит Зеро. - И впервые они стали такими в тот день, что я видел в своем сне. Я хочу, знать, что тогда случилось.

- Нет, - отрезает Канаме. Хлестко, несдержанно. Так не похоже на себя обычного.

И прежде, чем он понимает, что выдал себя, Зеро уже рядом, а его ладонь на шее Курана. Там, куда в следующую секунду входят его клыки.

…Все та же комната, все тот же диван в расшитых алым подушках, и двое друг напротив друга.

- Самоуверенный щенок.

Мужчина целует мальчика, которого только что бережно и успокаивающе гладил по голове. В его движениях не осталось и тени былой заботы, а, может, она наконец слетела за ненадобностью, как насквозь фальшивая шелуха.

Канаме пытается отвернуть голову, вырваться из цепких объятий, хотя знает – ему это не удастся. Ридо сильней, и пусть это единственное его превосходство, его вполне достаточно, чтобы Канаме понял бесполезность своих попыток. Поэтому, когда Ридо опрокидывает племянника на диван, отшвыривая в сторону подушки, тот просто закрывает глаза и безвольно опускает руки.

Он не издает ни звука за все то время, что Ридо исследует его тело; не отвечает на ласки и не выгибается навстречу, когда его сажают на колени и разворачивают лицом к себе. И даже едва различимый, на грани слышимости шепот, с которым Ридо целует его ключицы и плечи, его одержимое, безумное «посмотри на меня, Харука, ну же» заставляет Канаме лишь плотнее сжать губы.

И только когда все заканчивается, когда Ридо падает на диван, расслабленный и довольный, прижимая к себе сжавшегося в комок племянника, Канаме позволяет себе открыть глаза. Пустые, выжженные изнутри глаза.

- Ты так похож на своего отца, Канаме, - шепчет Ридо ему в затылок, пропускает его волосы сквозь пальцы, целуя пряди.

И в этот момент Канаме знает только одно – однажды наступит день, когда он станет достаточно силен, чтобы заставить Ридо заплатить за то, что он с ним сделал.

Канаме выгибается в руках Зеро, упирается ладонями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но он слишком слаб сейчас, чтобы оказать стоящее сопротивление. Это заставляет вспоминать ту ночь и собственную беспомощность, от которой сводит скулы. Канаме не хочет повторения случившегося, и пусть это, возможно, будет стоить ему нового приступа, но…

Будто чувствуя его состояние, Зеро отстраняется. Разжимает вцепившиеся в запястья Канаме пальцы и замирает рядом, едва касаясь его щеки мокрыми волосами. Он дышит часто и неровно, стараясь за раз глотнуть как можно больше воздуха, и дыхание Канаме вторит ему каждым вдохом и выдохом.

Зеро не сожалеет о сделанном. Он не приносит извинений и не бормочет бессвязные слова жалости, и за это Канаме ему благодарен.

- Ты убьешь его, - говорит Зеро уверенно. - Этого Ридо.

Канаме хотел бы согласиться, но, увы, не может. Слишком долго объяснять, да и ни к чему это, пожалуй. Поэтому он просто кладет ладонь на шею Зеро и, откинув голову на теплый бортик ванны, слабо улыбается.

- Нет, Кирю-кун. Его убьешь ты.

В грохоте льющейся воды ответа Зеро не расслышать, но для Канаме он сейчас и не важен.

Он чувствует, как ладони Зеро ложатся на его спину – несмело, будто впервые пробуя, каково это, медленно скользить по чужой коже подушечками пальцев, оглаживать позвонки, спускаться ниже и растерянно замирать на пояснице. Канаме закрывает глаза и мягко давит на затылок Зеро, разрешая ему продолжить. В ответ тот снова приникает к его шее, одновременно стаскивая под водой его брюки. Резкие, торопливые движения. Зеро совсем не умеет растягивать удовольствие.

Канаме мог бы многому его научить, хотя он точно знает – Зеро не станет слушать. Он делает все только так, как считает правильным, и не умеет признавать, что, возможно, порой его действия ошибочны. Что ж, пусть. Сегодня Канаме не собирается ни спорить, ни убеждать. Сегодня он впервые не берет, а отдается, и потому согласен предоставить все Зеро.

Шум льющейся воды кажется оглушающим, и Канаме кажется, что он тонет в нем. Если бы не поддерживающие его руки Зеро, он бы, наверное, просто позволил себе опуститься на дно, но Зеро его не отпустит, он знает. Когда он, наконец, оставляет в покое его шею и отстраняется ненадолго, чтобы со следующим движением вновь оказаться рядом, Канаме как никогда ясно понимает – Зеро уже не нужен поводок. То, что происходит сейчас, лучшее признание, которого можно было от него ожидать.

Ладони на спине. Узор от выпущенных когтей. Оседающее на плечах дыхание.

На тебе клеймо зверя, Куран Канаме.

И слышишь этот звук? Твое сердце снова бьется, как живое.

1, 2