Партия с историей

21 день, месяц Весы 704 года

— Мой лорд.

Габрант закрыл за собой дверь и, старательно сохраняя нейтральное выражение лица (принц Вэйн не любил говорить со шлемами, а окружающие разумно старались потакать его капризам), вошел в кабинет, остановившись на полпути к столу принца.

Не ближе – это привилегия принадлежала Судье Магистру Бергану, который до того, как второй Судья Магистр посмел войти, явно выслушивал какой-то приказ, стоя рядом с сидящем принцем.

Судя по взгляду Бергана, Габранту не стоило и дышать, хотя многие – не повышая голоса, конечно, – судачили о том, что война должна была бы улучшить настроение помешанного на битвах Судьи Магистра.

Но все же приказы принца Вэйна не принято было обсуждать, даже если ты – Судья Магистр. И Берган, отдав честь, вышел.

Габрант не обернулся, глядя перед собой немного мимо принца, улыбавшегося холодной, расчетливой улыбкой. Ноа помнил эту улыбку не раз и не два, и на красивых губах она всегда казалась ему клинком. С тех самых пор, когда Габрант, еще просто Судья, по приказу Императора впервые отправился "присмотреть" за третьим принцем. Ледяная, властная улыбка подростка, убившего своих братьев, тогда обожгла не хуже раскаленного прута, которым клеймят скот.

Как, почему он решил, что Император Грамис приютил его с больной матерью из жалости или сострадания? Расчет, достойный лучшего из правителей. Точно такой же, с каким третий принц приказывал не следовать за ним, а всего через полчаса смотрел на неудавшееся восстание взглядом победителя. Тогда же Ноа понял, что Ландис пал не только из-за численного превосходства армии Аркадии.

Просто их правители были не настолько хороши.

Потом он еще долго привыкал к нелестному прозвищу, которым наградили его другие Судьи, возможно, с легкой руки кого-то из благородных Домов Аркадии. Он, императорская дворняжка, на самом деле боялся только одного – момента, когда Император или принц Вэйн прикажет ему встать на четвереньки и лаять.

Потому что даже теперь, когда мертва его мать, когда от Ландиса остались только воспоминания, он готов был тявкать, глядя в землю, ради блистательной Аркадии, ради Дома Солидор, который умеет заставить хотеть себе служить.

Лишь усилием воли Габрант сохранял безразлично-отстраненное выражения лица, надеясь, что все накипевшее на душе не читается по глазам. У него не было права, склонившись над принцем, что-то с восторгом рассказывать. Даже стоять рядом. Собака не должна служить двум хозяевам.

— Габрант, – Вэйн встал из-за стола, и неспешно подошел к Судье Магистру, – военные действия в Далмаске проходят весьма удачно, несмотря на старания ее генералов.

Такое заявление не заслуживало, по большому счету, даже кивка. Единственное, наверное, в чем Далмаска не уступала Аркадии и были "ее генералы", но даже всех их талантов не хватало, чтобы заманить ведомые Вэйном и Берганом войска в хоть какое-то подобие успешной ловушки. Несмотря на то, что принц довольно часто возвращался в столицу, иногда, как и сейчас, забирая с собой Судью Магистра. Может быть, еще и потому, что Баш был болезненно честен, но Габранту не хотелось думать о брате. А других далмасских генералов он не знал.

— Да, мой лорд.

— Вэйн. Я предпочитаю, чтобы меня называли по имени, Судья Магистр, – и когда только принц успел подойти так близко? На чешуйках доспеха радостно переливались солнечные зайчики, а в голосе так же мягко переливался приказ. И голос из детства твердит: "Рыцари Ландиса рождены, чтобы служить". – Но как бы ни были успешны военные действия, после победы слишком часто остается надоедливое сопротивление.

Именно из-за "надоедливого сопротивления" Ландис пришлось отстраивать заново. Габрант на всю жизнь запомнил запах гари. Но какое ему дело до Далмаски? Какое дело принцу?

— Я не могу допустить, чтобы воины Аркадии гибли только потому, что кто-то слишком упрям и не хочет признать поражение, – словно читая его мысли, продолжил Вэйн, неспешно обходя Судью Магистра. Может быть, тоже изучая солнечных зайчиков на чужих доспехах. – Есть несколько способов помешать этому. Например, дискредитировать некоего Баша фон Ронсенберга.

Знакомое имя полоснуло Ноа как ножом. Вэйн Солидор, несомненно, был жестоким хозяином. Жестоким и щедрым – так небрежно, как кость собаке, бросившим Судье выбор. Хочешь – предай, чтобы спасти свою шкуру, хочешь – на благо новой родины, хочешь – оправдайся ненавистью к брату.

— Мой лорд. Вэйн.

Габран все же вздрогнул, когда рука в перчатке коснулась его скулы. Надеясь, что вздрогнул незаметно, что вздрогнул от неожиданности.

— Понадобиться какое-то время, чтобы ты отрастил волосы, разумеется.

Можно было бы попытаться найти в себе остатки гордости, отстраниться, принять решение самому. Но рыцари Ландиса рождены, чтобы служить. Приблудная собака выбрала себе хозяина и будет есть с его руки тот кусок, который протянут. И благодарно облизывать чужие пальцы.

Габрант позволил себе потереться щекой о руку принца, наконец осмелившись взглянуть в темные глаза.

Почему же когда собаки смотрят на своих хозяев, в их глазах всегда столько мольбы? Чего именно им хочется?

Руки принц не убрал и Габрант, опустив глаза, произнес:

— Да, мой принц Вэйн.

Он еще не раз повторит это имя, и в этот день, и после. Как молитву, как проклятье. Как объяснение всему.

Как имя хозяина.

19 день, месяц Стрелец 706 года

— Все же, подобные побочные эффекты было просто невозможно просчитать во время лабораторных исследований.

Вэйн согласно кивнул, не сводя глаз с покореженного шлема Судьи Магистра Бергана. О чем думал Император, сказать было сложно. Предельно ясно было одно – нефицит не прощает поражений.

— Скорее всего, они убили бы его в любом случае, – Вэйн привычно улыбнулся. – Будем официально придерживаться этой версии.

— Мой Император, – также официально и бесстрастно кивнул Сидольфус Бананса, но надолго его не хватило. С уже большей, пусть и какой-то болезненной, заинтересованностью добавил:

— Вполне возможно, что любая попытка воспользоваться бонусами, которые дают инъекции нефицита, будет последней вне зависимости от результата… схватки.

Сид засмеялся.

— Похоже, и любопытство ученого, и твой юношеский энтузиазм нас подвели, Вэйн.

— Это крайне вероятно, – печально произнесла Венат. – Я подумаю о том, как этот эффект можно нейтрализовать. Никто раньше не использовал нефицит подобным образом, Сидольфус. Вы, хьюмы, пугающе изобретательны.

— Я с удовольствие выслушаю все твои выкладки, Венат. Пока же нам просто стоит избегать конфронтации физического рода. Не слишком сложно, мой Император?

— Вполне терпимо, – Вэйн провел кончиками пальцев по шлему. Юношеское легкомыслие всегда дорого обходится, как и чрезмерная преданность. Он понимал, что такого надежного и даже привычного Судьи Магистра будет не хватать, но Берган не станет первой потерей в жизни нового Императора. Как не станет и самой болезненной. – Однако, разработки в этой области продолжать я не вижу смысла. У Аркадии нет надобности в одноразовых солдатах, неважно насколько компетентных.

— Неплохо сказано, друг мой. В любом случае, я хотел показать, как идет работа над другой моей интересной задумкой. Уверен, это будет идеальным способом нейтрализовать Мист, который вырвется из Сан-Криста.

Доктор Бананса развернул на столе чертежи.

— Не слишком маневренное, – заметила Венат.

— Лучшее, что можно будет собрать в столь сжатые сроки. Если бы у нас был хотя бы еще год… – Сидольфус небрежно взмахнул рукой. – Но что есть, то есть. Бахамут будет построен к сроку и поглотит столько Миста, сколько потребуется, без нежелательных утечек и последующего экологического бардака. Это я могу гарантировать.

— Такой гарантии вполне достаточно, Сидольфус.

— Вот и замечательно, – Сид ободряюще улыбнулся, потрепав молодого Императора по плечу так легко и непринужденно, как могут, наверное, только жизнерадостные члены Дома Бананса. – Береги себя, – он шутливо поклонился, – мой Император.

***

На закрытых похоронах старшего сына Дома Берган из посторонних – ведь ни у кого не повернулся бы язык назвать Императора Аркадии Вэйна Солидора посторонним – не было ни души. Как не было пафосных речей или фальшивых слез.

В торжественной тишине тело Судьи Магистра Бергана приняла земля.

Что сделано, то сделано, а Дом Берган лишь высказал в очередной раз свою безграничную верность Императору и Империи.

Именно тогда Вэйн, поймав на себе детский, но уже суровый взгляд внезапно осиротевших детей, впервые подумал, что ничего слишком уж странного во внезапно выявившихся побочных действиях нефицита нет.

26 день, месяц Стрелец 706 года

— Самое удивительное, что и на Ффамрана Банансу распространяется свежеприобретенное Домом Бананса право посещать Императора без предварительного прошения об аудиенции, – вместо приветствия проговорил Бальфир. Он вошел в рабочий кабинет теперь уже Императора Вэйна. Надо признать, что сменить обстановку последний не пожелал и изменилось в кабинете в основном только название. Одновременно Бальфир мысленно решал, как бы так сесть, чтобы хорошо было видно не только ему, но и его самого. И в то же время не испортить – или не испытать соблазн стащить – какие-нибудь важные документы.

— Честно говоря, я думал, что меня вообще вычеркнули из генеалогического древа. А на деле на меня только сурово посопел Заграбаат.

Он уверенно поставил перед столом Вэйна стул и уселся, закинув ногу на ногу. Не прекращая делится впечатлениями, разумеется.

— Может быть, за мной и ранг Судьи сохранился? Конечно, особо продвинуться по службе я не успел, но и такое жалование может оказаться не лишним, когда погода нелетная или «Страл» в ремонте.

— Нет и нет, – совершенно не удивившись или сделав вид, что не удивился, ответил Вэйн. – Сид даже не переписал завещание, и твоим гипотетическим наследникам будет где жить, если они не заинтересуются карьерой пиратов. Но, разумеется, никакого жалования тебе не причитается. Как минимум за прогулы.

Бальфир оскалился, не без удовольствия слушая, как его друг – неужели бывший? – шутит. И если бы он захотел рассказать кому-нибудь по чему скучал с тех пор, как покинул Аркадию… Но рассказывать было некому.

— Какая жалость.

Вэйн отложил бумаги в сторону и, подперев подбородок рукой, почти задумчиво улыбнулся.

— Аркадия ждет твоего возвращения, Ффамран.

— Ну, не думаю, что все будут мне так уж рады, – Бальфир уже привык всегда улыбаться. Вот только обычно – насмешливо и с осознанием собственного превосходства, поэтому сейчас искренняя улыбка получалась чуть кривой. – Например, твоя армированная сторожевая. Кстати, где он?

— Учится не терять Ларсу из вида, где и когда не надо. В летнем дворце. Еще минимум неделю, – Вэйн наклонил голову, изображая изумление. – Армированная?

— Все, что я хотел сказать о доспехах Судей и Судей Магистров, я уже давно сказал. И не раз. – Бальфир запрокинул голову назад, изучая потолок. Ну и проверяя, насколько его, скажем, шея вызовет у императора интерес. Чтобы перевести разговор в более приличные плоскости, снова почувствовать себя вправе ненавязчиво кадрить Вэйна, прогуливаться по дворцу как по дому хорошего друга. Услышать что-нибудь одобряюще доброе от отца или братьев. Стать обратно Ффамраном, рисковым молодым аристократом не слишком важного, но не бедного Дома Аркадии. Забыть о том, чем в Драклоре занимается разговаривающий сам с собой Сидольфус Бананса, о том, что с такой же мягкой улыбкой Вэйн уничтожит любого, кто не будет вписываться в его идеальное видение мира.

Слишком тяжело. Пусть уж мальчик остается прошлым пирата Бальфира.

— Так что тебя сюда привело? – поинтересовался Вэйн. – Вряд ли Бальфир воспользуется таким нечестным способом обворовать дворец.

Пират моргнул и перевел взгляд с потолка на Императора. Все же, несмотря на отсутствие фресок, Вэйн смотрелся более выигрышно.

— Вообще, я хотел повидать тебя еще с Рабанастры, чтобы попросить тебя не трогать детишек. Молодые, глупые, шило в известном месте… Но, похоже, это уже не актуально, – он по-кошачьи потянулся. – Есть смысл спрашивать, почему такое попустительство по отношению к непокорным нам?

— В том, что гоняться за вами, – Вэйн откинулся на спинку стула, со всем достоинством повелителя огромной империи, – нет никакой необходимости.

— Даже убрать Баша фон Ронсенберга, который, случись ему доказать свою невиновность, может облить Дом Солидор таким ведром помоев, что даже ты не отмоешься?

Наградой Бальфиру за заботу стал насмешливый взгляд.

— Я слышу симпатию в голосе, Ффамран?

— Ну, есть немного, – Бальфир встал. – Хотя это тебе вроде бы нравятся фанатично преданные рыцари.

— Никакой необходимости, – повторил Вэйн, улыбаясь.

— Необходимость, – Бальфир взмахнул руками, картинно показывая, что сдается. – У меня волосы дыбом встают каждый раз, когда ты поминаешь необходимость. Все что угодно ради своего Дома и любимой женщины, да? От тебя в такие моменты знакомые не шарахаются?

Вопреки довольно сухому тону, пират неспешно, словно стриптизер вышагивающий по сцене и прямиком к шесту, подошел к Вэйну и остановился, уперев руки в бока.

— Ты хочешь об этом поговорить, Ффамран? – поинтересовался Император, глядя на собеседника снизу вверх. – Или не хочешь?

— Знаешь, если бы ты говорил со сногсшибательным пиратом Бальфиром, – он уперся руками в спинку стула как раз над плечами Вэйна, – то мы, несомненно, могли бы обсудить судьбы мира и влияние политической погоды на вольное небо. Но ты упрямо зовешь Ффамрана, а он, знаешь ли, все еще молод, глуп, – не встретив никакого сопротивления, парень бесцеремонно заполз к Императору на колени и продолжил свою тираду, – хотя и чертовски красив. Разумеется, думает, как и положено в его возрасте, только об одном, зато много.

Бальфир опустил голову, чтобы коснуться губами щеки Вэйна, старательно не замечая все следы "бремени власти", которые уже начали давать о себе знать, и добавил тише:

— Особенно рядом с тобой.

Какой-то неуловимо долгий момент они так и сидели, не двигаясь, не говоря, словно не хотели допустить неловкости и непонимания. А потом Вэйн положил руки на талию Ффамрана, а тот радостно заерзал.

— Это крайне интересно, – почти промурлыкал Император. – С какой стороны ни взглянешь.

Он опустил руки ниже, многообещающе сжав затянутый в кожу зад. Ффамран, что-то ободряюще простонав, притянул Вэйна ближе, но все же, перед тем как жадно поцеловать чужие губы – как он умудрялся обходиться без этого столько времени? – ехидно заметил:

— Но поверь мне, Бальфир тоже очень даже ничего, если найти туда правильный подход.

— И если позволит его любимая женщина? – так же с насмешкой уточнил Император, прежде чем окончательно взять инициативу в свои руки.

26 день, месяц Стрелец 706 года

Вэйн, прозвенела Венат. Обычно Оккурия не приветствовала никого, но, кажется, даже такому терпеливому созданию может надоесть наблюдать за тем, как доктор Сидольфус с крайне отсутствующим выражением лица перекладывает на столе какие-то бумажки, а нынешний Император наблюдает за ним со стороны дверного проема, делая вид, что его тут нет.

Иногда бесцеремонность Венат была просто нестерпимой.

— Мой Император.

Вэйн кивнул и подошел ближе, пытаясь разгадать, что именно выбило Сидольфуса из колеи. Все же эксцентричный доктор читался не так легко как, допустим, некоторые Судьи Магистры. К его облегчению, Сидольфус покачал головой и бодро усмехнулся. На вид вполне искренне.

— С ума сойти, сколько же времени прошло? Вырос, шалопай…

Как всегда, когда Вэйн не знал, как лучше реагировать, он улыбнулся.

— В самом деле.

— А, к тебе он тоже заходил, вполне ожидаемо. – Сид поправил очки. – В общем-то, думаю, что в Гирувеган они помчатся с необходимым для дела воодушевлением, как того и требовалось.

— Я в тебе не сомневался, – Императору очень сложно было не допустить покровительственного тона. Хотя он и говорил с человеком на столько лет старше. – И удалось успешно провести бой?..

Особой надежды в голосе не было, ровно столько, чтобы Сид или Венат не посмотрели с удивлением и не стали интересоваться, все ли с ним в порядке.

— Только потому, что между игрушками и Венат я практически стоял для красоты, – Сидольфус весело поморщился и жизнерадостно добавил, – Все же пост Судьи Магистра мне никогда не светил.

— Судья Магистр Сидольфус Бананса? Это было бы слишком невосполнимой для Аркадии потерей.

— Очень миленько звучит, друг мой, – доктор весело засмеялся, когда Венат согласно, пусть и без слов, прозвенела что-то в их головах. – Спасибо, Венат.

И уже серьезнее он добавил:

— Но если говорить о нашей общей проблеме – тут у меня новые данные, я провел ряд исследований…

Сидольфус выудил из – на первый взгляд хаотичной – кипы документов один из свитков и развернул его на столе. Вэйн послушно наклонился, чтобы с умным видом взглянуть на малопонятные ему формулы и цифры.

— Похоже, тут дело не только в физическом напряжении. Имеет значение индивидуальная восприимчивость человека.

И сила воли, добавила Венат. Сид кивнул.

— Но это, скорее всего, значит, битва была только катализатором и…

— Лорд Брат!

Ларса буквально вбежал в комнату, а за ним вошел Судья Магистр Габрант, как всегда, изображая нерушимую силу закона.

Принц остановился, всего секунду собираясь с мыслями и глядя прямо в глаза брату, заявил:

— Совершенно недопустимо, чтобы я находился в летнем дворце. Это неразумно, – было заметно, что ледяная решимость мальчика буквально тает в теплой улыбке Императора и хмуриться ему все сложнее. – Потому что я не смогу помогать вам, мой Император, если не понимаю, что происходит в стране.

Сид, почти незаметно покачав головой, свернул свиток обратно. Венат тихо жужжала фоном мыслям Доктора и Императора, пока Ларса неуверенно сделал несколько шагов навстречу брату, словно каждым шагом делая выбор.

— В таком случае не будем мешать доктору, Ларса.

— Приятного вечера, мой Император, – с улыбкой махнул рукой Сид вслед уходящим Солидорам. Ларса во все глаза смотрел на брата, Вэйн только кивнул вполоборота, Габрант не обернулся вообще.

30 день, месяц Стрелец 706 года

— Мой лорд.

Габрант нашел Императора Вэйна у склепа Дома Солидор и не придумал ничего лучше, чем спрятаться за безликими словами. На фоне богато украшенного – и пугающе большого – здания старший из ныне живущих Солидоров смотрелся статуей, и Габранту не хотелось знать, был ли тот внутри и о чем думал.

— Габрант, – Вэйн даже не подумал оборачиваться. Так и стоял – спина прямая, руки сцеплены за спиной, взгляд зацепился за какую-то замысловатую розетку возле буквы С.

— Вам не следует перенимать дурную привычку вашего брата избегать охраны, мой Император.

— Даже в собственном дворце, Габрант?

Судья Магистр неловко опустил голову, про себя радуясь, что Вэйн не обернулся. И не обернется. Точно так же, как сам Габрант не подойдет ближе, не попытается обнять того, кто стоит перед могилами дорогих ему людей. Несомненно, дорогих. Неважно – насколько правы те, кто называет Вэйна их убийцей. И вовсе не потому, что единственное, чего Габрант добьется – неприятный скрежет металла о металл. Декоративные, дико колючие крылышки на предплечьях боевого доспеха легко смялись бы под пальцами в латных перчатках, но эти люди давно заковали себя в броню прочнее любого металла. Сил пробиться даже сквозь свою у Ноа фон Ронсенберга не было.

— Ваша жизнь бесценна для всей Аркадии, – проговорил Габрант, тщательно прогоняя из голоса всякие интонации. Горло его царапали совершенно другие слова. Будь на его месте Баш, тот непременно хранил бы это в себе, как раковую опухоль, просто смирившись с таким положением дел. Но Ноа они буквально разрывали изнутри. От этих слов, от невозможности их сказать. Невозможности сойти с места, на которое ему указали.

— Вовсе нет, – все так же не оборачиваясь, заметил Вэйн. – Для того, чтобы Аркадия сохранила себя, достаточно любого Солидора. Неважно, насколько молодого или глупого. Наш Дом в гораздо большей степени образ власти, чем был Сенат, и единственное, что не дает другим Домам начать активную грызню за власть. Это – тоже привилегия Дома Солидор.

Сказать, что лично для него жизнь Вэйна Солидора – бесценна, Габрант тоже не смог, а Император продолжил все так же спокойно:

— Поэтому ты должен защищать Ларсу. Любой ценой.

— Я все-таки должен сделать так, чтобы Баш фон Ронсенберг замолчал навсегда? – Габранта бесконечно удивляло, что Ларса ни разу не спросил у него про Далмаску, даже не выказал своего интереса, хотя просто не мог не провести параллелей. Вэйн нашел какие-то единственно правильные слова, или принц тоже учился основному принципу аристократов Аркадии: о чем не говорят, того не существует?

— Методы меня не интересуют, Габрант. Любой ценой.

Вэйн повернул голову, и теперь Судья Магистр мог любоваться задумчивым профилем рассматривающего что-то в траве Императора. Может быть, он тоже подумал о том, что не в характере Баша было бы спасать свою репутацию за счет чужой, да еще с такими богатыми последствиями. А может быть – просто заметил забавного жука.

— Если понадобится, я умру, но исполню вашу волю, мой Император, – пальцы на шлеме напряглись, когда Габрант поклонился. В какой-то момент он хотел извиниться за то, что не сможет, если понадобится, жить и исполнить его волю. Но, незаметно вздрогнув, отогнал эту мысль. Видимо, склеп действовал на него угнетающе, навевая мысли о смерти. А, возможно, угнетало то, что ему опять напомнили о брате.

— И ты не спросишь, каково это – убивать братьев? – Вэйн развернулся спиной к зданию, словно большая хищная кошка неспешно перевалилась с одного бока на другой. Он даже улыбался сейчас с сытой ленью дремлющего зверя. Габрант смотрел прямо перед собой, привычно собирая всю волю в кулак, молчал. – Как ни печально, точно так же, как и всех остальных.

— Мой лорд, – возможно, не только Габранта тишина наводила на странные мысли, на его памяти Вэйн впервые упомянул своих братьев. Но Император, просто дернув плечом, словно ничего не произошло, поинтересовался:

— Когда вы отправляетесь?

— Доктор Бананса сказал, что вылетать нужно будет в девятом часу.

Император кивнул, все так же задумчиво улыбаясь, и направился в сторону дворца. Он успел сделать всего несколько шагов, прежде чем Габрант поймал его за руку.

В тишине негромко звякнул металл, и было легко представить, что причиной тому не латная перчатка, опустившаяся на наруч доспеха Императора, а холодный взгляд, почти ощутимо царапнувший Габранта по лицу. Шлем на траву упал совсем неслышно.

— Вэйн, я…

Закат давно уже сменился влажными сумерками, которые делали и без того нерадостное кладбище воплощением скорби, и Судья Магистр почти убедил себя, что пробежавшие по коже мурашки – результат внезапно упавшей температуры. И что неловкие слова снова не застряли в горле. Он попытался отвлечься, но вместо этого почему-то подумал, что, вероятно, никто никогда не говорил стоящему перед ним человеку простых, теплых слов, вроде "я люблю тебя". По крайне мере – не говорил искренне. Боялись, или не находили в себе сил, или просто не в состоянии были находиться достаточно близко. Кроме Ларсы, конечно. Может быть, именно поэтому мальчик был так дорог Императору.

— Ноа? – с насмешливым интересом переспросил Вэйн после нескольких секунд ожидания. Он был не в настроении гадать, что именно на этот раз кипело на душе у внешне спокойного Судьи, пусть даже необыкновенно выразительные глаза придавали Габранту какую-то изящную красоту. Судья Магистр моргнул, глядя на Императора почти жалобно, ему безумно хотелось оказаться как можно дальше, чтобы не сойти с ума. Или уже переступить все дозволенные грани окончательно. Поэтому он не убрал руку, а только сильнее сжал пальцы.

— Я… – Габрант пытался подобрать слова как детали головоломки, которая оказалась слишком сложной. – Позвольте…

Конечно, можно было бы просто стоять, наблюдая, как мучается Судья Магистр, и терпеливо покрываться ночной росой, но никаких особых причин поступать так у Вэйна не было. Поэтому он только взял его двумя пальцами за подбородок, глядя даже не оценивающе, а словно видя в первый раз. Все же Вэйн не ожидал подобной просьбы, как не пытался завоевать подобную привязанность, но как приятно было ее ощущать…

Он притянул Судью ближе, и в его дыхании, коснувшимся чужой кожи, были обещание и ответ. А в чем-то и награда.

Ноа почти счастливо вздохнул, последовав за своим Императором, как послушная собака за любимым хозяином. Вэйн Солидор нечасто потакал своим капризам, но и не останавливался на полпути, уверенно беря все, что хотел.

Никто не смог бы его осудить.

Эпилог: Конец игры

Габрант

В какой-то момент, еще на подлете, кажется: жизнь превращается в череду плохо связанных между собой картинок.

Не испугаться внезапно появившегося за плечом Сидольфуса Банансы в результате оказывается самым простым.

Гораздо сложнее смотреть в лицо брату, когда понимаешь, что еще совсем недавно разделявшая вас решетка не столько сдерживала его, сколько защищала тебя. Вспоминать чужие слова и понимать, что в самом деле не важно кого ты убиваешь, – механика действий ничуть не меняется. Даже если убить не можешь.

Ты не просто ненавидишь своего брата, ты гордишься им. И ненавидишь себя за то, что не так хорош. Ненависть красит мир в яркие цвета не хуже Миста и так же ядовита. В ней забываешься, стараясь не думать, для чего и почему ты так поступаешь. Пока чужие слова не бьют сильнее, чем удар о стену.

Ты не хотел подводить Императора. Ты не хотел осознавать, что тебе все равно, что скажет о твоих поступках лорд Ларса.

И даже от того, что чудовище Сидольфуса Банансы не смогло его защитить, не приходит облегчение.

Ты давно уже знаешь, что месть не приносит особого удовольствия, и даже почти готов признать, что хочешь вовсе не ее. Именно это осознание тащит тебя в еще один бесконечно долгий перелет, не так ли?

Понимать, что ты не успел – гораздо больнее, чем заставлять шевелиться изломанное битвой тело.

Защищать лорда Ларсу?

Даже не опуститься на колени и не заскулить – слишком тяжело.

Физическая боль давно смешалась с душевной. Так тяжело дышать потому, что сломанные ребра давят на легкие или потому, что сердце разрывается, когда ты смотришь на Императора?

Ты не можешь защитить лорда Ларсу от того, что по-настоящему ранит сердце ребенка. С этим тоже гораздо лучше справился бы твой брат.

Ты ненавидишь его и за это тоже. Как и за то, что так и не смог забыть или хотя бы разлюбить. Братьев легко убивать но, видимо, практически невозможно потом жить. Если только ты не так силен духом как Вэйн Солидор.

Даже смотря на почти нечеловеческого вида создание, ты все еще видишь там совершенство, имя которому не произнести.

Не тебе и не сейчас.

Еще остался долг, твой Император отдал приказ. Разве не все равно, как его выполнить? Ты умрешь ради своего Императора, ты защитишь Лорда Ларсу в этом аду лучшим способом, какой только способен придумать.

Ложь и правда смешиваются в кровавый кисель в твоих легких.

Он был лучшим хозяином. Единственным.

Ради Аркадии Дом Солидор будет жить. Его мечтами и твоими тоже.

Закрой глаза, пусть в последнюю секунду тебе покажется, что ничего не было.

Бальфир

Раньше ты читал о таком только в книгах, не казавшихся тебе слишком умными или особо хорошими, и только сейчас, захлебываясь ощущением, что все происходящее – дурной сон, ты понимаешь: авторы знали, о чем пишут. Или догадывались.

А может, просто попали пальцем в небо.

Это, наверняка, просто сон. Как еще могут так внезапно поменяться правила игры, и почему люди, которых ты знаешь всю жизнь, ведут себя так странно? Нелепо проносятся мимо, не объясняя, что же происходит.

Ты мечтаешь проснуться.

В своей постели солнечным утром, когда поют птицы за окном, и день впереди не сулит ничего плохого. Отец зайдет в твою комнату и заметит, что с сегодняшнего дня занимается генетикой, чтобы вырастить новый сорт роз на тридцатилетие принца Вэйна, но ты, разумеется, можешь показать новые разработки для «Страла», если захочешь. А потом можно будет покататься на чокобо со всеми четырьмя солидорскими принцами и в который раз слушать, как они пререкаются друг с другом и спорят, стоит ли отказывать Сенату, если эти глупые старики выберут новым императором не того. Доехать до самой Рабанастры, чтобы посмотреть на дворец, но не подъезжать слишком близко, потому что малолетние дети королевы Ашелии просто несносны.

А если так совсем нельзя, можно хотя бы вернуться в тот момент, когда не нужно убивать одних дорогих людей, чтобы жили другие?

Но кто-то уже топнул ногой слишком громко, и с горы несется лавина из снега, камней и грязи, которую не остановить.

И тебя несет во всем этом, заставляя говорить по чужим правилам, делать то, что нужно, вместо того, что хочется.

Впервые тебе страшно и грустно одновременно. А еще немного жаль, что свобода обошлась так дорого.

Главные герои не умирают. Они спасают принцесс и побеждают драконов.

Впервые ты думаешь, что главных героев может совершенно не устраивать такое положение дел.

В какой момент ты упустил свой выбор?

Так хочется проснуться и понять, что это всего лишь дурной сон.

Вэйн

Самое странное – если, конечно, не принимать в расчет почти щекочущее чувство, с которым нефицит наливает твое тело силой, прежде чем выжечь его дотла – почти полное отсутствие сожалений.

Возможно, надо было что-то еще сказать, что-то иначе сделать.

Обидно, что никто так и не узнает, что на самом деле произошло, но тоже – не слишком.

Мир теряет краски, но обретает резкость. Прошлое, будущее, четкая цель, красивый росчерк пера напоследок.

"В моем сердце нет ненависти", – говоришь ты Венат, кажется, про себя.

"Хьюмы свободны от тирании ложных богов", – говоришь ты Венат, кажется, вслух.

Слова тоже теряют смысл.

Ты понимаешь то, что ускользало раньше, и теряешь то, что понимал. Так сходят с ума от нефицита. Так учатся прощать.

Чужие слабости. Свои.

Красивая мечта, кровавый сон.

Ты попросил бы прощения, если бы умел. Но тебя слышит только Венат. И прощает.

Бахамут, король драконов, дарит тебе крылья. Богиня дарит тебе пьянящую силу.

Ты ни о чем не жалеешь.

И желаешь хьюмам победы.

Конец.