NON BIS IN IDEM

Пролог

Высокий мужчина в промокшем насквозь камуфляже переступает порог. Ронни в ужасе зажимает себе рот ладонью, чтобы не закричать. Мужчина не смотрит в ее сторону. Он видит только Люка. И Люк перестает замечать все, что творится вокруг. Для него сейчас существует лишь этот человек. "Вернулся", - стучит в мозгу, и Люк понимает, что нужно как-то объяснить семье, успокоить их, это ведь совсем не тот, о ком они подумали… Но Люк не может вымолвить ни слова.

А мужчина медленно идет к нему, говоря:

- Отличная ферма, Девро. Все именно так, как ты рассказывал.

1. Мистер Робертс получает письмо

Люк сидит на фоне сине-белой эмблемы компании Си-Эн-Эй, глядя в камеру, и ему кажется, что это автоматное дуло. Он привык к камерам, но все равно чувствует себя как под прицелом. Строка подсказки бежит по экрану, бежит без остановки, но Люк не смотрит на подсказку, он и так знает текст:

- …никто из нас не хотел продолжать войну…

Он не видит лиц людей, стоящих за стеной слепящего света, но люди там, их много, и они ждут команды режиссера. Стоит тому подать знак, как вокруг Люка засуетится десяток служащих - его будут гримировать, поправлять костюм, волосы… Всегда наготове стакан воды и чашка кофе. Люку хочется бросить все это, но люди так добры. Они искренне хотят помочь и хорошо к нему относятся. Некрасиво просто взять и уйти. К тому же он подведет Ронни, а для нее так важна работа.

И Люк говорит:

- …все, чего нам хотелось - просто вернуться домой…

Сейчас Люк знает, откуда у него акцент. Раньше не понимал, о чем его спрашивают - мол, говорит он странно. А теперь вспомнил. Он много чего вспомнил. И Ронни, похоже, догадалась о том, какие именно воспоминания к нему вернулись. Так уж получилось, что Ронни знает о нем все.

- …никто не знал, наступит ли следующий день…

В студию каждую неделю приносят много писем. Сначала это просто небольшие пачки, перевязанные бечевкой. Затем их доставляют с почты мешками. И в письмах люди пишут, что им нравится его акцент. И улыбку его хвалят. И просят написать им что-нибудь.

Люк - единственный, оставшийся в живых из их взвода. Вся слава досталась ему. Вся боль досталась ему. Только Ронни, кажется, не понимает про боль. Она понимает сенсацию. Репортаж. Надо помочь Ронни, он ей обещал, но каждый раз слово держать все труднее. Люку трудно говорить об этом. Люк пока не осознал до конца, что же все-таки ему мешает. Надо объяснить Ронни, почему он не может и дальше приходить сюда на съемки. Только вот поймет ли она его? Для объяснения студия не годится. Им не нужен скандал, лучше поговорить дома. Ронни всегда просит подождать с разговорами до дома. Правда, дома она бывает редко. И, пока он еще ничего не объяснил, надо работать.

И Люк говорит:

- …бой закончился, но война до сих пор идет.

- Камера, стоп! Всем спасибо! Следующая запись в понедельник, двенадцатого ноября. Студия желает вам удачных выходных.

Люк спрыгивает с высокого табурета. Софиты гаснут один за другим, и Люк прикрывает ладонью уставшие от яркого света глаза.

- Прекрасно. Люк, ты уже держишься, как настоящий телеведущий. Ты уверен, что никогда раньше не стоял перед камерой?

Люк не смотрит на режиссера. Ему хочется уйти отсюда прямо сейчас. И больше не возвращаться.

Они вместе сидят в монтажной, пьют кофе и просматривают отснятый материал.

- Вот этот момент получился просто классно! - режиссер восхищенно качает головой. - Парень, да ты прирожденный артист.

- Материала для серии достаточно, - говорит Ронни. - Можно запускать в эфир.

- Что со следующей серией?

- Чарльз ездит по маршруту. Должен привезти картинку в четверг.

- Успеем обработать к эфиру?

- Конечно, Фрэнк, без проблем.

- Что приуныл, Люк? - обеспокоенно спрашивает режиссер. Он знает, что Люку вредно перегреваться, а в студии во время съемки жарко, словно в печке.

- Как ты себя чувствуешь? - Ронни берет Люка за руку.

- Хорошо, - вежливо отвечает Люк.

- Мы лучше поедем, Фрэнк, - говорит Ронни.

- О`кей. Удачных выходных.

* * *

Дома его ждет письмо. Монтана, Биллингс. На марке - заснеженные горы и хищная птица с крючковатым клювом. Ответ из Монтаны! Люк забывает, о чем хотел поговорить с Ронни. Да ей и не до него. Она перебирает счета, потом достает записную книжку и идет к телефону. Люк кладет в карман письмо от родителей и торопливо отрывает уголок конверта с незнакомым адресом. В конверте сложенный пополам тетрадный листок. Люк разворачивает линованную страничку.

"Мистер Робертс, я получил ваше письмо, но не уверен, что могу помочь вам. Отец уехал во Вьетнам, когда мне было семь лет. С тех пор я больше его не видел. Да, у меня остались письма. Не думаю, что они представляют большую историческую ценность, но если вам это интересно, приглашаю вас в Штат Сокровищ. Я согласен предоставить вам фотокопии после личного знакомства. Хотелось бы подробно узнать, для каких целей вы собираетесь использовать материал. Норман Скотт".

Внизу страницы написан телефон.

Люку не терпится сразу же набрать номер, но в гостиной Ронни. Похоже, она заняла телефонный аппарат надолго. Надо запастись терпением. И Люк читает письмо от родителей. Они всегда пишут одинаково. Люк помнил их письма еще со времен Вьетнама. Папа и мама не хотели его расстраивать и писали, что у них все хорошо. И что они скучают. А Люк отвечал им в том же духе. Писал, что дождь идет. Несколько месяцев к ряду. Из писем выходило, что большей напасти, чем дождь, с ним там не случалось. А еще он писал про свой взвод и о том, какой отличный парень их сержант. Потом Люк перестал писать совсем. Скотт запретил. Разрешалось только черкнуть пару слов о погоде и о том, что с ними все в порядке - чтобы родные не беспокоились. Нельзя было болтать лишнего. Люк до сих пор не знает, почему им тогда не показался странным этот приказ. Они думали, что Скотту видней. Может, и в самом деле такой приказ пришел… Они подчинялись приказам. Вот и все. И еще они верили сержанту. Привыкли ему верить, во всем полагаться на него. И пропустили Момент.

Ронни входит в спальню и роется в шкафу.

- У меня встреча с Лиз.

- Хорошо, - кивает Люк.

Лиз - литературный агент и будет издавать книгу Ронни про проект "Универсальный солдат".

- Ты найдешь, чем себя развлечь?

- Конечно.

Ронни достает из шкафа нарядную блузку и прикладывает к себе.

- Как думаешь, лучше с брюками или с юбкой?

- Я не знаю.

Ронни с досадой сдувает светлые волосы со лба.

- Советчик из тебя… - она кидает блузку на постель и снимает с вешалки юбку. - Ладно. Я буду поздно.

- За тобой заехать?

- Я на такси, не волнуйся.

Ронни уходит в ванную, а Люк хватает телефонную трубку. В другое время он бы расстроился, что Ронни уходит, но не сейчас. Гудки, гудки… Целую вечность. Никто не отвечает. Люк разочарован. Наверное, Норман на работе. Или просто вышел из дома.

В ванной шумит фен. Ронни сушит волосы.

Приятные запахи - шампунь, духи, крем. Его жена очень красивая женщина. Ему многие завидуют. Думают, что Люку страшно повезло. И Ронни тоже завидуют. Но вот только… Только… Спроси он Ронни, счастлива ли она - сразу получит ответ, что да. Но Люк-то знает, что счастье Ронни в ее работе, а не в замужестве. И Люк не понимает, зачем она вышла за него. Он вообще не понимает, зачем все это было. И зачем есть.

- Как некстати эта встреча, у меня море работы, - Ронни застегивает жемчужные пуговки на блузке. - Ну, я побежала. Не скучай.

Ронни на бегу целует Люка.

- Когда мы поедем в Мэро? - спрашивает он.

Ронни уже открывает дверь.

- Люк, пока мы уехать не можем.

Дверь закрывается.

* * *

В письме он назвался Робертсом. Девро - необычная фамилия, и последнее время она постоянно на слуху в прессе. Люку не хочется, чтобы Норман сразу понял, кто к нему пожаловал. И вообще неизвестно, как он отреагирует, когда узнает, кто такой Люк на самом деле. Люку и без того противно, потому что пришлось наврать с фамилией. А еще больше лжи наворачивать - это уж совсем ни в какие ворота. Но когда жена репортер, кое-чему поневоле научишься. А Люк быстро учился. Он видел, что делает Ронни, добывая информацию, и просто скопировал ее действия. Служащие из Комитета Ветеранов были очень добры и прислали ему адрес уже через неделю. А вот ответа Люк ждал месяц. Или Норман долго раздумывал над его посланием, или просто не охотник писать - все руки не доходили… Люк перестал надеяться на письмо, а Норман взял и написал.

Люк не знает, что говорить, если Норман возьмет трубку. Сначала надо условиться о встрече. Из разговора Ронни и Фрэнка он понял, что он им на следующей неделе не нужен. Значит, он может купить билет и лететь в Монтану. Если Нормана это устроит.

Люк звонит снова и снова. В трубке долгие гудки.

* * *

Скотт упомянул о сыне лишь один раз.

Они тогда прорвались через окружение и уходили от преследования в джунгли. Для Люка это был первый из множества тяжелых переходов, последовавших потом один за другим. Их гнали несколько часов, но им все-таки удалось оторваться. Скотт уводил их дальше и дальше на восток, хотя надо было брать южнее, но они, не останавливаясь, бежали и бежали через этот проклятый лес. Всю ночь. Скотт остановился лишь с первым лучом солнца. Люк помнил, как сержант сказал: "Привал!", и они упали на землю. Вместе со снаряжением. Просто упали и лежали без движения.

Бейд был легко ранен, а Уотсона и Тайлера здорово поцарапало, но все они были живы. Живы. Скотт вытащил их. И что не менее важно, он дал им отдохнуть после. Потом его взгрели за то, что взвод не пришел вовремя, но они бы умерли в этих чертовых джунглях, если бы Скотт в тот же день заставил их идти. Они пошли ночью. А днем спали по очереди. Первую вахту нес Скотт. Люк должен был сменить его через два часа. После сна он чувствовал себя получше и пришел на смену сержанту довольно бодрым шагом.

Им пришлось ломиться напрямик через лес и болото, в темноте, и вид у доблестных "зеленых беретов" был хлеще, чем у помойных крыс после дождя. Солдаты так вывалялись в земле и тине, что на камуфляжной ткани от грязи даже темно-зеленых пятен не разглядеть. И сержантских нашивок на куртке Скотта тоже не было видно. Люк уже понял, что тут, в этих непролазных джунглях, звания отличия не имеют. Тут у всех положение одинаковое. И выглядят все одинаково.

Небритое перепачканное лицо Скотта с запавшими глазами не очень отличалось от лиц постоянных клиентов "похоронной бригады". Люк подозревал, что сам выглядит не лучше. Но он хотя бы поспал.

Скотт поднялся с земли и выпрямился. Сержант был на полголовы выше Люка. Нелегко ему приходилось тут при таком росте. Видно его издалека, отличная мишень, но в отличие от Диллана Уотсона, который в первую же неделю службы успел схватить свинцовую фасоль, Скотт так легко на пули не нарывался, хотя фигура у него не менее внушительная, чем у Диллана, прозванного за габариты Кинг-Конгом.

"Хорошая ночка выдалась, а, Девро?"

"Так точно, сэр", - автоматически отозвался Люк.

До этого дня они почти не разговаривали. "Выполнять" - "Есть, сэр!" вот и все общение.

"Устал, рядовой?", - Скотт достал фляжку и медленно открутил крышечку.

"Немного, сэр".

Люк смотрел, как сержант пьет, и думал, что Скотт, наверное, не хочет оставлять его на часах одного. "Он мне не доверяет". Люку было досадно, но он знал, что не имеет права протестовать. Если Скотт решил остаться с ним, придется смириться.

Скотт прицепил фляжку к поясу. Прошел несколько шагов и остановился.

"У тебя есть дети, рядовой?" - спросил он.

"Нет, сэр".

"А у меня сын".

Люк понял, что сержант настроен на разговор, и осторожно спросил:

"Сколько ему лет, сэр?"

"Десять. Служить нескоро… - Скотт потер ладонями лицо. - Но, Господи, я надеюсь, это кончится раньше, чем его призовут, - устало добавил сержант. Он покачал головой и слабо улыбнулся Люку. И тот неуверенно ответил на эту улыбку. Люк впервые видел, как Скотт улыбается. Улыбка делала его совсем молодым. Люк даже удивился. Но лицо сержанта мгновенно посерьезнело и стало суровым, почти жестоким. - Не спать на посту, рядовой!"

"Так точно, сэр!" - ответил Люк.

Скотт пошел проверить, сменил ли Хендерс Беккета. И Люк вдруг ясно осознал, что Скотт не просто абстрактный командир взвода, жесткий и бесчувственный планировщик, умеющий только муштровать и отдавать приказы. Скотт был таким же, как они. И он был с ними. Люк тогда подумал: "Нам повезло".

Да, им повезло.

* * *

Люк набирает номер уже по памяти. И вместо гудков наконец-то голос. Женщина.

- Здравствуйте. Я могу поговорить с Норманом Скоттом? - спрашивает Люк. Он почти не волнуется. Наверное, многочасовое общение с камерой сделало свое дело.

- Подождите, пожалуйста, - доброжелательно отвечает женщина.

Люк слушает, как она идет по комнате. Ее приглушенный голос доносится откуда-то издалека.

- Вас к телефону!

Раздается щелчок. Видимо, в доме есть второй аппарат.

- Да?

- Мистер Скотт? - на всякий случай уточняет Люк.

- Да.

- Здравствуйте, это Люк… Робертс. Я получил ваше письмо.

Собеседник молчит.

Люк думает, что Скотт не может вспомнить, о каком письме идет речь, и начинает объяснять:

- Я писал вам с просьбой…

- Я помню, мистер Робертс. Я получаю не так уж много писем, чтобы забыть ваше. Вы принимаете мое приглашение?

Когда Норман Скотт произносит это, у Люка язык прилипает к нёбу. Он никак не ожидал когда-нибудь снова услышать голос сержанта.

- Я… Да. Я вылетаю ближайшим рейсом.

- Прекрасно. Но вам придется брать такси. Моя машина сейчас в ремонте, я не смогу вас забрать из аэропорта.

- Я разберусь, - с усилием отвечает Люк и понимает, что ему надо как можно скорее принять холодный душ. - Я позвоню, когда закажу билет, и сообщу вам дату.

- Идет, - говорит собеседник и вешает трубку.

2. Биллингс, штат Монтана

В Биллингсе снег. В аэропорте Люк звонит Ронни - сообщить, что перелет прошел нормально. Ронни нервничает из-за него.

Люк говорит:

- Я в порядке. Не беспокойся.

- Твой друг мог бы тебя встретить. Позвони мне, когда доберешься до гостиницы.

Ей не нравится то, что он отправился куда-то один. Ронни до сих пор думает, что за ним надо присматривать. Люк наспех сочинил глупую историю, будто получил письмо от школьного приятеля и решил его навестить. Ронни, конечно, обрадовалась тому, что у него объявился приятель, но идея отпустить Люка одного черт знает куда ей совсем не по душе. Люк понимает, она переживает за него, как за ребенка, в первый раз попавшего в большой мир. Да, иногда Люку трудно… Он вспомнил войну и жизнь двадцать пять лет назад. И детство. Еще Люк помнит операцию в Неваде и кровавую гонку по штатам. Но он забыл кучу элементарных вещей. Ронни пришлось столько всего ему объяснять…

Люк застегивает куртку, хотя движение это чисто автоматическое. Он не чувствует холод, как обычные люди. Морозом Люка не испугать. Охлаждение ему теперь требуется не часто, но сегодня ледяной душ не понадобится, Люк это чувствует. В Калифорнии даже зимой можно ходить в пиджаке. А тут зима. И снег.

Когда болезнь Скотта только начала прогрессировать, сержант все время думал о снеге. Во Вьетнаме снег казался чем-то невозможным. Сидя месяц за месяцем то под палящим солнцем, то под проливным дождем, трудно представить себе, что где-то идет снег, на морозе клубится пар от дыхания, и люди кутаются в теплую одежду.

Ронни сказала, что Люку сначала нужно в гостиницу. Снять номер, оставить вещи, а потом уже ехать в гости. Люку хочется немедленно ехать к Норману, но он заставляет себя делать так, как сказала Ронни. Ронни следит за тем, чтобы у него все было в порядке. Она заботится о нем, и Люк ей благодарен.

Да. Он ей благодарен. А она заботится о нем. "Только вот… мне кажется, что мы друг друга не любим", - думает Люк и от неожиданности останавливается. Эта мысль обрушивается на него внезапно и застает врасплох. Люк пугается. Нет, конечно же они друг друга любят. "Как брат и сестра или как друзья, - подсказывает кто-то. - Но не как муж и жена".

Люк трясет головой. Сейчас думать нужно не об этом, а о том, что рассказывать Норману Скотту. Пришлось притвориться, будто он собирается писать книгу о войне во Вьетнаме, а к Скотту решил обратиться, потому что их отцы служили вместе. Люк не знает, для чего врет. Он не знает, зачем ему понадобилось разыскивать семью сержанта. Люк знает только, что должен сделать это. Может быть, когда он увидит Нормана Скотта, ответ придет. А пока Норман ждет его. И Люк берет такси.

* * *

Длинный ряд безликих двухэтажных домов тянется бесконечно. Таксист, наконец, находит нужный дом и показывает большим пальцем на калитку.

- Номер семнадцать.

Люк расплачивается, благодарит водителя и выходит из машины. Он почти не волнуется. Он не свалится Норману на голову неожиданно. Норман Скотт ждет его, они договорились заранее. Люк поднимается по серым ступенькам. Крыльцо давно следовало бы покрасить, но домом, похоже, никто не занимается. Рамы тоже серые, окна пыльные. Не слишком приветливый вид. Но это просто дом. Дому совсем не обязательно являться отражением хозяев.

Люк звонит. Дверь открывает высокий спортивный мужчина в камуфляжных штанах и теплом свитере.

- Я… - Люк поднимает на него глаза и забывает, что хотел сказать.

- Робертс, да? - хозяин сдержанно улыбается и протягивает ему руку. - Норман Скотт, - он делает широкий приглашающий жест. - Прошу.

Люк следует по темному коридору вслед за Норманом Скоттом.

Внутри накурено, и также тускло и серо, как и снаружи. Видно, что когда-то за домом ухаживали и поддерживали в нем уют. Но теперь все пришло в упадок.

Гостиная - большая, заставленная мебелью комната. Люк опускается в старое выцветшее кресло. Скотт садится напротив. На стене за его спиной Люк видит несколько фотографий. На одной из них Эндрю Скотт в парадном мундире. Лихо заломленный берет, пристальный взгляд с легким прищуром, сжатые в тонкую линию губы. Люк переводит глаза со старого снимка на Нормана. Норман похож на Эндрю так, как часто бывает похож на отца сын, возраст которого близится к сорока годам. Люк и думать забыл, что Норману сейчас примерно столько же, сколько было сержанту тогда… Тридцать семь.

Странно. Это он и одновременно - не он. Норман такого же крепкого телосложения и также высок ростом, как и его отец. В юности, судя по фотографиям, Норман был очень привлекательным, даже немного смазливым. Но с возрастом черты лица огрубели, отяжелели, стали твердыми. Точь-в-точь как у сержанта. Только волосы у Нормана темнее, чем у Эндрю, и оттого седина в них заметна сильнее.

- Ну… - Скотт улыбается широкой отцовской улыбкой, и у Люка по спине бегут мурашки. - Прошу прощения. Я не очень хороший хозяин. Давно не принимал гостей. Кофе? Чай? Что-то покрепче?

Люк говорит:

- Кофе.

Скотт кивает и встает. Мягким плавным движением. В его мощном теле словно нет костей. Только мышцы. Люк замечает это, потому что сам двигается так. Похоже, Норман не просто спортсмен…

Люк остается в гостиной наедине с черно-белыми фотографиями. На одной из них сфотографировано несколько солдат из их взвода и сержант с Люком. Они улыбаются в камеру, а Скотт по-приятельски обнимает Люка за плечи. У Люка тоже есть такая фотография. С нее, в общем-то, все началось. То есть, началось гораздо раньше, чуть ли не в то утро, когда Люк пришел сменить сержанта. Но после того, как они вместе сфотографировались, между ними словно плотину какую-то прорвало. Люку и страшно было, и радостно. А теперь еще и больно вдобавок.

Он не боится, что Норман узнает его на снимке. Внешне Люк по-прежнему выглядел двадцатипятилетним, но волосы у него сейчас отросли и мало напоминают короткую военную стрижку. Теперь ему на лоб падает мягкая вьющаяся прядь, и это делает Люка не похожим на свои старые фотографии.

Норман Скотт ставит перед Люком толстостенную кружку с кофе.

- Я здесь курю, - Скотт садится в кресло. - Поскольку я у себя дома, то не спрашиваю разрешения. Но хотелось бы знать, у вас нет астмы или?..

Люк отрицательно качает головой. Голос сержанта. Если закрыть глаза… Нет, лучше не закрывать. К такому абсолютному сходству Люк просто не готов.

- Прекрасно, - Скотт достает сигарету и щелкает зажигалкой.

- Вы не боитесь рака легких? - спрашивает Люк.

Скотт смеется в ответ.

- Я ничего не боюсь, - говорит он.

* * *

- А миссис Скотт? - Люк смотрит на фотографии, но в ряду снимков только Норман и сержант. И родители Нормана. А еще родители Эндрю. Люк узнает эту маленькую фотографию, он видел ее однажды у сержанта.

- Имеете в виду миссис Норман Скотт? - Скотт улыбается. - Была когда-то. Но она не выдержала конкуренции с миссис Эндрю Скотт. Моя мать инвалид, и с ней нелегко ужиться под одной крышей. Вторая потенциальная миссис Норман Скотт чуть было не поверила в свои силы, но вовремя одумалась и вышла замуж за одного известного бейсбольного нападающего. А третья сдалась почти сразу. Не стала даже строить планы.

Норман говорит об этом равнодушно, словно его подруги случились очень-очень давно, и он успел о них забыть. Ни потаенной боли в голосе, ни грусти в глазах. Было, но травой поросло.

- Значит, вас интересуют письма моего отца из Вьетнама?

- Да. Хотелось бы их просмотреть, если это возможно.

- Конечно, возможно. Ответьте только: что вы собираетесь с ними сделать?

Люк пожимает плечами и честно говорит:

- Я пока не знаю.

- Считаете, они пригодятся вам для книги?

- Я надеюсь.

- А письма вашего отца у вас сохранились?

Люк кивает. Это почти правда, ведь мама сохранила все его письма.

Норман смеется.

Люк вопросительно смотрит на него.

- Не обращайте внимания, - качает головой Скотт.

- Думаете, моя затея глупая?

- Не думаю. Я принесу письма, - Норман встает. - Их немного. Отец не слишком любил писать. Это у нас с ним семейное, наверное.

Скотт идет к двери. На пороге он оборачивается.

- Где вы служили, мистер Робертс?

Люк поднимает на него глаза.

- Можно просто Люк.

- Хорошо, - Скотт кивает. - Тогда я Норман. Так где ты служил, Люк?

- Я прошел Форт Брагг. И на этом остановился.

- Почему?

- По состоянию здоровья.

- Бывает.

- Да. Раз уж мы об этом… А где служил ты?

- Сначала в частной военной академии. Потом в Вест-Пойнте. А сейчас санитаром в госпитале, - отвечает Скотт и уходит.

Люк понимает, что они прощупывают друг друга. Должно быть, именно так Ронни проводит свои журналистские расследования. Только в отличие от Ронни Люк не желает ни продавать информацию, ни обнародовать ее. Он просто хочет поговорить с тем, кто помнит сержанта Скотта не свихнувшимся убийцей, а нормальным человеком.

Норман приносит маленькую облезлую жестяную коробку из-под печенья и ставит ее перед гостем.

- Не уверен, что они покажутся интересными. Я, конечно, храню их как память, но исторической ценности тут ни на цент.

- Я не стану забирать их. И копий не нужно, - Люк осторожно касается стенки коробки. - Я просто прочитаю, и все.

Скотт смотрит на него с удивлением.

- Я гляжу, для тебя это важно.

- Да, - серьезно кивает Люк. - Очень важно.

* * *

Улетать Люку послезавтра. Завтра Норман работает, домой придет вечером. Но Скотт отдает ему письма и великодушно говорит:

- Вернешь завтра.

Норман вызывает Люку такси. Пока они ждут машину, Норман рассказывает о проблемах со своим автомобилем.

- Просто смех. В нашем городе нет запчастей для "Линкольна" семьдесят второго года! Придется еще три дня ждать контейнер из Хелены.

Люк слушает его внимательно. Он четко разделяет Эндрю и Нормана. Они не одно и то же, хотя и одна плоть и кровь. Только Норман нравится ему независимо ни от чего. Он почему-то кажется Люку своим. Может быть, это ошибка… Но Люк привык полагаться на чутье.

- Твоя мама живет тут?

- Да. Она редко спускается. Когда я работаю, за ней присматривает женщина из социальной службы. Я до сих пор паразитирую на отцовских подвигах. Пурпурное сердце, награды за храбрость, и все такое… По идее, маме не полагается бесплатная помощница, но для вдовы героя сделали исключение.

Люк кивает, стараясь не отводить глаз.

- А… Что с твоей мамой?

- Два инсульта. Второй был три года назад. Она не прикована к постели, но сама за собой ухаживать не в состоянии. Сидит в своей комнате и выходит на террасу только летом. Телевизор - ее любимое увлечение, - губы Нормана кривит презрительная улыбка.

- Ты не смотришь телевизор? - догадывается Люк.

- Ненавижу.

- А я работаю на телевидении. В одной из студий, - Люк решает говорить правду хотя бы тут.

Скотт вскидывает брови.

- Ничего себе, - тянет он удивленно. - И как? Тебе нравится работа?

- Не очень. Но ведь надо где-то работать.

- Это точно, - кивает Скотт, и у него становится какое-то странное выражение лица. - Надо. А на мне висит этот треклятый дом. Плачу за него бешеную ренту… Давно продал бы и снял квартиру, но мама просила… Буду держаться здесь до последнего.

Люк понимает, что он имеет в виду, и старается сменить тему.

- Мне жаль, что я отнимаю время в твой выходной.

- Жалеть нечего. Времени полно. К тому же у меня все равно нет никаких дел.

- А друзья?.. - аккуратно спрашивает Люк.

- Друзья? Были когда-то и друзья. Сейчас остались одни собутыльники, - отвечает Скотт. - Миссис Робертс не ревнует? Отпустила тебя черт знает куда по какой-то невразумительной причине.

"Вот тут осторожно", - думает Люк. Скотту причина его приезда кажется невразумительной. Надо больше говорить о книге.

- Моя жена очень занятая женщина. Она работает в отделе новостей.

- Так вы еще и коллеги. Повезло тебе, парень.

- Да. Я иногда ее вижу в студии, - улыбается Люк.

- Знаешь, хорошо, что ты приехал, - вдруг говорит Скотт. - Хотя это странно… И то, как ты меня нашел… И для чего. Но не имеет значения. Я рад знакомству.

- Я тоже, - просто отвечает Люк, и ему вдруг становится очень легко на душе. И еще легче становится от мысли, что Норман не любит телевизор. Значит, он не увидит его в программе. - Ладно. Телевизор ты не смотришь. А газеты читаешь?

- О чем там читать? - смеется Скотт. - Я читаю книги. Да и то по привычке.

- По привычке?

- Частная военная академия и Вест-Пойнт, - разводит руками Скотт.

Да, Люк знает, что там помимо муштры большое внимание уделяют образованию. Там готовят офицеров. Элиту. Но Скотт теперь гражданский. Может быть, он оставил службу из-за больной мамы? Люк не спрашивает. Это личное дело Нормана.

На прощание они жмут друг другу руки. Пока Люк шагает к калитке, Норман стоит в дверях. Люк оборачивается. Зимний день короткий, и в ранних сумерках крепкая спортивная фигура очень напоминает… Нет. Это его сын. Норман Скотт, сын Эндрю Джорджа Скотта, сержанта Вооруженных Сил США, убитого в 1969 году.

3. Десять заповедей сержанта Скотта

Люк смотрит новости. На экране Ронни с очередным репортажем с места происшествия. Авария. Школьный автобус, пятеро детей погибли из-за того, что водитель заснул за рулем. Вид у жены слишком уж безразличный. Люк понимает, каково ей рассказывать такие новости. Досталось Ронни сегодня.

Люк звонит домой, и Ронни берет трубку. Голос у нее усталый, но Ронни старается говорить бодро. Не хочет его расстраивать, спрашивает, как прошла встреча с одноклассником, и напоминает, что в четверг ему нужно ехать на осмотр в госпиталь к Айзеку Дункану.

- Напоминаю, если тебе вдруг там очень понравится, и ты решишь задержаться.

- Я больше ничего не забываю, - отвечает Люк.

- Я шучу, - говорит она ласково, и Люку снова хочется спросить, почему она вышла за него. К тому моменту, когда они решили оформить отношения, Ронни уже знала достаточно. Она умная девушка и наверняка догадалась о том, что Люк от нее утаил. Тогда он был еще слишком болен и слаб после пережитого шока. И еще он совсем не умеет скрывать свои истинные чувства. Но Ронни вышла за него. Почему-то. Может быть, на самом деле любила? Нет, она и сейчас любит… Только уже не как парня, а как друга.

- Я в порядке, Люк, - говорит Ронни. - Не волнуйся за меня.

- Я тоже в порядке. И я скоро вернусь.

Люк вешает трубку. Выключает телевизор. Открывает коробку. Он осторожно выкладывает содержимое на постель. Пожелтевшие письма с расплывающимися чернильными строчками, черно-белая фотография совсем молодого Эндрю Скотта, снятая для какого-то удостоверения. Судя по году, написанному на обороте, тут ему восемнадцать. Похоронка - такая же, как у Люка. Одна и та же дата. Одни и те же слова. "Погиб в бою".

Люк убирает похоронку в коробку. Сейчас об этом лучше не думать. Потому что ощущение такое, словно он режет себя зазубренным лезвием. По правде говоря, такое ощущение у него постоянно. Весь последний год. Почти без перерыва. Особенно с тех пор, как он решил разыскать родных сержанта. Люк по-прежнему не понимает, для чего… Но он уже не может остановиться. Ему надо заполнить эту кровоточащую пустоту в груди. Чем угодно. Пусть даже разговорами с Норманом.

Писем немного. Но вовсе не по тому, что сержант не любил писать. Просто во Вьетнаме не происходило ничего такого, о чем нужно было знать родным. Только и оставалось, что расспрашивать родителей о жизни без развалин и разорванных на части трупов. О жизни там, где можно ходить, выпрямившись в полный рост, и не бояться, что тебя заметит и подстрелит снайпер. Не бояться шквального огня, тропической лихорадки, пиявок, дизентерии и противопехотных мин-ловушек.

На конвертах написано "Монтана, Уайтелл". Люк помнит, там жили родители Скотта. Значит, сержант писал родителям. Наверное, после смерти дедушки и бабушки, его письма забрал на память Норман. А своей жене сержант писал отдельно, эти письма, вероятно, слишком личные, и миссис Скотт хранит их у себя…

Люк разворачивает пожелтевшую страницу. Буквы неровные, словно листок лежал не на столе, а на какой-то совершенно не подходящей для письма поверхности. "Я остаюсь еще на один срок. Я уже продлил контракт, и не хочу это обсуждать. Так я смогу сделать для Нормана больше, чем гражданский. Деньги приходят на счет Кристин каждый месяц. Это хорошие деньги, на гражданке таких не заработать. Я знаю, вам хочется понять ситуацию, но пока ничего не изменилось. Я уже говорил, что Кристин не просила развода, но если он ей нужен, мы что-нибудь придумаем. Пусть напишет мне сама, у нее есть адрес".

И Люк вдруг вспоминает.

В тот день им принесли почту. Случайное совпадение, скорее всего, но конверт получил каждый, будто нарочно. И все уселись читать. Все, кроме Скотта. Не похоже, чтобы сержант ждал письмо, но только ему ничего не пришло, и Скотт не справился с лицом. А Люк заметил. Скотт поймал его взгляд и нахмурился. Люку стало не по себе, и он спрятал свой конвертик в карман. Потому что это было как-то… неправильно. Нечестно. Скотт откашлялся и громко, с кривой улыбкой, спросил:

"Ну что, парни, никто не схватил письмо для дорогого Джона?"

Ребята заржали.

"Никто, сэр!"

"Так держать, рядовые! - рявкнул Скотт и в упор посмотрел на Люка. - Отставить, Девро".

"Есть, сэр", - пробормотал Люк.

Вечером капрал Джозеф Тайлер, любивший почесать языком, объявил, что сержант опять собирается продлить срок.

"Видали такое, а? Конечно, деньги, да, но он тут уже почти четыре года… Хоть озолотите меня, и одного дня лишнего в этой заднице не пробуду!"

"Почти четыре года?" - потрясенно повторил Люк и осекся, увидев массивную фигуру сержанта за спиной у Тайлера.

"Вот именно, Девро! - воскликнул капрал. - Какому человеку в здравом уме…"

"Полчаса назад была команда "отбой", взвод, - негромко сказал Скотт. - Отбой - это значит спать".

"Есть, сэр"

Люк двинулся к палаткам вместе с остальными, но сержант остановил его.

"Девро, остаться".

"Да, сэр".

"Что за сопли, рядовой?"

"Не понял вас, сэр".

Скотт подошел к нему вплотную.

Люк не видел его лица. Для этого было слишком темно, но Скотт очень выразительно сгреб его куртку на груди и подтянул к себе.

"Не нужно лезть в то, во что не нужно, Девро. Это приказ".

"Да, сэр".

"Никого не касается, что и почему делает сержант Скотт. Повторить, Девро".

"Никого не касается, что и почему вы делаете, сэр", - тихо и четко ответил Люк.

Он чувствовал, что Скотт в ярости. Похоже, Люк оказался единственным, кто заметил его состояние сегодня утром, когда принесли чертов пакет с почтой. И сержанта это взбесило. Словно Люк узнал секрет Эндрю Скотта. Секрет, которым Скотт не хотел делиться с остальными.

"Знаешь, когда хочется домой, рядовой?"

"Всегда, сэр", - вырвалось у Люка.

"Неверно, Девро, - покачал головой сержант. - Домой хочется, когда тебя там ждут".

Голос Скотта, минуту назад яростный и раздраженный, а сейчас спокойный и невыразительный, лишил Люка опоры. Он хотел что-то сказать сержанту, но не мог подобрать нужных слов. Какое-то время они молчали, стоя рядом в темноте. Скотт все еще сжимал в кулаке его куртку, но теперь этот жест не казался угрожающим. В нем словно звучала просьба не уходить прямо сейчас. Раз уж Люк все равно понял…

"Ладно, Девро", - наконец сказал Скотт.

"Сержант?"

"Команда "отбой" была для всех", - пальцы Скотта разжались, и он отступил на шаг, давая Люку пройти.

Тайлер не спешил засыпать, дожидаясь его возвращения.

"Что, за яйца подвесили, дружище?"

Люк удивленно посмотрел на капрала.

"Ты о чем?"

"Ни о чем, а о ком. Я о Скотте".

"А что с ним?"

"Я думал, он тебя там оттаскал".

"За что?"

"Черт знает, за что, Девро… Я теперь насчет него уже ни в чем не уверен…" - многозначительно протянул Тайлер.

Но Люк не прислушался к словам капрала.

А стоило бы.

Люк берет другое письмо.

"Таких молодых нельзя отправлять сюда, папа. Все равно, что дать винтовку Норману. У меня опять пополнение. Новый мальчик. Совсем еще зеленый. Пока не могу понять, откуда он свалился. Написано "Луизиана", но что делает в Луизиане парень с таким акцентом? Может, штабные напутали, и он на самом деле из Канады. Надо спросить, но честное слово, совсем нет времени на разговоры…"

Меньше всего Люк ожидает прочитать о себе. И Люк теряется, как и тогда, когда он впервые оказался во Вьетнаме. Один.

Люк помнит свое предписание. "Пятый батальон, взвод А-356, командир сержант Э.Дж.Скотт".

Их перебросили на вертолете. Вместе с Люком летели еще четверо солдат из Форта Брагг, но только Люку предстояло продолжать свое путешествие в одиночку. Двоих сбросили в Сайгоне, а Люка и остальных отправили в Хюэ. Ребята остались там, а Люка посадили на машину и куда-то повезли.

Тогда-то он остался по-настоящему один. Форт Брагг с шестью месяцами бесчеловечной муштры показался Люку детским спортивным лагерем, потому что там была Америка. Его дом. И свои ребята. Такие же, как он. А здесь была другая страна, которую Люк знал лишь по страницам учебников. Но и в учебниках ни слова не говорилось о том, каково здесь на самом деле.

Расположение части напоминало потревоженный муравейник. Вооруженные солдаты в камуфляже двигались во всех направлениях сразу, то и дело раздавались беспорядочные приказы, ругань. Скособоченные, наспех сколоченные бараки, вместо стенок - зеленая пленка. Еще какие-то непонятные постройки… Склады. Крыша на покосившихся столбах, деревянные скамьи и пластиковые столы. Наверное, столовая. Среди всех этих архитектурных изысков Люк с трудом разыскал штаб.

Пожилой майор с узким обветренным лицом за несколько минут оформил его появление в части и отправил искать Скотта. Люди сновали взад-вперед, и Люк, одуревший от перелета, долгой тряской дороги и оглушающего пекла, сперва никак не мог сообразить, к кому обратиться. В итоге он остановил первого, кто не бежал, а просто шел быстрым шагом, и спросил, где можно найти взвод сержанта Скотта.

Темнокожий парень с нашивками капрала ткнул пальцем куда-то влево, буркнул: "Построение!" и умчался по своим делам. Люк пошел в указанном направлении, впрочем, не особо надеясь увидеть там взвод А-356. Но все оказалось гораздо проще, чем он думал. Только ни построения, ни сержанта тут не было, зато была драка. Двое парней крепко сцепились, и в ход шли не только кулаки, а что попало, в том числе, и приклады. Солдаты, образовав круг, подбадривали кого-то по имени Боб Болдуин. Второй солдат поддержки почему-то не получил.

"Смирно", - раздался резкий голос, и дерущиеся, а вместе с ними и остальные, мгновенно встали по стойке "смирно". Словно и не было никакой драки. Солдаты замерли на месте, вытянувшись в струнку. Руки по швам, подбородок вверх. Как на параде. И Люк сообразил, что сам застыл в такой же позе.

Высокий светловолосый мужчина в выгоревшем камуфляже остановился в нескольких футах от солдат. Ноги на ширине плеч, руки заложены за спину. Люк, конечно, представлял себе нечто подобное, но не ожидал увидеть настолько монументальную фигуру. Такой здоровяк наверняка может гризли кулаком завалить.

"Вольно, - спокойно сказал сержант и обратился к одному из участников драки. - Идешь во главе шеренги, Хендерс".

"Так точно, сержант Скотт, сэр!" - отчеканил Хендерс. Лицо у него было в крови, глаз заплыл. Правда, Болдуин выглядел намного хуже, и, похоже, лишился зуба.

Скотт обвел солдат хмурым взглядом, и взвод, не дожидаясь приказа, вытянулся в линию. Люк остался стоять немного в стороне.

Сержант посмотрел на него.

"Ко мне, рядовой?"

"Да, сэр, - Люк выхватил из кармана помятое предписание. - Направлен в ваш взвод, сэр".

Солдаты смотрели на него с плохо скрытым любопытством и ярко выраженным превосходством. Люк еще раз пожалел, что ему не досталось пары из Форта Брагг. Одному во взводе оказаться салагой… Не мечта.

"Откуда?" - спросил Скотт. По его загорелому, резко очерченному лицу, было не понять, о чем он думает.

"Форт Брагг, сэр".

"Вот так тааак, - Скотт взял листок. - Девро".

"Так точно, сэр!"

"Сержант Эндрю Скотт. Добро пожаловать на борт, рядовой, - сержант кивнул на взвод. - Встать в строй".

"Есть, сэр!"

"Форт Брагг, - повторил Скотт задумчиво. Мимо, широко размахивая руками, протопал щеголеватого вида военный в золотых очках. Судя по чистенькой форме и планшету под мышкой, в лес никогда не совался. Штабной. Скотт шагнул к нему и отдал честь. - Разрешите обратиться, стафф-сержант Лофтон".

Лофтон остановился и вперил в Скотта свои сверкающие на солнце стекла.

"В чем дело, сержант Скотт?"

"Боевой взвод А-356 не может идти ведущим, стафф-сержант Лофтон".

Лофтон сверился с прикрепленным к планшетке листом и наставительным тоном изрек:

"Может, сержант Скотт. Вы выступаете первым. Ровно в четыре".

Скотт сделал еще шаг к Лофтону и заговорил на тон тише:

"У меня новобранец. Прибыл десять секунд назад. Я не поведу его в лес без инструктажа, стафф-сержант Лофтон".

Лофтон презрительным взглядом смерил солдат в пропыленных выгоревших камуфляжных формах. Хендерс и Болдуин с распухшими, разбитыми в кровь лицами. У Люка форма хоть и была новая, но велика и висела мешком, несмотря на то, что парень он далеко не хлипкий. По сравнению с солдатами взвода А-356 Лофтон в своем накрахмаленном отутюженном мундире выглядел как с обложки модного журнала. Солдаты в ответ наградили штабного не менее презрительными взглядами. Но выразительнее всех на Лофтона смотрел сержант Скотт. И, глядя на эту дуэль взглядов, Люк вдруг почувствовал себя частью взвода. Он больше не один. Теперь они все вместе.

"Хорошо, сержант Скотт. Вы идете после Черски".

"Черски - не замыкающий. Замыкающий Яспер. И я иду за ним", - сержант не сводил с Лофтона глаз и, кажется, даже не моргал.

И штабной сломался.

"Черт с тобой и твоими упырями, Скотт!" - Лофтон в бешенстве сверкнул своими стеклышками и убрался восвояси.

"Так точно, стафф-сержант Лофтон, черт всегда со мной, - ответил Скотт и добавил довольно громко: - Штабная сука".

Солдаты переглянулись и посмотрели на командира с одобрением.

"Хороший снайпер когда-нибудь всадит ему пулю между стекол, ребята, и мы от него избавимся, - спокойно, даже как-то по-отечески сказал Скотт и обратился к строю совсем другим тоном. - Взвод. Смирно! Девро".

"Я, сэр!"

"Ты знаешь десять заповедей, рядовой?"

Люк на секунду растерялся, но заставил себя отчеканить:

"Так точно, сэр".

"В этой стране тебе придется забыть о них и усвоить другие десять. Теперь для тебя существует только Евангелие от Эндрю Скотта. Ясно, рядовой?"

"Да, сэр".

"Заповедь первая: не загнись. Тут все условия, чтобы сдохнуть еще до того, как тебя подстрелят чертовы гуки, - Скотт прошелся вдоль строя. - Капрал Тайлер, что должен сделать солдат прежде, чем утолить жажду?"

"Растворить в воде галазон, сэр", - ответил Тайлер.

"Верно, капрал. Заповедь вторая: никому не верь. Ви-Си могут принимать самый безобидный вид, а внешность обманчива. Кем был снайпер, положивший два отделения взвода А-712, рядовой Бейд?"

"Пятнадцатилетним подростком, сержант".

"Верно, рядовой. Заповедь третья: ничего не трогай. Ви-Си любят любопытных и начиняют взрывчаткой самые неожиданные вещи. Мина-ловушка разрывает человека на части. А нам нужны целые солдаты. Ты запоминаешь, Девро?"

"Да, сэр".

"Заповедь четвертая: не болтать "в полях". "В полях" надо слушать и смотреть. И тогда есть шанс обнаружить чертовых гуков прежде, чем они обнаружат тебя. Заповедь пятая, - Скотт остановился перед Люком. - Не употребляй и не предлагай. Предупреждаю только один раз. Я понятно излагаю?"

"Да, сэр".

"Напоминаю, это была пятая заповедь, рядовой Бейд", - сержант повернулся к Бейду.

"Так точно, сэр, пятая", - повторил тот, не моргнув глазом.

"Заповедь шестая: всегда отдавай честь первым. Даже если дослужишься здесь до генерала. Местные снайперы разборчивы и предпочитают одного офицера дюжине рядовых. Это надо запомнить и почаще отдавать Лофтону честь, - Скотт хмыкнул, и остальные ухмыльнулись в ответ. - Заповедь седьмая: быстро падать важнее, чем быстро бегать. Американские солдаты хорошо бегают, но вьетконговские ублюдки стреляют гораздо быстрее. Вычислить их "в поле" практически невозможно. Если "в поле" начинают стрелять, падай и не двигайся. Ясно?"

"Да, сэр".

"Восьмая заповедь, - продолжал сержант четким размеренным голосом. - Всегда стреляй первым. Секунда промедления может стоить жизни тебе и твоим товарищам. Заповедь девятая: не обсуждай приказы. Если я говорю прыгать, спрашиваешь, на какую высоту. Понятно?"

"Так точно, сэр".

"И последняя заповедь: работай сообща. Взвод - организм. И мы все - части этого организма. Если хоть один орган работает плохо, болеет весь организм. Наша обязанность - не болеть, Девро".

"Да, сэр".

"А напоследок, рядовой, ответь мне, какова твоя главная задача здесь и сейчас".

"Честно служить, выполняя свой долг перед страной, сэр".

Скотт подошел к нему и произнес очень медленно, словно говорил с умственно отсталым:

"Твоя главная задача - остаться в живых и не дать погибнуть товарищам. Это ясно, рядовой?"

"Да, сэр", - отбил Люк.

"Когда выйдем за проволоку, пойдешь впереди меня, Девро", - сказал Скотт. Люк решился посмотреть ему в лицо и с удивлением отметил, что сержант выглядит так, будто сожалеет о чем-то.

Тогда Люк подумал, что сержант просто не рад пополнению.

Утром они вернулись в лагерь. Похожие на лесных чудовищ, с головы до ног в земле, в зеленой болотной ряске. И с изрядно полегчавшим снаряжением. Большую часть боеприпасов они оставили "в полях". Той ночью Люк убил первого человека. Диллан Уотсон сказал, что это не человек, а враг. Гуки - не люди. Люк в ответ просто кивнул. Солдаты стали смотреть на него, салагу, с уважением. Парень вел себя достойно. Не впал ни в истерику, ни в браваду. Не потерял аппетит и спал спокойно, даже не орал во сне. Но теперь Люк понял, почему Скотт так странно глядел на него. Читая ему свои десять заповедей, сержант уже знал, что случится во время вылазки, и что прежним Люк уже никогда не будет. И об этом сержант сожалел.

Люк сидит на краю постели среди пожелтевших писем. Надо что-то делать, иначе голова лопнет от нахлынувших воспоминаний. Для Люка война кончилась всего год назад, и картинки в памяти свежие, будто все это с ним произошло совсем недавно.

Люк встает и меряет шагами номер. Надо что-то делать. Иначе он спятит. Надо… Люк кружит по номеру. Надо… Он останавливается. Слова и образы наплывают на него, и он тонет в собственной памяти. "Эндрю", - цепляется он за имя, и в ушах гремит резкий командный голос "Отставить, рядовой!" И тогда Люк достает из своей спортивной сумки блокнот, садится и начинает писать.

4. Страницы жизни

- Потрясающе, - Ронни закрывает блокнот. - На самом деле, Люк. Господи, у тебя получается просто здорово!

- Правда?

- Ну конечно. Ты обязан это закончить! И я обязательно помогу тебе.

- Спасибо, - искренне благодарит Люк.

- Вот только не говори, что собираешься писать в стол.

Люк молчит. Он не уверен в том, хочется ли ему, чтобы все читали о сержанте Скотте. О его сержанте Скотте.

Ронни кладет блокнот Люку на колени.

- Я ведь знаю, как для тебя важно рассказать всем, каким он был на самом деле.

Вот и ответ на вопросы Люка. Ронни прекрасно понимает, что с ним творится. И всегда понимала.

Она не отходила от него, пока не приехал доктор Дункан. Хотя доктор Грегор и сказал, что кризис миновал, но шок, который Люк пережил после убийства Скотта, вызвал новый приступ. Люк помнил, как испугалась за него Ронни. Она думала, что он умрет. И Люк тоже думал. Он не просто перегрелся. Ему даже лед в тот раз не помогал. От сильного стресса и множественных повреждений организм универсального солдата стал активно освобождаться от действия препаратов, которыми Люка травили в течение долгих лет. Начнись приступ на день раньше, Люк ни за что не справился бы с Джи-эр`13, и тот убил бы его голыми руками. Просто сломал, как сухую ветку. А потом, по одному, прикончил остальных. Сейчас Люк это понимал. Скотт не остановился бы ни перед чем. Для него все вокруг стали врагами и шпионами. Его нельзя было уговорить или вразумить. Оставалось одно: уничтожить. И Люк убил Джи-эр`13. То есть… сержанта Скотта.

Люк трясся в лихорадке, шепча: "Эндрю был моим лучшим другом… Единственным!" А Ронни укачивала Люка в своих объятьях и бормотала: "Это был уже не Эндрю! Он продолжал бы убивать как заведенный, сколько еще невинных людей погибло бы из-за него! Не вини себя, пожалуйста!" Ронни обнимала Люка, и он чувствовал, как ее слезы мешаются с его слезами.

Память вернулась к нему по-настоящему, когда он оказался дома. Люк все вспомнил. Все то, что было между ним и Скоттом двадцать пять лет назад.

Поэтому-то Люк так долго не мог справиться с сержантом. Мозг просто отказывался понимать, что Эндрю Скотт пришел убить его. Люк пытался защищаться, но потом понял, что это не поможет. И тогда сработал инстинкт самосохранения. Включилась машина убийства, которую сделал из Люка Девро полковник Перри с командой своих ученых.

Прилетевший из Клинтона доктор Дункан вколол Люку двойную дозу лекарств, и лихорадка пошла на спад. Но после этой встряски Люк еще долго приходил в себя. Доктор настаивал на госпитализации. Ронни боялась, что Люк умрет, и дала согласие. Они поехали в Клинтон вместе. И там, в Армейском госпитале ветеранов, пока Люк лечился, Ронни начала готовить самый грандиозный репортаж в своей жизни, который затем превратился в документальный сериал.

Когда Люка выписали, они поженились. Люк не знал, было ли это их общее решение или решение одной Ронни… Он ведь тогда не представлял себе, как жить без нее. Но Ронни и не собиралась оставлять его. Она сказала: "Ни о чем не беспокойся. Главное, чтобы ты был здоров. Об остальном я позабочусь".

На ферме в Мэро, на каминной доске в гостиной, как и прежде, рядком располагались фотографии в блестящих рамочках, и среди них - та самая, сделанная во Вьетнаме: трое ребят из взвода А-356 и он с сержантом. Ронни хотела избавиться от нее, но Люк не позволил. Тот, кто умер, изрезанный на куски ножами комбайна, не был человеком, стоящим рядом с Люком на старой фотографии. Тогда-то Люк и начал рассказывать Ронни правду о сержанте Эндрю Джордже Скотте. Не всю правду, конечно, но большую ее часть. Может, именно в тот раз он сказал лишнее… Или говорил не тем тоном… Люк не знал точно. Но Ронни поняла, что их связывала не просто дружба. С тех пор Ронни больше не просила мужа убрать эту фотографию. С тех пор они больше не разговаривали о Скотте. Но вот Люк сам решил поднять болезненную тему. Ронни обрадовалась этому. Хороший знак. Похоже, Люк идет на поправку.

- Лиз будет в восторге, - говорит Ронни.

- Здорово, что ты так думаешь, - отвечает Люк.

Мнение Ронни для него очень важно. Но еще ему важно знать, что скажет о книге Норман. И Люк снова звонит в Биллингс. Скотт больше не удивляется его звонкам. Он, похоже, даже рад тому, что Люк позвонил. Они интересуются друг у друга, как дела. А потом Люк спрашивает, можно ли ему приехать.

- Конечно. Я выходной в среду, в пятницу и в воскресенье. И, кстати, я на машине, могу тебя встретить.

- Здорово, - отвечает Люк. - Я закажу билет и перезвоню.

- Давай. Жду.

* * *

Ночью Люку не удается заснуть, и он снова пишет. Пишет, ожидая утра, когда можно будет сесть в такси и поехать к Норману, чтобы узнать его мнение о книге. Странно… Люк ведь считал, что просто придумал неловкую ложь, повод для знакомства. Но ложь внезапно обернулась правдой.

Люк пишет.

О дне, когда они попали в засаду у разрушенной деревни, такой крошечной, что ее и на карту-то не нанесли. Но хоть на карте деревни и не было, засада в развалинах была. Солдатам пришлось срочно воспользоваться седьмой заповедью сержанта Скотта. Они лежали в зарослях, боясь шевельнуться, чтобы не выдать свое присутствие движением листьев. Пули стригли кончики травы, смертоносный свист раздавался совсем близко. А они лежали, вжимаясь во влажную землю, и не двигались. Беккет с горем пополам объяснил центру, где они находятся, и что населенный пункт, где они застряли, на карту не нанесен. Они проторчали без движения два часа, и все эти два часа у них над головами не прекращался свист.

Люк лежал, уткнувшись лицом в землю, и молился. Но не о том, чтобы пришла помощь, а о том, чтобы не сдали нервы, и хватило чертовых сил и дальше лежать неподвижно. Пусть даже потребуется сутки гнить в этом болоте. Пожалуйста, пусть только хватит сил.

И тут ему на плечо легла рука. Люк повернул голову и увидел Скотта. Лицо сержанта было совершенно спокойным. Не смирившимся с неизбежным, а таким, будто ничего из ряда вон выходящего не происходило. Словно они тут автобус ждали на остановке. И Люк внезапно уверился в том, что они выберутся отсюда живыми. Пальцы сержанта слегка сжались у него на плече, и Люку стало легче дышать.

Помощь пришла. В разрушенной деревне началась бойня. Вьетконговцы стояли намертво, но джи-ай прорвались и положили всех. Без потерь со стороны американцев. С тех пор Люк поверил, что пока рядом с ним Скотт, бояться нечего. Кому-то это показалось бы проявлением детской наивности, но Люк твердо верил в сержанта. Надо ведь хоть во что-то… Люк быстро усвоил: атеистов на войне не было. Правда, заступник у каждого имелся свой. Люк в качестве оберега выбрал Скотта, но он тогда даже не подозревал, что сержант, в свою очередь, также отчаянно цеплялся за него, пытаясь сохранить рассудок.

Люк совершенно непостижимым образом оказался вне войны. То есть, война была вокруг него, но не проникала внутрь. Люк, с его разумным ясным взглядом, оставался таким же человечным, каким был на гражданке. Он не знал, что иногда Скотт задавал ему абсолютно бессмысленные вопросы только для того, чтобы услышать его спокойный голос и вернуться в нормальный мир из непрекращающегося кошмара, который постепенно овладевал сознанием сержанта.

В какой-то момент Скотт начал осознавать, что с ним происходит и к чему все идет, но, общаясь с Люком, сержант словно приходил в себя. Так же, как Люк верил в сержанта, Скотт верил в то, что Люк не даст ему сорваться в пропасть, которая неотвратимо маячила впереди. Рядом с Люком можно было расслабиться и хоть ненадолго забыться. Так они и верили друг в друга. С этого все началось всерьез. И еще с той фотографии. Люк не хотел фотографироваться здесь. Ему казалось, что это как-то… чересчур. Лучше просто написать родителям, что он в порядке. Пока они не видят его в форме, с оружием в руках, Люк надеялся, что, вернувшись, он сможет забыть о войне.

Когда измотанный яростным солнцем фотограф обратился к солдатам с вопросом "Кто следующий?", к нему подошли Болдуин, Беккет и Тайлер. Скотт наблюдал за ними, стоя в тени барака, потом заметил сидящего в стороне Люка и направился к нему.

"А ты что же, герой?"

Люк покачал головой.

"Нет, сержант, я…"

"Пойдем, пойдем, - Скотт настойчиво тянул его за собой, обнимая за плечи, и Люк пошел, бормоча, что не хочет фотографироваться. - Что значит, не хочешь? Это приказ, рядовой, - засмеялся Скотт. - Щелкнемся вместе. Пошлю родителям, пусть посмотрят, какого друга я себе в армии нашел, а, приятель?"

Люк растерянно посмотрел на сержанта. Рядовой даже не отдавал себе отчета в том, как засиял от слов Скотта. Потом, когда фотограф принес им снимки, Люк увидел, что на фотографии он широко улыбался. Радостно, но немного ошеломленно.

На прошлой неделе Люк и Скотт четырнадцать часов просидели вдвоем в осаде, отбивая непрерывные атаки Ви-Си. Наверное, то, что с ним рядом постоянно находился сержант, вселило в Люка уверенность в удачном исходе этого неравного противостояния. Люк не расклеился, не скис и был готов сражаться до последнего. Сержант, глядя на него, только диву давался. И теперь Скотт ошибочно считал его крутым парнем. Скотт ведь не знал, как все обстояло на самом деле. А правда заключалась в том, что… Люк не смог бы толком объяснить. Он понимал только одно: ему очень хочется домой. И понимал, что сержант останется тут. А как он будет жить без Скотта, Люк не знал.

Маленькая передышка, которую они получили ко Дню Благодарения, была желанным и необходимым им отдыхом. Обед в честь праздника мало напоминал праздничный, но важна была не еда, а настроение. Иногда их все-таки отпускало, и разговоры шли о чем угодно, только не о войне. Но темой, куда более болезненной, чем война, было воздержание. И тут, между "проволокой" и "полями", как не вертись, помощи ждать не откуда.

"Мне последнее время не дает покоя десятая заповедь", - разглагольствовал Бейд, уминая консервированные бобы с беконом.

"И что с ней не так?" - поинтересовался Беккет.

Бейд отложил ложку, нахмурился, как это делал сержант, и заговорил с его интонациями:

"Взвод - организм, и мы все - части этого организма. Если хоть один орган работает плохо, болеет весь организм. Наша обязанность - не болеть".

Солдаты засмеялись, а Тайлер сказал:

"Мы, как будто, здоровы".

"Пока да, но это не надолго! - воскликнул Бейд. - У нас ведь отсутствует самый главный орган!"

"Не свисти, Бейд, у нас все органы на месте, - сказал Беккет. - Только вопрос, кто даст ими воспользоваться своим боевым товарищам, чтобы те не протянули ноги".

Все заржали.

Скотт вошел в столовую в компании двух других взводных. Все трое были в новой форме и чисто выбриты. Сегодня из Сайгона прилетело командование, и тех, у кого звание было выше старшего капрала, вызвали в штаб.

"Все в порядке, сержант?" - спросил Тайлер.

"Еще бы нет, - ответил за Скотта, Хосгроу, командир взвода А-217. - Лофтон накатал на вашего взводного рапорт генералу. Страниц на двадцать. И час назад узнал, что сержанту дали медаль за храбрость, а теперь поговаривают насчет звания за его очередной продленный срок".

"Да заткнись, Джек, - с досадой отозвался Скотт. - Никому это не интересно".

"Как неинтересно? Что вы, сержант!" - понеслось со всех сторон.

"Отставить! - рявкнул Скотт и грохнул на стол свой поднос. - Большое дело - звание! Тут война, самое пекло. И звание здесь ничего не значит. Убили сержанта - капрал становится на его место. Вот и весь карьерный рост".

Присутствующие посмотрели на Тайлера. Тот с секунду сидел неподвижно, потом схватил ложку и начал соскребать с тарелки ненавистные бобы.

"Может, кто-то забыл, так я напомню: в комплекте с погонами выдается привилегия рассылать родным погибших письма "прошу прощения, что я жив, а ваш сын убит в бою". Почет и слава! - Скотт обернулся к Хосгроу. - Разве я не прав, Джек?"

В столовой воцарилась тишина.

"Ладно тебе, - примирительно сказал Хосгроу. - Сегодня все-таки праздник".

"Точно. Поблагодарим Господа за то, что мы собрались на этой прекрасной земле, и за то, что он послал нам эту чудесную еду", - Скотт ухмыльнулся и принялся за бобы.

"А мы тут говорили о том, что десятая заповедь какая-то не совсем верная, сержант", - увидев, что гроза прошла, сказал Бейд.

"Да? Почему же?"

"Потому что наш организм, как ни крути, не совершенный и болеет от отсутствия самого главного органа, - Бейд заржал. - Женского, сержант".

Скотт хмыкнул. Помешал в тарелке.

"Напоминаю, что десятая заповедь начинается со слов "Работать сообща", рядовой, - Скотт посмотрел на Бейда. - Работая сообща, можно найти равноценную замену любому органу".

"Только кто согласится стать заменой этому органу добровольно, сэр?"

"Да… - Скотт задумался. - Заставлять одного как-то… Неправильно. Значит, надо, чтобы было по справедливости. Придется подключить всех по очереди. В алфавитном порядке, - Скотт порылся в кармане и достал сложенный вчетверо лист. - Взвод А-356. Тааак. Ты первый в списке, Бейд".

Лицо у Бейда вытянулось. Солдат от смеха согнуло пополам.

Скотт убрал список в карман и продолжил есть как ни в чем не бывало.

И Люк вдруг понял, что думает о Скотте даже тогда, когда он сидит в двух шагах от него.

Наверное, это рано или поздно должно было произойти. В условиях, непригодных для нормального существования, грани стираются быстро, и то, что дома казалось неприемлемым и в корне неправильным, здесь, во Вьетнаме, между жизнью и смертью, воспринималось иначе. И многое перешло из категории "невозможно" в категорию "почему бы нет".

Что-то менялось. Постепенно. День за днем. Люк начал замечать, что сержант не отпускает его от себя. Неважно, что это было - разведка боем, обычный прочес леса или засада. Не имело значения. Люк всегда шел вместе с Эндрю Скоттом. Что-то их связывало настолько крепко, что иногда они оказывались рядом еще до того, как Скотт успевал отдать приказ.

Люк и остальные солдаты вычеркивали дни, отделявшие их от долгожданного возвращения домой. Между тем Эндрю Скотт продлил срок службы, а у Люка срок заканчивался через полгода. И Люк почему-то чувствовал себя предателем, который хочет бежать с поля боя в самый разгар сражения. Избавиться от чувства вины никак не удавалось, и чем больше они с сержантом сближались, тем болезненнее скручивало Люка.

Совсем плохо ему стало после того, как у сержанта случился срыв.

Это здесь происходило почти с каждым, просто кто-то приходил в себя, а кто-то отправлялся в сумасшедший дом. Тех, кого увольняли таким образом, лишали всех привилегий и званий, и некоторые из солдат предпочитали погибнуть, чем так бесславно лишиться всего, что было достигнуто путем нечеловеческих усилий.

С тех пор, как Скотта произвели в сержанты и дали ему взвод, погибло всего пять человек, находящихся под его началом. Это не шло ни в какое сравнение с остальными известными показателями. Люк понимал: попасть к Скотту - удача для солдата. Сержант защищал ребят, как мог. Мудреные броски в обход засад, десять заповедей и пресловутая "работа сообща" хранила жизнь его солдатам. По ночам Скотт ходил вместе с часовыми, проверяя границы и посты. Ему стоило подумать о себе. Тогда бы ничего не случилось. Но Эндрю Скотт взвалил на себя слишком много и просто сломался.

Люк хорошо помнил их тяжелый разговор после того, как Скотту среди ночи пригрезились Ви-Си, и он поднял на уши весь лагерь. Люк помнил свою беспомощность и унизительную жалость, которая схватила его за горло и не давала говорить. Но Скотт не отпускал Люка, заставляя отвечать на какие-то странные вопросы. Про то, любит ли он снег. Бывал ли он в Монтане. Хочется ли ему домой. Люк попытался отправить сержанта спать, но Скотт отказывался уходить, а Люк не хотел оставлять его одного. Они стояли рядом, и Люку хотелось заорать от отчаянья, но он послушно разговаривал с сержантом своим спокойным негромким голосом. И видел, как у Скотта проясняется взгляд, и как сержанта постепенно отпускает. Потом уйти было уже не так страшно. Скотт остался, а Люку пришлось вернуться в палатку.

Тайлер не мог его дождаться и полез с расспросами, но Люк не желал об этом говорить. Казалось, начни он обсуждать случившееся, и назад пути не будет. Он не понимал, что назад пути уже НЕТ. Процесс необратим. Но на следующий день Скотт был в полном порядке. И они попробовали обо всем забыть. До следующего раза.

* * *

Вернув Люку черновики, Норман долго молчит и не смотрит на него.

Люк так переживает и волнуется, что не замечает, как подходит к нему и кладет руку Норману на плечо. Наконец Скотт обращает на него внимание.

- Черт возьми, я думал, ты собираешься писать книгу о своем отце. А ты…

Люк смотрит ему в глаза.

- Тебе не нравится?

- Наоборот. Нравится. Но я не понимаю, зачем?

- Я не могу написать о своем отце. Я его совсем не помню. Но он писал маме. Остались его письма. И он часто упоминал твоего отца. Он был лучшим взводным в Хюэ.

Норман улыбается.

- Ты так говоришь, словно знал его.

Люк теряется.

- Нет, но… Для меня это важно. Я же… Я могу писать дальше? - спрашивает он с надеждой. - Я понимаю, ты можешь запретить… Тогда я не буду… Но мне очень нужно это сделать!

В его голосе такое отчаянье, что Норман начинает глядеть на него с некоторым испугом.

- Да брось. Все нормально. Пиши, если сильно хочется. Правда, не думаю, что найдется много желающих это читать.

Люк не отвечает. Он-то знает, что желающих будет больше, чем достаточно.

Ронни говорит, он должен закончить книгу к июлю. До июля еще четыре месяца. Люк успеет. Он работает постоянно. Отвлекся только один раз на очередную серию документального фильма о проекте "Универсальный солдат".

Лиз, их литературный агент, сказала Ронни, что уже нашла издательство, готовое купить книгу Люка за ту сумму, которую он назовет. Никакой суммы Люк назвать не мог. Ему эти деньги не нужны. Но Ронни заявила, что в любом случае собирается продать книгу подороже. "На эти деньги можно построить реабилитационный центр для ветеранов", - сказала Ронни. Люк не стал спорить.

И теперь Норман Скотт дал ему разрешение. Чудесно.

А ведь Норман до сих пор не знает, кто он такой на самом деле... Люк понимает, надо сказать правду. Но как? Нужно спросить совета у Ронни. Рассказать ей о Нормане Скотте и попросить помощи. Потому что если правда откроется сейчас, то… Люку представить страшно, что о нем станет думать Норман. Он же решит, что Люк из-за денег… Только как теперь сказать? Наверное, лучше всего написать ему. Объясняться с глазу на глаз Люк просто не в состоянии. Это даже хуже, чем врать Эндрю, говоря, что Ви-Си там были, хотя на самом деле никого там не было…

- Ужасно глупо… - Норман качает головой и невесело улыбается. - Ты думаешь, что мой отец герой, но ведь на самом деле… - Скотт смотрит на Люка. - На самом деле он просто удрал на эту войну. Он сбежал от нас. Его вовсе не долг позвал… Мне-то не говорили, я тогда был совсем мальчишкой. Но потом, когда я попал в Вест-Пойнт, дед все выложил, как на духу. Отца по полгода не было дома. Сборы, выезды, учения… Мама устала быть одна и… Кто может ее винить? Да, у нее появился поклонник. Адвокат. Жениться на ней хотел, - Норман достает сигарету и закуривает. - Водил меня гулять. В кино. Подарки дарил. И однажды спросил, не хочу ли я стать его сыном.

- И что ты сказал?

- Ничего. Я надеялся, что отец к нам вернется. И он вернулся, только поздно… Он бы мог избежать отправки во Вьетнам. Перед войной ему предложили уехать в Канаду. В Ванкувер, кажется. Знакомый подыскал папе место в конной канадской полиции. Слышал о такой, наверное? Нет? Ну не важно. Мы должны были уехать туда все вместе, но когда он узнал про маминого адвоката… - Норман усмехается. - Только мы его и видели. Я думаю, мама не развелась с ним из-за Вьетнама… Она и с другом своим рассталась вскоре… А потом, когда отца убили, мама все смотрела новости и плакала каждый вечер… Наверное, я с тех пор и ненавижу телевизор, как думаешь?

Для Люка это слишком сложно. Он понимает, что по-настоящему человеком ему не стать никогда. Клиническая смерть, постоянный холод, химия, которой его травили двадцать пять лет, и многочисленные эксперименты свое дело сделали. С ним что-то не так. То, что яснее ясного обычным людям, Люку осознать не под силу. В некотором роде он недочеловек. Оживленный мертвец. Его оживили не для того, чтобы вернуть к нормальной жизни. От него требовалось не думать и не чувствовать. Только выполнять приказы. Как и от Эндрю Скотта. Люк гонит эти мысли прочь, Ронни твердит ему: ты человек! Но Люк-то знает…

- Норман, мне надо тебе рассказать кое-что, - говорит Люк.

Скотт вопросительно смотрит на него.

"Если я ему скажу, он больше никогда не захочет меня видеть, - думает Люк. - Нет. Не могу…"

- Что? - Норман гасит сигарету в пепельнице. - Эй, ты нормально себя чувствуешь?

Люк кивает. Надо сказать. Надо. Но как это прозвучит? "Извини, я все придумал, на самом деле я - это я, а не мой отец, и именно я служил вместе с твоим отцом двадцать шесть лет назад". Это правда. И эту правду понимают те, кто смотрит его передачу. Но Норман не смотрит. И начать объяснение теперь… Он обязан рассказать и расскажет. Но не сегодня. Сначала нужно посоветоваться с Ронни.

- Ты не думай, что я из-за денег. Я… Совсем нет. Если с книгой получится, мы передадим все деньги в фонд ветеранов. Правда. Я не хочу, чтобы ты думал…

- Да ты о чем? Ты автор. Ты обязан получить за свою работу деньги. Что особенного?

- Это еще не все. Ты должен узнать и остальное. Но я пока не могу… - Люк встает. - Я пойду. У меня скоро самолет.

- Я тебя отвезу, - Норман встает.

- Не надо, - Люк пулей вылетает из этого серого холодного дома, который почему-то больше не кажется ему неуютным. Норман выглядит озадаченным и немного расстроенным. Он пытается остановить гостя, но Люк бежит к калитке, словно от этого зависит его жизнь.

"Я больше никогда сюда не приду… Я не знаю, что теперь делать… Если только Ронни не поможет…" - Люк оборачивается и видит на крыльце Эндрю Скотта.

Отставить, рядовой.

Это не Эндрю. Это Норман. И путать их не нужно.

* * *

В аэропорте Люк оказывается раньше времени. У него еще четыре часа. Люк не находит себе места и вышагивает по вестибюлю между залом ожидания и торговым центром. Хочется скорее увидеть Ронни и поговорить с ней… Но… Во-первых Люку почему-то неловко рассказывать ей о Нормане. А во-вторых он понимает, насколько эгоистично нагружать Ронни своими проблемами. Люк все чаще думает о том, что Ронни вышла за него, чтобы о нем заботиться. Она вырвала его из того подобия реальности, в котором он жил, и теперь чувствовала себя ответственной за него. Ронни просто не могла оставить Люка одного. Как ребенка. Пусть по возрасту Люк не ребенок, но во всем остальном он, наверное, даже хуже. Он плохо понимает поступки и мотивы, некоторые решения ему чертовски трудно принимать самостоятельно. Люк много лет исполнял приказы и привык слепо подчиняться. Действовать по собственному усмотрению иногда получалось. Но иногда…

Стеклянные двери торгового центра снова оказываются на пути, и Люк, бросив взгляд на часы, переступает порог. В общем-то, ему тут ничего не нужно, но до рейса еще четыре часа… Люк идет между прилавков и витрин, не глядя по сторонам. Вокруг все цветное, яркое, но смотреть на эту пестроту не хочется.

Нет, он не может рассказать Ронни. Надо самому выпутываться. Сумел закрутить эту историю - сумеет и выбраться. Но сам. САМ. Ронни уже достаточно с ним понянчилась.

Люк останавливается перед отделом с видеофильмами и видит на стенде новинок блок кассет в обложке цвета хаки. Это фильмы Си-Эн-Эй "Бесконечная война" о проекте "Унисол". Шесть серий по шестьдесят минут. Несколько месяцев в студии. Люк подходит ближе и берет коробку.

Вот, что надо сделать. Теперь Люк точно знает, как поступить. Он покупает кассеты, звонит Ронни, меняет билет и возвращается к Норману.

Скотт стоит на крыльце, словно зная, что Люк вернется. Люк толкает калитку и идет по заснеженной дорожке. В Калифорнии весна, а тут еще холодно. Люку нравится холод. И нравится бывать тут. Нет, он не путает Эндрю и Нормана. То, что было между ним и Эндрю много лет назад - это одно, а то, что сейчас у них с Норманом - совсем другое. Они просто… приятели. Не боевые товарищи. Их никто не бросил в ад и не заставил выживать там. Их сблизила не война и не опасность. Им просто нравится общаться. И хотя Люку сложно разбираться в чувствах окружающих, симпатию Нормана он чувствует очень хорошо.

Скотт смотрит на Люка и молчит. Пропускает его в дом и закрывает дверь. Похоже, он угадывает состояние Люка и не задает вопросов.

- Я тебе все расскажу. Но не сразу. Дай мне время, хорошо?

- Хорошо, - Норман улыбается. - Только уговор: если ты собираешься поведать мне, что на самом деле мы сводные братья, лучше сразу проваливай, ладно?

- Нет, я совсем не это хочу сказать, - тихо говорит Люк.

5. Сын своего отца

Вечером они сидят на кухне.

Скотт курит. Перед ним початая бутылка и до половины налитый стакан. Норман снова предлагает Люку присоединиться, но Люк отказывается от алкоголя и просит кофе. Скотт молча делает ему кофе и пьет виски один. Люк замечает, что Норман порядком захмелел. Сегодня излагать свою запутанную биографию не придется. Истории вроде проекта "Унисол" лучше слушать на трезвую голову. Люк еще успеет. А сегодня рассказывает Норман Скотт.

- Война закончилась двадцать лет назад. Тебе сколько лет?

Люк чуть не говорит "пятьдесят один", но вспоминает, что выглядит совсем молодо, и вовремя останавливается.

- Я намного старше, чем кажется.

Норман усмехается.

- Да, большой вымахал, ничего не скажешь. По состоянию здоровья уволился, говоришь? А у меня вот со здоровьем проблем нет. Из-за этого до сих пор расхлебываю… Я с детства хотел стать футболистом, но влип так, что и не выберешься.

Скотт делает глоток из стакана.

- К матери пришли и сказали: ваш муж был героем и погиб, выполняя свой долг. Вам нелегко будет содержать ребенка одной, миссис Скотт. Но Соединенные Штаты Америки позаботятся о его судьбе. Ваш муж был героем, ваш сын сможет продолжить дело отца. И меня отправили в частную военную академию. Они сказали матери, что армия взяла на себя расходы. Я прожил там шесть лет. Знаешь, в общем-то, было неплохо. Мне даже нравилось. Нам говорили, что это старт, у нас впереди великое будущее и генеральские погоны. И мы считали, что нам повезло. Я до сих пор не понимаю, что такого сделал мой отец на этой войне, но по какой-то причине армия меня содержала. Когда мне стукнуло семнадцать, я продолжил обучение в Вест-Пойнте. Меня там ожидал громкий успех. Все с самого начала пророчили мне некое элитное подразделение… И в двадцать два года я туда попал.

Родители рассказали Люку, что после того, как пришла похоронка, к ним приехали двое мужчин в форме и вручили чек на довольно крупную в те годы сумму. "В качестве компенсации", - сказали они. Отец и мама отродясь не слыхали, чтобы кому-то из родителей, потерявших сына на войне, выплачивали такие безумные деньги. Наверняка, и частная академия, и Вест-Пойнт, и чек - дело рук Перри и тех, кто разрабатывал с ним программу "Унисол". Так Перри купил тела погибших солдат у их родственников. И, видимо, так он навсегда успокоил свою совесть.

Норман прикуривает новую сигарету и молчит. Люк знает, что Норман продолжит свой рассказ, и уже боится продолжения этой истории. Но он должен ее дослушать.

- Вот черт побрал, мы же не были во Вьетнаме ни одного дня. Но все равно мы жертвы этой войны, - говорит Скотт удивленно. - Она не успела меня убить, как моего отца. Но она успела сделать меня убийцей. Как моего отца.

- Твой отец не был убийцей. Он был солдатом.

Норман смотрит на Люка и улыбается. Сейчас он так похож на Эндрю, что Люку хочется зажмуриться.

- Ты, пожалуй, прав. Мой папаша хотя бы точно знал, кто враг, а кто нет. А мне дали винтовку и сказали: вот это - враг. В него надо стрелять. И мне пришлось верить им на слово. Я был классным снайпером в этих проклятых элитных войсках, можешь не сомневаться. Возможно, я даже был лучшим…

Кофе давно остыл. Люк глядит на холодную черную жидкость и вдруг, в первый раз за много лет, ощущает острое желание выпить.

- Мораль - интересная штука. Нас учат любить животных, а люди идут на скотобойню и убивают их… Не с высокой целью, ясное дело, но можно сказать, на благо человечества… Только не всегда все эти коровы и свиньи умирают от электрошока прежде, чем попасть под нож. Иногда шок не срабатывает, и их режут живьем… И мы не можем ничего изменить. Это необходимость. Мы любим животных, но нам надо есть, - Скотт затягивается и выпускает дым через ноздри. - Ерунда, конечно. Не ерунда то, что нас учат любить друг друга. А потом создают элитные спецподразделения, которые убивают людей на благо человечества. Заметь, Люк, никакой войны у нас тут нет. Я не уезжал ни в Ирак, ни в Афганистан. Я все время был здесь. Но насечки на прикладе я ставил регулярно…

У Люка перед глазами всплывает бечевка с нанизанными на нее окровавленными ушами. Сержант Скотт на его вопрос для чего нужны уши, легко отвечает "Это личное. Для чего наносят насечки на приклад?" И Люк не выдерживает.

- Можно мне?.. - спрашивает он, глядя на стаканы в посудном шкафу.

Норман Скотт хохочет и обнимает его за плечи.

- Конечно! Что ж ты раньше ломался? Думаешь, мне нравится в одиночку глушить?

Скотт ставит на стол чистый стакан и щедрой рукой наполняет его.

Люк хватает свою порцию и жадно делает большой глоток. Дыхание перехватывает, на глазах выступают слезы, и Скотт хлопает его по спине.

- Дыши, парень, дыши, - смеясь, говорит он.

А Люк вспоминает, как провалился в яму, переходя реку вброд, наглотался воды и чуть не захлебнулся. И сержант Скотт выловил его из этой ямы за шиворот, словно котенка из проруби, а пока Люк пытался прокашляться, хлопал его по спине и повторял "Дыши, дыши, рядовой". Все смеялись, и Скотт смеялся. И Люк потом тоже начал смеяться. Он хорошо помнил тот день. Потому что в тот день лицо у сержанта было… доброе.

- Как получилось, что ты… Ну…

- Меня списали. Без восстановления, - Норман Скотт раскуривает новую сигарету. - Теперь, пожалуй, даже если война начнется, не призовут. Классно я выкрутился, а?

- Выкрутился? - повторяет Люк.

- А то! - взгляд Скотта наливается свинцом. - В восемьдесят восьмом наша группа участвовала в операции. Ничего особенного. Десяток террористов, двадцать шесть заложников. Вторая степень сложности. Можно сказать, рядовой выезд. Снимай ублюдков по одному и не парься… И что ты думаешь? Дают приказ непременно брать их живьем. Эти мрази каждый час по заложнику укладывают, а мы, видишь ли, должны их арестовать, чтобы предать справедливому суду. Я весь день пролежал на чертовой крыше. Наблюдал в оптику, как они заложникам мозги вышибают. Девять человек на моих глазах… - Скотт затягивается. - В общем… Их взяли вечером. А когда к автобусу вели… Я их всех положил. По одному, - Норман смотрит на Люка. - Вот так.

Люк молчит.

Скотт со стуком ставит бутылку на стол. Виски плещется в стеклянных стенках, и к горлу Люка подкатывает комок. Заложники. Электростанция в Неваде. Они были там с сержантом. Там к ним вернулись воспоминания. И началась охота.

- Скандала не было, - Скотт достает из пачки сигарету. - Мне повезло. Чины из командования сами мечтали перестрелять их к чертовой матери. Только боялись нарушить приказ. Им понравилось то, что я сделал. Ситуацию это разрядило, спору нет, - Скотт зло усмехается. - Потом они говорили "лейтенант просто не справился". Никто не удивился. Люди часто ломаются. Их потихоньку списывают… И освободившиеся места занимают новые. Меня два месяца держали в закрытом реабилитационном центре. Рентгены, терапия, анализы, психиатры… Но я, мать их, оказался абсолютно здоров и вменяем. В общем, меня вышибли оттуда с предписанием "никакого контакта с огнестрельным оружием". Куда я мог пойти и что я умел? Только стрелять. Инструктор по стрельбе? Охранник? Полицейский? Отпадает. И вот тогда я… - Скотт роняет сигарету и начинает безудержно хохотать. - …и вот тогда я попал в психушку.

Норман поднимает голову и мутными глазами смотрит на Люка.

- Я ведь тебе не говорил. Я работаю санитаром в психиатрической лечебнице. И два раза в неделю веду спортивную терапию для вменяемых. Мне повезло, что я нашел именно эту работу, а не какую-то другую. Когда у матери случился инсульт, дирекция разрешила ненадолго перевезти ее в свободный бокс. Там я мог за ней ухаживать.

Люк пьет большими глотками. Он больше не думает о том, как принятие алкоголя отразится на его самочувствии. Может наступить шок. Наверное. Не важно.

- Такая история, Робертс. О сыне моего героического отца ты, наверное, теперь и упоминать в своей книжке не захочешь, - Скотт криво улыбается.

- О тебе я напишу другую книжку, - отвечает Люк.

6. 1969

Они наступали. Теперь не было необходимости соблюдать седьмую заповедь. Они уничтожали Ви-Си с земли и воздуха, жгли напалмом квадрат за квадратом, вырезали деревню за деревней, превращали развалины в пыль. Вьетнам ходил ходуном и содрогался от взрывов. Солдаты шагали не по земле - по трупам, а вслед за "зелеными беретами" шла "похоронная бригада" со своими зелеными мешками. Но ожидаемых результатов джи-ай так и не получили. Озлобленные и измотанные, американские войска теряли человеческий облик, все больше уподобляясь взбесившимся животным. Чувства и эмоции атрофировались, уступая пальму первенства инстинктам. И не осталось никаких желаний, кроме одного: убивать.

Скотт, который раньше не позволял солдатам трогать местных гражданских, сейчас смотрел на вандализм и насилие сквозь пальцы. Люк так и не смог привыкнуть к ожерельям из ушей мертвых Ви-Си, которыми украшал себя кое-кто из джи-ай, но вскоре понял, что отрезанные уши - не самое страшное. Гораздо страшнее была зачистка от вьетконговцев. Она из раза в раз все больше напоминала нашествие варваров. Потому что вместе с Ви-Си все чаще гибли ни в чем не повинные люди.

Солдаты расстреливали крестьян и сжигали деревни. Люк не желал делать это, но его мнения никто не спрашивал. В отличие от некоторых командиров, Скотт не отдавал приказа убивать мирное население, но и не останавливал своих солдат, если те, врываясь в деревню, начинали уничтожать все вокруг. Люк даже не знал, можно ли их теперь вообще остановить. За неполный год службы он впервые понял, что не может тут находиться. Люк держался особняком, не участвовал в обсуждениях предстоящих "военных действий" и не поддерживал компанию, когда солдаты с Хендерсом во главе собирались развлекаться.

То, что Люк избегал "совместного времяпровождения", сделало его изгоем. Теперь к нему не обращались иначе, как "лягушатник". То и дело слышалось насмешливое "сосунок", презрительное "кишка тонка", а потом, когда он отбил у Хендерса рыдающую молодую вьетнамку, с которой тот собрался уединиться, на Люка приклеили ярлык "педик". Но, несмотря ни на что, Люк не желал превращаться в зверя в угоду тем, кто потакал своим животным инстинктам. А взвод на глазах становился стаей, и человеческий облик этой стае вернул сержант, на вмешательство которого Люк уже не рассчитывал. Скотта крайне мало заботили местные жители, по мнению сержанта лучше бы они все к дьяволу передохли. Поэтому он закрывал глаза на выходки солдат. За местных Скотт никогда не вступился бы. Но тут ситуация была другая.

В низинах стелился туман. Влага висела в воздухе, впитывалась в землю, в одежду, в кожу. От жуткой влажности было и жарко, и зябко одновременно. Люк, как и все остальные, мирился дьявольским климатом, но привыкнуть к нему никак не удавалось. Наверное, Скотт в чем-то прав. Господь не зря не дал вьетнамцам снега… Здесь проклятое место. Люк повернулся на другой бок и закрыл глаза, но заснуть не мог: тишина в лесу не успокаивала, наоборот - настораживала. Что-то хрустнуло, и Люк сел, схватив винтовку наизготовку.

"Девро", - позвал кто-то шепотом.

Бейд.

Люк накинул куртку и вышел из палатки. Его тут же подхватили с двух сторон и потащили. Люк пытался освободиться, спрашивал, что происходит, но Диллан и Бейд держали крепко и на вопросы не отвечали.

Чуть в стороне, рядом с развалинами хижины, горел костер, около которого стоял Хендерс.

"У нас тут праздник, лягушатник, - сказал он. - Вот, решили тебя пригласить".

Хендерс, несмотря на пятую заповедь, похоже, принял что-то из запасов Бейда. По остальным ребятам было непонятно, в каком они состоянии. Люку хотелось верить, что так далеко они все-таки не зашли.

"Праздник?" - повторил он.

Диллан и Бейд не отпускали его. Или будут бить или… В пляшущих оранжевых отблесках Люк вдруг заметил маленькую скрюченную фигурку.

"Да. Вечеринка для старых друзей, - подтвердил Хендерс. - Ты ведь с нами, деревенщина?"

"Я всегда был с вами, Дэвид, - тихо ответил Люк. - Зачем ты спрашиваешь?"

"Тогда мы тебе уступаем быть первым. Как самому дорогому гостю", - ухмыльнулся Хендерс.

"Я не стану этого делать", - спокойно сказал Люк.

Он понимал, что с Дилланом, который гораздо тяжелее и выше, ему в одиночку не справиться. С Хендерсом и Бейдом - без проблем. Но если Диллан будет его держать… Конечно, тут не весь взвод, и кто-то может прийти на помощь. Правда, последнее время ребята предпочитали не связываться как с Хендерсом и его компанией, так и с самим Люком. Но в любом случае звать подмогу он не станет.

"Да какого хрена, ты, сосунок! Думаешь, вернешься отсюда чистенький? Черта с два, Девро! Давай, докажи, что ты не дерьмо и не педик! - Хендерс подтащил девчонку к Люку и рывком поставил ее на колени перед солдатом. - Давай, лягушатник!

Маленькая девушка у его ног не двигалась. Она даже не всхлипывала. Ее просто парализовало от страха. Но в отличие от нее Люк не был напуган. Последнее время стоять на своем стало до смешного просто. И Люк знал, что не сломается. Каким-то непостижимым образом то, что ломало остальных, делало его крепче и уверенней в себе. Даже если изобьют до полусмерти, сломать все равно не получится.

"Значит, отказываешься, лягушатник? - Хендерс прищурился и ткнул лицо девушки в пах Люка. - Отказываешься? У тебя не встает, мать твою?"

"Говорил, что ты крутой, а на самом деле ты пидор!" - подпел Бейд.

Видимо, Бейд так и простил ему тот раз, когда Люк отделал его в столовой на глазах у целого взвода. Спор возник из-за отрезанных ушей, за которые командование платило солдатам по пятнадцать долларов. Люк - вот ведь больше всех ему было надо! - не удержался и выступил против этого решения. Скотт, ничего против подобного материального поощрения не имевший, внимательно выслушал рядового и спокойно объяснил, что гуки не очень-то церемонятся с американскими солдатами и режут уши не только у трупов. Нет никакого варварства в том, что солдат заработает на мертвом Ви-Си немного денег, потому что правительство едва ли выплатит армии хотя бы доллар по окончании войны.

Люк признавал: в словах Скотта есть логика, но сказал, что уподобляться Ви-Си не собирается, нужно в любых обстоятельствах оставаться человеком. Бейд, активный сторонник нововведения с оплатой вьетконговских ушей, услышал в этой фразе что-то обидное для себя и полез в драку. Люк не хотел драться, но когда Бейд попер в дурь и выхватил нож, Люку пришлось защищаться. Он не был виноват в том, что укатал Бейда за тридцать секунд. Но Бейд ему позора не простил. Сейчас придется расплачиваться, только Люк не боялся. Он посмотрел на девушку и сказал ей по-французски:

"Все будет хорошо. Тебя не тронут".

Она подняла на него полный ужаса взгляд. Потом перевела глаза на Хендерса и истошно закричала. В руках у солдата был нож.

Хендерс наотмашь ударил верещащую девушку и схватил ее, обмякшую, за волосы.

"Значит, тебе баб совсем не нужно, а, лягушатник?"

Люк не шелохнулся, когда нож проехался по его животу и зацепил ремень.

"Ты не мужик, да, парнишка? Так я тебе сейчас яйца отрежу, сука! - заорал Хендерс. - Они тебе все равно ни к чему!"

Люк молчал. Хоть Диллан и держал его словно в тисках, ноги у Люка свободны. Пусть только отпустит девчонку. Пусть только…

"Эй, Дэвид, положи-ка эту блестящую штуковину туда, где взял", - раздался голос Тайлера.

Хендерс обернулся к нему.

"Ааа, капрал, - он ухмыльнулся. - Присоединитесь к вечеринке?"

"Я не шучу, - Тайлер направился к ним. - Убери нож. Это приказ".

Солдат захохотал, и лезвие довольно ощутимо кольнуло Люка в грудь.

"Вы отдали мне приказ, господин капрал, сэр?"

Люк всмотрелся в перекошенное лицо Хендерса и внезапно сообразил, что тот ничего не принимал. У него просто помутнение. Как у сержанта месяц назад. Похоже, Тайлер это тоже понял. Он взглянул на растерявшегося от такого поворота событий Диллана, и тот подчинился без слов. Лапы Кинг-Конга разжались, но Люк не спешил показывать, что уже свободен. Хендерс мог ранить девушку, а Люк не хотел, чтобы она пострадала.

Только сумасшедшего больше не интересовал нож. Хендерс отшвырнул его в сторону и выхватил пистолет, прижимая ствол к виску вьетнамки.

"Брось оружие", - сказал Тайлер.

"Конечно", - отозвался Хендерс.

Холодное дуло уперлось Люку в грудь.

"Ты слышал меня? Брось оружие".

Хендерс в ответ щелкнул предохранителем.

И тут грохнул выстрел.

А потом, валясь в грязь рядом с бесчувственной девчонкой, заорал Хендерс.

И Люк, переведя дыхание, вдруг понял, что сам он жив и здоров, и что стрелял НЕ Дэвид. Стреляли В Дэвида.

К костру, убирая кольт-коммондер в поясную кобуру, вышел Скотт.

Солдаты воззрились на него, не зная, что делать.

Скотт отцепил от пояса коричневый перевязочный пакет и бросил его Тайлеру.

"Капрал Тайлер, оказать пострадавшему необходимую помощь".

Тайлер пробормотал "есть, сэр" и склонился над Хендерсом. Тот перестал орать и теперь скулил, как больная собака, прижимая к груди простреленную руку.

"Беккет".

"Я, сэр".

"Вызвать вертолет. Рядового Хендерса надо транспортировать в Сайгон как можно скорее".

Голос сержанта звучал спокойно и отчетливо.

"Уотсон, убрать ее отсюда", - Скотт кивнул на лежавшую рядом с Хендерсом девушку.

"Да, сэр".

"Девро".

"Я, сэр".

"Привести себя в порядок", - чуть тише сказал сержант, и Люк машинально поправил разорванную куртку.

"Мы военные, а не убийцы. Тем, кто перестал чувствовать разницу, советую чаще общаться с Девро, чтобы вспомнить, как ведут себя люди. Глядишь, тогда больше никого не придется отправлять в Сайгон, как Дэвида", - проговорил сержант.

Люк потрясенно посмотрел на него, но Скотт отвернулся и быстро ушел с поляны. Да что происходит? Хендерс спятил, а Скотт хладнокровно стреляет в солдата, за которого еще утром был готов сам лезть под пули. А ведь именно с Хендерсом у сержанта было самое большое взаимопонимание, когда дело касалось Ви-Си. Люк решительно зашагал за ним следом.

"Сержант!"

"Да?"

"Почему вы сделали это только сейчас, сэр?"

Скотт остановился.

"О чем ты, мальчик?"

Люк растерялся. Иногда сержант называл его так. Это звучало не унизительно, а тепло и по-дружески. Но после того, что сделал Скотт две минуты назад, его спокойное и даже мягкое "мальчик" Люка добило.

"Почему вы столько ждали? Почему не останавливали Дэвида раньше, когда еще можно было это предотвратить?"

Скотт снисходительно посмотрел на него.

"Девро, поверь мне, если бы я мог что-то сделать, я бы сделал".

"Вы сразу выстрелили… - Люк запнулся. - Вы могли убить его".

"Да, я выстрелил, потому что посчитал нецелесообразным тратить время на разговоры. Хендерс отказался выполнять приказ капрала".

"Но вы…"

"Я тоже должен был отдать Хендерсу приказ, да?" - Скотт усмехнулся.

"Да, сержант".

"Как ты это сказал… Сдается мне, рядовой, ты знаешь слова, которые сразу, так с ходу, заставят подчиняться животное, попробовавшее кровь на вкус? Вот ты сам, Девро, ты представляешь, что говорить, когда на твоих глазах сумасшедший собирается стрелять в человека? Лично я нет. Но если есть идеи, то поделись, я ими воспользуюсь. На случай, если еще кто-нибудь свихнется от всего этого дерьма".

"Вы ведь не можете стрелять во всех, сержант", - тихо сказал Люк.

"Правда? Считаешь, что я не могу?"

Люк молчал. Скотт еще не то мог, и он знал это. И еще он знал, что если бы Скотт не выстрелил первым, то выстрелить успел бы Хендерс. И, возможно, не в него одного.

"Знаешь, как я стал сержантом, Девро? Наш взвод попал под минометный обстрел. Из двадцати пяти человек уцелело одиннадцать. Радиста в клочья разнесло вместе с рацией. Без связи помощи ждать было неоткуда. Командир не имел права бросить раненых. Он сказал мне "Уводи людей, сержант". Я был старшим капралом. Считалось, что мы идем за подкреплением, но когда он сказал "сержант", я понял, что живыми их больше не увижу. Нам пришлось уйти. Потом мы вернулись за телами. У них на троих было три уха, Девро. Ну да речь сейчас не о том, - Скотт в упор смотрел на Люка. - Наш сержант был железным парнем. Его слушались. Но когда он приказал мне уводить солдат, многим это не понравилось. И хотя нас могли убить, они отказывались подчиняться. Их не остановило даже то, что это последняя, черт побрал, воля покойного. И мне пришлось стрелять, рядовой. Я сказал: "Тот, кто отказывается выполнять приказ, подвергает опасности своих товарищей". Я сказал: "Если кто-то не желает выполнять приказ, то останется тут навсегда". Они думали, что я шучу. Но когда я выстрелил, они больше не захотели спорить. Нет, мальчик, слова тут действуют не всегда. Подчас требуется другое лекарство".

Люк не ответил. Он понимал: здесь и сейчас сержант ПРАВ, но что-то внутри рядового продолжало изо всех сопротивляться этой "военной правде". Люк уже понял, что продвижения по службе ему не видать даже в самых крайних обстоятельствах. Его приказов просто не послушают. И он не сможет так хладнокровно стрелять в американских солдат. В своих товарищей.

"Что теперь будет с Дэвидом, сержант?" - тихо спросил Люк.

"Посмотрим", - неопределенно ответил Скотт.

"Он еще может прийти в себя, сэр?"

"Я не медик, рядовой… - Скотт пожал плечами. - Но мне он кажется безнадежным. Я давно за ним наблюдаю".

"Давно наблюдаете? - ошарашенно переспросил Люк. - Но…"

"Опять скажешь, что это можно было предотвратить? - Скотт вдруг сделал шаг к нему, и в его низком голосе зазвенела ярость. - По-твоему, и все эти смерти здесь тоже можно предотвратить? Шепнули правительству пару слов, и никакой войны ни хрена не было бы, а, Девро? Жалеешь Хендерса? Загребись совсем, приди в себя, он же убить тебя собирался!"

"Хендерс болен, сержант", - ответил Люк.

"Да он с самого рождения, мать его, болен! - заорал Скотт. - И предотвратить это было нельзя, Девро, НЕЛЬЗЯ!"

"Мы ведь даже не пытались".

Сказав это, Люк уже ожидал удара, но сержант, наоборот, отступил от него.

"Откуда ты вообще взялся, рядовой? - в голосе Скотта ясно слышалась досада. - Прямиком с воскресной службы? Это война, Девро. И здесь другие законы, нравится это тебе или нет".

"Я понимаю, сержант", - сказал Люк.

Скотт вздохнул.

"Ни хрена ты не понимаешь, - устало проговорил он и добавил: - И я тоже больше ни хрена не понимаю".

7. Ненаписанная глава

В мутных грязно-серых сумерках едва забрезжившего утра Люк выбрался из палатки. Над мокрой землей стелился густой туман. Неподалеку темнел неясный силуэт одного из часовых. Орали лягушки. Люк медленно прошел по спящему лагерю. Помедлил с минуту и свернул на поляну, где Хендерс его чуть не застрелил. И в сизой клубящейся дымке Люк увидел высокую фигуру Скотта.

Удивляться было нечему. Они часто оказывались рядом, не сговариваясь. Но сейчас Люк подумал только о том, что сержант снова не спал всю ночь. Видимо, после ночного происшествия он решил присмотреть за солдатами.

"Похоже, ты сегодня не ложился, Девро", - негромко сказал Скотт.

"Так точно, сержант",- подтвердил Люк.

"Вот и я тоже, - задумчиво отозвался Скотт. - Размышлял над твоими словами… И пришел к выводу, что неважный из меня командир".

"Зачем вы это говорите, сержант?"

"А ты сам разве так не считаешь?" - невесело усмехнулся Скотт.

Люк покачал головой.

"Вы ведь знаете, что нет, сержант".

"Да ну?"

Люк подошел к нему поближе. Влажность была такая, что казалось, будто он вдыхал не воздух, а воду.

"Вы спасли мне жизнь".

"Серьезно, мальчик? - Скотт насмешливо прищурился. - А я-то все гадаю: и чем же это я вчера занимался?"

"Спасибо, сержант".

"Ерунда, Девро, - грубовато оборвал его Скотт. - Я дал себе слово, что ты вернешься домой через свои три месяца, две недели и четыре дня. А слово ведь надо держать, правда, рядовой?"

На Люка напал столбняк. Только он не понял, от чего конкретно. Или от этого признания, или оттого, что сержант с точностью до дня помнил окончание его срока.

"Тайлер говорит, ты учителем хочешь стать?"

Люк заставил себя ответить, хотя язык отказывался подчиняться.

"Хотел бы, сэр"

Скотт повернулся к нему.

"Ты уедешь домой, мальчик. Уедут не все… Но ты уедешь. Начнешь жизнь заново. И может быть, даже сумеешь что-то забыть".

"Я не забуду, сержант", - тихо сказал Люк и, повинуясь какому-то непонятному порыву, подался к нему. Люк и не думал даже ни о чем подобном, это было из области безумных снов, только Скотт порывисто обнял его - наяву - и тесно прижал к себе. Но ничто в резких движениях сержанта не напоминало о дружеском расположении. Скотт вцепился в Люка отчаянно, чуть ли не с яростью, словно от рядового сейчас зависела его жизнь. Хотя, может, и в самом деле зависела…

В первый раз за долгое время Люк оказался в таком близком контакте с другим человеком. Здесь и сейчас не имело значения, что это был мужчина. Имело значение только то, что это тело такое же сильное, молодое и горячее, как и его собственное. И одно тело дало молчаливый сигнал другому. Люк обхватил Скотта обеими руками, утыкаясь лбом ему в плечо. Влажная ткань пахла порохом, потом, костром, сырой землей. И Скоттом. Люк вдруг с удивлением понял, что хорошо знает запах Эндрю и отличит его от множества других чужих ароматов. Сначала он просто обнимал сержанта, не задаваясь вопросом, зачем они это делают, но теперь, когда объятья Скотта становились все сильнее и крепче, Люк внезапно ощутил всего себя, каждую вспыхнувшую от возбуждения клеточку, каждый натянувшийся струной нерв. Сердце застучало так, словно он не стоял на месте, а бежал по лесу в полном снаряжении с винтовкой наперевес. Люк с трудом перевел дыхание, слегка отстранился, чтобы глотнуть воздуха, и на вдохе его рот накрыли жесткие губы Скотта. И Люк ответил ему сразу, словно только того и ждал.

Они целовались торопливо, жадно, будто одержимые. Так могут целоваться лишь те, кто давно этого хотел и очень долго к этому шел. Война, Вьетнам, лес, лагерь - все ушло на задворки сознания. Остались только туман и сумерки. И Скотт. Здесь и сейчас.

Люк смутно понимал, что они оба делают, но руки действовали сами. Этих движений не забыть, как не забудется теперь сборка винтовки - Люк легко собирал и разбирал ее с закрытыми глазами. Правда, сейчас, вместо металла рядом неожиданно оказалась живая плоть, и Люк немного растерялся, он ведь уже год ни с кем не был близок. Но желание от этого не становилось слабее, наоборот. Пальцы сержанта стиснули его ягодицы, потом рванули вверх армейскую куртку и серую казенную майку. Люк повторил движения Эндрю. Они прижались бедрами вплотную, тесно, почти больно, у Люка даже потемнело в глазах. По телу от этой безумной близости прошла дрожь. Люк видел, как Скотт закусил губу, глуша стон. Ближе… Снова… И еще раз. Люк просунул между ними ладонь и, слегка отстранив Эндрю, потянул из пряжки его ремень.

Подрагивающая рука коснулась, скользнула внутрь и сжала. Люк поднял глаза на Скотта. За много месяцев, проведенных бок о бок, чего только не случалось, но таким Люк не видел сержанта ни разу. У него было какое-то совершенно беззащитное, мальчишеское лицо. И Люку, черт возьми, нравилось и то, что он видел, и то, что горячо пульсировало у него в пальцах.

Им потребовалась опора, и Скотт прислонился к дереву, увлекая Люка за собой. Главное не забыть, что любой звук может погубить. Но, пожалуй, самым громким звуком тут было кваканье лягушек. Сбивчивое неровное дыхание не нарушало мнимый покой этого забытого Богом места.

Скотт откинул голову и закрыл глаза, отдаваясь руке Люка. Сам Люк уже изнывал от нестерпимой пульсации крови в паху, и, не прекращая двигать ладонью, прижался к сержанту, начав тереться напряженной плотью о его бедро.

Они гладили друг друга, стискивали, ощупывали, насыщаясь впрок, потому что могли умереть уже сегодня и оба это знали. Но именно теперь думать о смерти стало особенно страшно. Хотелось оставаться вместе как можно дольше. И хотелось сказать это хоть как-нибудь, пусть даже без слов, стоя в туманных сумерках посреди проклятого сырого леса в проклятой стране. Именно здесь это было нормально. И по-другому просто быть не могло.

Скотт кончил, выдохнув ругательство сквозь стиснутые зубы, и его мощное тело обмякло, привалившись к стволу дерева. А после нескольких судорожных движений Люк обессиленно упал на сержанта. Липкая от спермы ладонь скользнула по теплому боку Скотта и уперлась в шершавую кору дерева у него за спиной.

Потом они сидели рядом на поваленной взрывом пальме, пытаясь отдышаться.

Не было ни смущения, ни сожаления. Все, что случилось, уже случилось, и неловкости никто не испытывал. Они молчали просто потому, что пока не хватало сил на разговор.

"Пожалуй, это потянет на трибунал", - наконец проговорил Скотт, поправляя пятнистую куртку.

"Мы ведь не нарушили ни одной вашей заповеди, сержант", - пробормотал Люк.

"На самом деле их одиннадцать, но последнюю я никогда не озвучиваю, - усмехнулся Скотт, застегивая ремень. - То есть, пришлось озвучить один раз. Но тогда было другое…"

"Другое?"

"Да. Тогда дело касалось рядовых. А сейчас старший по званию склонил подчиненного к неуставным отношениям сексуального характера".

Люк выпрямился и серьезно посмотрел на него.

"Меня никто не принуждал".

Скотт вздохнул и устало потер ладонью глаза.

"Если мы больше не будем заниматься этим рядом с лагерем, твои показания не понадобятся".

"А где мы будем?" - тихо спросил Люк и увидел, что сержант на секунду растерялся от этого вопроса.

"Ты о чем, рядовой?" - непонимающе вскинул брови Скотт. А потом вдруг поддел его руку локтем.

Люк неуверенно улыбнулся ему и увидел в серых глазах Скотта улыбку.

Тогда у него были совсем другие глаза. Ясные, светлые…

…как сейчас у Нормана.

Люк сидит один в пустой темной кухне и смотрит в окно. Снег перестал, и можно разглядеть ряд домов напротив.

Что-то войдет в книгу, а что-то - нет. Но кое-что и без всякой книги вписано в память навсегда.

Да, он до сих пор помнит эту близость. Если подумать, то это случилось меньше полутора лет назад. Сравнительно недавно. Люк помнит все. Жар, пот, отсыревшую ткань цвета хаки. Запахи. Тепло гладкой кожи. И как его губы раздвигал чужой язык.

Люк думает о том, что встреться они с сержантом в другое время и в другом месте, до такого бы не дошло. Возможно, они стали бы друзьями, но не больше того. И это было бы правильно. В другом времени и другом месте не случилось бы ничего, что могло толкнуть их друг к другу. А там шла война, и гибли люди. И они с Эндрю тоже погибли на войне. Двадцать шесть лет назад.

Люк качает головой. Даже ему трудно поверить, но так было, и все, что он рассказал в фильме - правда.

Завтра, то есть уже сегодня, он возвращается в Лос-Анджелес. А Норман будет знакомиться с правдой о своем странноватом знакомом.

Утром Норман торопится на работу. Быстро вливает в себя чашку кофе, на ходу влезает в свитер и нервно ищет по карманам запропастившиеся сигареты. До полудня у него занятие с группой выздоравливающих. Люк хочет уехать, но Скотт просит его дождаться.

- Я скоро вернусь. Когда придет мисс Норидж, не обращай на нее внимания.

- Хорошо, - соглашается Люк.

Он стоит на крыльце и смотрит, как Норман бежит к машине, забрасывает сумку на сиденье. Они очень похожи - Норман и Эндрю. И к тому, и к другому, он привязан, но по-разному. То есть, если Норман захотел бы, то… Но Люк знает: Норман не захочет. А значит, они останутся просто приятелями. И это даже неплохо.

Скотт уезжает. Люк сидит в гостиной один.

Обычно миссис Скотт не выходит, но сегодня сгорбленная седая женщина, тяжело опирающаяся на палку, появляется на верхней площадке лестницы.

- Наконец-то, - говорит она.

Люк не понимает, что значит эта фраза.

- Миссис Скотт? - спрашивает он.

- Миссис Эндрю Скотт, - подтверждает седая женщина. - Наконец-то вы явились сюда. С вашей стороны просто возмутительно не появляться так долго! Нормана все бросили! Все, кто когда-то говорил, что он их друг. Ни один не вспоминает о нем. Кроме вас. Он всегда рад вашим приездам. Как вас зовут?

- Робертс, - отвечает Люк.

Она начинает очень медленно спускаться.

Люк оказывается рядом с ней через секунду, подхватывает и на руках несет вниз.

Миссис Скотт потрясенно смотрит на молодого человека.

- Прошу прощения. Так ведь гораздо лучше, - говорит Люк, аккуратно опуская женщину на пол.

Миссис Скотт внимательно вглядывается в его лицо, и Люку становится нехорошо.

- А ведь вы вовсе не Робертс, - замечает она.

Несмотря на все свои недуги, миссис Скотт сохранила живой и острый ум. И зрение.

- Вы тот самый солдат. Из программы.

Люк не может ее обмануть и кивает.

Она медленно, маленькими шаркающими шажочками идет по гостиной. Голова у миссис Скотт дрожит. Руки тоже. Ей, наверное, шестьдесят или около того, но болезни делают ее гораздо старше и немощнее. Она в длинном вязаном платье и теплых тапочках. На затылке - узелок седых волос. А на черно-белой фотографии молодая черноволосая Кристин Скотт похожа на киноактрису.

- Многие говорят, что это просто ловкая постановка. Но я вам верю, - миссис Скотт показывает на старый снимок, где стоящие рядом сержант и Люк улыбаются в камеру. - Я-то знаю, тут все до последнего слова правда. У меня есть доказательства, - она смеется дребезжащим смехом.

Люку стыдно, и он не знает, что сказать. Скоро вернется Норман, и она с порога объявит ему… Люк не планировал объясняться сегодня. Может, он и трус, но это просто выше его сил. Конечно, всегда можно сбежать, но не оставит же он миссис Скотт одну, пока не пришла помощница!

- Норман сказал, вы хотите написать книгу о моем муже? - спрашивает миссис Скотт.

- Да. Я пишу.

Она тяжело опускается на диван и долго молчит. Потом спрашивает негромко:

- Он хоть иногда вспоминал обо мне?

- Да, - просто отвечает Люк.

Миссис Скотт пристально смотрит на него.

- Норман ничего не знает о вас.

- Не знает, - подтверждает Люк.

- Почему вы не расскажете? - строго спрашивает она.

- Я не могу рассказать сейчас, - признается Люк. - Я сделаю по-другому.

Миссис Скотт хмурится и молчит.

Норман возвращается домой. Мама не говорит ему ни слова.

Через час Люк уезжает в аэропорт.

Протягивая Норману большой квадратный сверток, Люк не находит слов для объяснений. Скотт в недоумении смотрит на него.

- Ты все увидишь. Прости, что я не сказал тебе сразу. Это… Просто посмотри. А потом решишь, что делать. Я не хотел ничего плохого. Так вышло не нарочно. И я действительно рад, что мы познакомились. Для меня это важно.

- Да не волнуйся ты, - Норман берет его за плечи. - Я уверен, все не так серьезно…

- Нет, все серьезно. Я пойду. Такси приехало.

- Ну, ладно, - растерянно отвечает Норман.

Люк уходит, понимая, что, наверное, назад ему уже никогда не вернуться. Норман Скотт не захочет его знать, когда узнает правду.

8. Шаг к обрыву

Бой шел вторые сутки, но когда снова настало утро, никто уже не мог понять, на чьей стороне перевес. Маленький город превратился в развалины. И везде лежали трупы. Местное население и вьетконговцы вперемешку с джи-ай.

При подходе к месту сбили три вертолета. Похоже, где-то в джунглях у Ви-Си стоял авиационный пулемет или черт его знает, что там стояло, но с воздуха подойти было нельзя. Радисты на перебой требовали подкрепления, но штаб решил, что и так сделал все возможное. Когда рухнул третий "чоппер", пришел приказ прочесать окрестности и убрать стрелков. Приказ был не выполним, слишком большие потери понесли американцы. Отправить в лес хотя бы десять человек означало сразу сдаться Ви-Си. Надо держать городок до прибытия пехоты. Отступление невозможно, а это значит - только вперед. "Мы выслали боевой расчет. Ждите", - сказали им. И они ждали.

В тот самый момент, когда взрывом накрыло санитара, который тащил в укрытие раненого солдата, Люк обнаружил, что у него кончились патроны. Дела плохи. Если он остался без патронов то, скорее всего, и остальные в том же положении. Пришло время играть в Гавроша, то есть, во имя правого дела обчищать патронташи убитых. Отупевший без сна и почти оглохший от несмолкаемой какофонии боя, Люк пополз вперед. Но вместо того, чтобы забрать не расстрелянный магазин, Люк вцепился в запястье солдата, неподвижно лежащего у разрушенной лестницы. Под пальцами бился пульс. Жив. И Люк, не отдавая себе отчета в том, что делает, потащил его в импровизированный госпиталь, расположившийся в развалинах школы.

Два санитара под сомнительным прикрытием полуразвалившейся стены пытались оказать помощь раненым. Появление Люка с окровавленной ношей было встречено молча. Санитар, мрачный седой мужчина с покрасневшими глазами, занялся вновь прибывшим и первым делом стащил с солдата бронежилет и пояс.

"Держи, - санитар передал Люку пояс. - Ты пустой, а этому бойцу гранаты еще не скоро пригодятся".

"Какого черта они не дают вертолетов?" - спросил второй санитар, пытаясь раскурить отсыревшую сигарету.

"Они обещали прислать", - сказал Люк, заряжая винтовку.

"Пришлют, как же… На всякий случай припрячь один патрон для себя".

"На какой случай?" - Люк посмотрел на санитара.

"На такой. Если вертолетов не будет", - зло ответил тот.

На подкрепление никто не рассчитывал, ни джи-ай, ни Ви-Си. Похоже, вьетконговцы остались без связи и вызвать никого не могли, а американские солдаты уже не ждали помощи, решив, что здесь идет их последний бой. Но вместо вертолетов в городок вошла пехота, и сражение разгорелось с новой силой.

Когда солнце повалилось к горизонту, взрывы, залпы и очереди стали редки, и в городке все чаще стали раздаваться одиночные выстрелы: уцелевшие Ви-Си вели прицельный огонь. Высовываться теперь стало опаснее, чем раньше, но Люк и еще несколько человек то и дело выбирались из укрытия и тащили на себе раненых и убитых. Бинты давно закончились, и перевязывали теперь, чем придется - обрывками камуфляжа, тряпьем, найденным в развалинах разбомбленных домов.

Люк схватил сразу две пули во время очередной ходки. Его ношу убило выстрелом в голову, а раненый Люк остался лежать рядом с убитым на самом обзоре почти посреди улицы. Было разумно какое-то время не двигаться, изображая из себя покойника. Дождаться темноты и… Больно, да, но терпеть можно. Только кровотечение ждать темноты не могло. Нужна перевязка. Но стоит ему шевельнутся, и… Перед глазами все кружилось и мельтешило, и сознание стало медленно уплывать. Выстрелы и крики доносились глухо, словно сквозь вату. Люк лежал, прижавшись щекой к земле, и земля эта вдруг закачалась и загрохотала от чьих-то шагов. А потом кто-то схватил его за руку и поволок.

К шести часам вечера в городке не уцелело ни одного Ви-Си. Джи-ай, остававшихся на ногах, едва набралось бы на пару отделений взвода. Раненых и убитых было не перевезти за раз на одном вертолете. Но они все еще не знали, ждать ли им вертолетов. И чего вообще ждать.

Люк лежал у стены, под головой - вещевой мешок, нога туго перебинтована. Он уже вполне пришел в себя, правда, от слабости почти не мог двигаться. Нога болела чертовски, Люк понимал, что потерял много крови, и что может начаться заражение. Но, судя по ранениям остальных ребят, сам он был ранен довольно легко, и пока не время впадать в панику. Санитар сказал, что у него нет повода для беспокойства. Даже если бы повод и был, у Люка все равно не осталось сил на это самое беспокойство. Болдуин пробрался к нему и помог напиться из фляги.

"Не знаешь, где Скотт?" - спросил Боб.

"Нет", - ответил Люк.

"Не сквозь землю же он провалился".

Сердце вдруг заколотилось, как сумасшедшее. Люк тяжело сглотнул.

"И Бейда тоже нет".

"Не надо", - тихо попросил Люк, и Боб Болдуин понял. Замолчал.

И тут, словно в ответ на мысли рядовых, в обрушенном дверном проеме возник сержант Эндрю Скотт. Люк не понял сразу, что на нем надето. А потом сообразил, что он в своей походной форме. Только она вся в крови. ВСЯ.

"Есть тут Беккет!" - хрипло спросил Скотт, обводя мутным взглядом ряды раненых.

"Да, сержант", - немедленно откликнулся радист. Он с трудом встал, и Люк увидел, что у Беккета забинтована рука.

"Вызывай штаб, - Скотт вдруг пошатнулся и тяжело привалился к стене. - Мы сняли тех драных гуков. Пусть присылают вертолеты. Теперь можно".

"Вы ранены, сержант?" - кинулся к нему санитар, но Скотт покачал головой.

"Нет, рядовой".

"И все-таки разрешите вас осмотреть".

"Я же сказал, что нет, рядовой! - рявкнул сержант. - Это не моя кровь", - добавил он со странной усмешкой.

За спиной у Скотта появился Бейд.

"Жив, чертила", - прошептал Болдуин с облегчением.

"Ничего, парни, сержант теперь с вами, - Скотт прошел вдоль стены. - Не раскисать, ребята. Мы им надрали задницу - надолго запомнят этот чертов городишко".

Сержант остановился около Люка. На одну секунду. И двинулся дальше, отдавая приказы санитарам, разговаривая с ранеными, инструктируя Беккета, вызывающего штаб. Люк не знал, как у Эндрю хватает на все это сил. У него закрывались глаза.

Он проснулся утром от шума лопастей. Санитары и солдаты выносили из разрушенной школы раненых.

До Люка очередь еще не дошла, и он лежал, глядя в серое хмурое небо. Тело ныло и болело, а ногу дергало, словно ее терзали раскаленными щипцами. К тому же Люка тошнило от малейшего движения, и очень хотелось пить. Но главное, он был жив. И Скотт был жив. Люк слышал его громкий командный голос, доносившийся с улицы. Сержант с кем-то ругался, на кого-то орал, кого-то подбадривал. На Люка у него не было времени, но Люк вовсе не считал, что может рассчитывать на какое-то особое отношение. Он был таким же бойцом, как и остальные. И рана у него пустяковая. Другие ребята нуждались в поддержке сержанта гораздо больше.

Санитары подошли к нему и вполголоса посовещались несколько секунд.

"Давай этого парня. Держись, дружище".

Люк заранее сцепил зубы. Он уже знал: стоит потревожить поврежденную ногу, и станет гораздо, гораааздо больнее. Но он не должен показывать, что ему больно. Через несколько недель его приведут в порядок. Ерунда. Главное, он жив.

Его переложили на носилки и понесли. У вертолета произошла заминка, носилки поставили на пыльную траву, и рядом с ним вдруг опустился на колени сержант.

"Как дела, мальчик?" - негромко спросил Скотт, наконец обращаясь только к нему, и мир неожиданно сузился до маленького клочка земли, где их было только двое.

"Не умру", - пробормотал Люк. Язык ворочался с трудом, и он не смог даже добавить обязательное "сержант".

"Черта с два ты у меня умрешь без моего приказа", - на испачканном лице Скотта мелькнула тень улыбки. Люк очень давно не видел, как он улыбался.

Они посмотрели друг на друга, и на мгновение Скотт больно сжал его руку в своей.

"Давайте!" - крикнул сержант, и санитары с вертолета подхватили носилки.

Люк понятия не имел, увидятся ли они еще, и когда…

Но, к несчастью, они встретились. И довольно скоро.

* * *

В Лос-Анджелесе Ронни пытается выяснить, в чем дело, но Люк не отвечает.

Ронни насильно затаскивает его под холодный душ и звонит в Клинтон. Доктор Дункан говорит, что Люку надо пройти курс лечения в госпитале. Нужно сделать новые анализы, кардиограммы, снимки… Ронни передает ему слова врача, но Люк отказывается ехать. Он ложится и смотрит в потолок.

Ронни тревожится за него, и Люк пытается взять себя в руки. Ради нее. Нехорошо ее волновать из-за своих глупых переживаний. Ронни расспрашивает его о книге, но Люк не может сейчас ни о чем говорить.

Она не находит себе места, видя, в каком он состоянии.

- Я в порядке, - успокаивает Люк.

- Почему ты не хочешь рассказать? - спрашивает Ронни.

- Я сделал кое-что, - говорит Люк. - И теперь не знаю, правильно я поступил или нет. Я собирался сказать тебе. Сразу. Но… - он смотрит на Ронни.

У нее становится какое-то странное лицо. Словно Люк очень удивил ее. И не самым приятным образом. Но Ронни справляется с охватившими ее чувствами.

- Люк. Даже если ты ошибся. Даже если что-то пойдет не так. Это твое собственное решение. Ты учишься. И со временем ты перестанешь так переживать.

- Ты хочешь сказать, мне станет все равно? - уточняет Люк.

- Нет. Просто потом решения станут даваться легче, - терпеливо объясняет Ронни.

Люк кивает, но ему кажется, что легче никогда не станет. Он не умеет тут жить. Ужасно смешно, но это правда. Тогда, в лаборатории под наблюдением врачей и контролем полковника Перри, он чувствовал себя намного лучше, чем теперь. То есть, он, конечно, не мог себя по-настоящему чувствовать. Но он ощущал свою необходимость. А что Люк делал тут? Он уже год живет по-настоящему. Работает. Начал писать книгу. Но кому все это нужно?

Правда в том, что самым важным событием в его новой жизни стал Норман Скотт. Люк и не думал даже, что найдет себе друга… Только вот теперь Норман решит, что Люк нарочно познакомился с ним. Из-за программы по телевизору. И из-за гонорара за книгу. А может, и вовсе не поверит. Скажет, что телевизионщики просто придумали очередное шоу, и его рассказы - ложь. Вот и все. И у Люка не станет друга. А появится ли новый и когда? Люк не знал.

Ронни пора уезжать, у нее эфир в восемь. Она не хочет ехать и начинает опаздывать, но Люк заставляет ее уйти.

- Чарльз будет нервничать, - говорит он.

Когда за Ронни закрывается дверь, Люк берет блокнот.

* * *

Ранения были не серьезные, правда, Люк потерял много крови и на поправку шел туго, поэтому его задержали на лечении дольше, чем он рассчитывал.

Взвод А-356 разместили в части перед тем, как врачи позволили Люку гулять сколько вздумается. Конечно, с простреленной в двух местах ногой много не нагуляешь, но Люк с радостью выбирался наружу подальше от бесконечных рядов носилок с ранеными и умирающими.

Опираясь на костыль, Люк прохромал мимо солдат, слушающих радиоприемник, с трудом спрыгнул с деревянной ступеньки и столкнулся с капралом Тайлером. С секунду они смотрели друг на друга, удивленные неожиданной встречей, а потом Тайлер схватил его за плечи и обнял.

"Девро! Будь я проклят! Ну кто бы мог подумать, а!"

Люк обрадовался Тайлеру ничуть не меньше, хотя чувства свои выразил куда более сдержанно. Раз Тайлер в части, значит и все остальные тоже. Если бы взвод погнали на север, Люка вряд ли отправили бы следом. Наверняка, прикрепили бы к другому взводу, а Люку, по ряду причин, этого совсем не хотелось.

"Как ты, старик? - Тайлер с любопытством разглядывал товарища. - Смотри-ка, на человека стал похож. Хоть отоспался..."

"Есть немного, - согласился Люк. - Вы тут давно?"

"Со вчерашнего дня, - лицо у Тайлера было похудевшее, осунувшееся. - Может, здесь немного жизни нам дадут. Устал до чертиков! И страшно так, что того глядишь, в штаны навалишь! А мне ведь осталось всего на три недели больше, чем тебе. Как-то, знаешь, хочется домой на своих двоих притопать, а не через бюро путешествий для жмуриков прямиком в Арлингтон".

Люк кивнул. Такой поездки никому не хотелось. И в психлечебницу в компанию к Хендерсу и остальным его товарищам по несчастью тоже не тянуло.

"Пойдем, присядем, а то тебя шатает, - Тайлер повел Люка к сваленным у ограды доскам. - Вот так, Девро. Ну-ка".

Капрал помог ему сесть и, плюхнувшись рядом, достал сигарету.

"Как там ребята?" - спросил Люк.

"Ребята в порядке, - отозвался Тайлер мрачно. - Чего не скажешь о сержанте".

У Люка сердце превратилось в ледяной комок.

"Ты о чем?" - он скользнул взглядом по его нашивкам и тихо выдохнул. Нашивки пока были прежние, капральские.

Прежде, чем ответить, Тайлер с опаской огляделся по сторонам и понизил голос до шепота.

"Скотт слетел с катушек", - сказал он.

Люк уставился на него.

"Погоди… Как это?"

"Как обычно сходят с ума", - ответил Тайлер.

Люк не знал, что значит "обычно". Ему довелось увидеть в действии только одного безумца - Хендерса. Да и то, поскольку Люк проводил с ним мало времени, он не замечал странностей в его поведении. Но Скотт…

"Да ты можешь объяснить толком?" - спросил Люк и сам себе удивился. Голос прозвучал резко, как приказ. Люк отродясь так ни с кем не разговаривал.

Тайлер придвинулся к нему.

"Не могу. Но когда ты его увидишь, то поймешь, о чем я".

"А кто-нибудь еще заметил?"

"Может, кто и заметил, не знаю. Сумасшедшие хитрые как черти… Иной раз смотришь - вроде нормальный. А иной раз… - Тайлер сплюнул на землю и потушил окурок. - Глядит на тебя, а тебя не видит, Девро. А кого он на твоем месте видит - это уж я без понятия. Обращаешься к нему - разговаривает, словно в полном порядке. Но спать совсем перестал. Плохой признак. Покемарит днем часок-другой и то просыпается постоянно. Увидишь сам".

Люк недоверчиво смотрел на капрала.

"Ты ошибаешься, - тихо сказал он. - Остальные должны были заметить. Я не верю, что кроме тебя никто не видит…"

"Девро, сумасшедший-то он может и сумасшедший, но далеко не идиот, соображает, что к чему. Можешь мне поверить, я в этом дерьме разбираюсь, имел дела с такими ребятами, сам неоднократно их в Сайгон отправлял. Потом меня из санитарного перевели в боевой взвод, но я их всех ввек не забуду. Говорю же, он лишь делает вид, что в порядке".

Люк вдруг подумал, что Тайлер сам сошел с ума, раз говорит такие вещи. Нет. Этого просто не может быть. Просто не…

"Так что держи ухо востро, француз", - закончил Тайлер.

Последние пять дней, которые пришлось провести в госпитале, Люк проклял всеми возможными проклятьями. Но рана не заживала быстрее, чем ей было положено. Пару раз его навестил Тайлер, потом зашел Болдуин. Скотт не приходил. А бродить по части в поисках взводного Люк был пока не в силах. Он уже передвигался без костыля, но по-прежнему хромал. Того, что он передумал за время своей госпитализации, хватило бы, наверное, на целое отделение психушки. Мысли, одна страшнее другой, лезли в голову ежечасно.

Наконец, Люка отпустили, потому что им понадобилась койка, но дали четкое предписание: ближайшие две недели за проволоку не высовываться. Эту информацию донесли до командования взвода, и Люк отправился к своим.

* * *

Лед тает, прикасаясь к коже. Люк сидит в ванной, обхватив колени руками. Доктор говорит, что генетические изменения, которые он пережил, исправить уже нельзя. Процесс необратим. Постепенно он будет возвращаться в состояние, близкое к состоянию обычного человека, но снова стать человеком не сможет.

Сколько продлится восстановление после двадцати пяти лет экспериментов - неизвестно. Для начала Люк должен испытать дискомфорт от холода, но пока он ощущает себя вполне комфортно без одежды при минусовой температуре. А значит, преобразования в его теле завершатся не скоро. И ему нужен холодный душ и лед.

Он чувствует боль, и раны уже не заживают так быстро, как прежде, но все равно его клетки регенерируют быстрее, чем клетки обычного человека. Стоит несколько раз опустить руку в ледяную воду, и случайный порез исчезнет.

И Люк еще может проделывать те штуки, которые выполнял в рамках проекта "Унисол". Конечно, не с прежним размахом, но большинство из них не под силу обычному человеку. Теперь Люк разумный универсальный солдат, а не зомби, в образе которого он прожил столько лет. То есть, остальные изначально были зомби. А они с сержантом - нет. Поэтому все и произошло. Так.

Ронни нервничает, постоянно заглядывает в ванную, проверяя, в каком он состоянии, и каждый раз извиняется. Люк не понимает, для чего извиняться. Словно они чужие. Он вспоминает, как Ронни учила его заниматься любовью, но это воспоминание вызывает лишь слабую улыбку и почти не трогает.

Доктор Дункан сразу предупредил Ронни, что им с Люком нельзя иметь детей из-за его генетических отклонений. Но ведь Ронни и не собиралась иметь от него детей.

Почему они до сих пор вместе?

Сейчас-то Люк вспомнил, у него была девушка до того, как он попал во Вьетнам. Правда, они расстались прежде, чем его отправили в Форт Брагг. Девушку звали Кэтрин, и они не просто гуляли за ручку. Она была первой женщиной Люка. Да, когда-то он знал, как занимаются сексом. Но, поскольку унисолов для миссий не настраивали на секс, подавляя в них все плотские желания, Люк в своем новом облике не очень представлял, что нужно делать. Правда, он очень быстро учился. На ускоренное обучение универсальных солдат специально программировали.

Оглушенный новыми ощущениями, Люк довольно скоро овладел техникой, и у них с Ронни даже стало неплохо получаться… А потом Люк постепенно потерял к этому интерес. Люк винил в этом себя, но Ронни убеждала его, что он ни в чем не виноват. Просто… Так тоже бывает.

Ронни смотрит в гостиной новости. То есть, не смотрит, а сидит при включенном телевизоре и ждет, когда он выйдет из ванной. Странно, между ними больше нет того, что было раньше, но она все равно беспокоится за него. А он беспокоится за нее. Они друзья. Вот почему, наверное.

Люк не знает, хочет ли он вернуться к книге или лучше лечь спать. Голова пустая и в то же время тяжелая. Наверное, он ляжет и попробует заснуть.

И тут звонит телефон.

Ронни берет трубку, слушает и поворачивается к Люку:

- Тебя.

- Меня? - Люк в недоумении подносит трубку к уху. - Да?

- Это Скотт. Приятно познакомиться, мистер Девро. Хорошо, что имя настоящее, не придется заново привыкать.

Люк замирает на месте. Ронни встревоженно смотрит на него.

- Ладно, все это, конечно, здорово. Только почему ты сразу не рассказал? - голос Нормана звучит спокойно и довольно дружелюбно.

И Люк вдруг понимает, что Норман не сердится на него.

9. Накануне

Люк замечает Нормана раньше, чем тот его. Люк идет к нему, чувствуя, как на губах начинает расцветать улыбка. Господи, до чего он рад этой встрече! Норман оборачивается, видит Люка и улыбается в ответ.

Они пробираются друг к другу сквозь толпу в гулком зале аэропорта. Люк протягивает Норману руку для рукопожатия, и Скотт крепко сжимает его ладонь в своей.

- Большая честь для меня, мистер Девро, - говорит Норман, и глаза у него смеются.

- Не называй меня так.

- Ладно, не обращай внимания.

Они идут к выходу, и в стеклянных дверях их ловит плотный лысоватый мужчина в сером костюме. На шее у мужчины фотоаппарат и пара дополнительных объективов на ремешках.

- Мистер Девро! - восклицает он, и глаза у него загораются, как у азартного игрока при виде зеленого сукна. - Я Джордж Ренделл, журналист…

Люку это совсем не кстати. Ему меньше всего хочется общаться с прессой. И тут Норман встает между ними.

- Мистер… простите, не расслышал ваше имя.

- Ренделл, - подсказывает журналист без особого восторга.

- Мистер Ренделл, - Норман вежливо улыбается, но вид у него такой, будто он собирается засунуть голову Джорджа Ренделла ему под мышку. - Мистер Девро сейчас в отпуске и не дает интервью. Всего хорошего, мистер Ренделл, - Норман оттесняет журналиста в сторону и уверенно шагает вперед, подталкивая перед собой Люка.

- Как здорово ты это придумал, - замечает Люк, садясь в машину.

Норман морщится с досадой и включает зажигание.

- Пришлось научиться отшивать прессу. Одно время они за мной толпами ходили. После того случая.

Люк кивает.

Норман, сам того не зная, сделал ему королевский подарок. Они общаются так, словно ничего не произошло, и Люк по-прежнему Робертс, а не Девро. Но Норман знает лишь часть правды. В документальном фильме и статьях Ронни нет ни слова о том, кем был взвод унисолов при жизни. Эта тема даже не обсуждается. Сенсация сенсацией, но сообщать родным, что их брат, муж или сын погиб второй раз… Нет уж. Они навсегда останутся мутными фотографиями из репортажа, просто пронумерованными фигурами в камуфляжных комбинезонах.

Документы и личные дела универсальных солдат были переданы, куда следует, и после того, как Пентагон убедил общественность, что бесчеловечный эксперимент проводился втайне от властей, Ронни получила разрешение на освещение этого дела. Си-Эн-Эй снял потрясающий фильм о событиях, связанных с проектом "Унисол". Но, сколько бы ни бились журналисты, узнать имена остальных солдат им не удавалось. Информация была строго засекречена.

У Нормана нет возможности узнать о том, как погиб Эндрю Скотт. Об этом знает только Ронни и еще несколько человек, которым они потом давали показания. Не повод расслабиться и наслаждаться общением, но Люку не остается ничего другого.

- Я чуть с катушек не слетел от твоего кино, - говорит Норман. - Но мама восприняла его спокойно. Черт возьми, вы когда успели с ней спеться?

- Мы? Ну… Просто она поняла, кто я такой. Спросила, почему я не говорю тебе правду. И я пообещал ей, что все расскажу.

- А сразу ты этого сделать не мог?

- Я вообще не знал, как ты воспримешь мое появление. Поставь себя на мое место… Что бы я мог тебе сказать? Я Люк Девро, мне пятьдесят один год, и мы с твоим отцом вместе служили во Вьетнаме? Что бы ты сделал, услышав это?

Норман пожимает плечами и смеется. Сигарета в уголке рта дрожит.

- Я до сих пор думаю, что это грандиозная разводка… Но мама права, у нас есть доказательства. Фотография. И письмо. Ведь ты тот самый рядовой из Луизианы, да?

- Да.

- Господи, - Норман качает головой. - Спятить можно, знаешь?

- Знаю. Ронни до сих пор так говорит, хотя мы с ней вместе через все прошли.

- Как продвигается книга?

- Она готова, - отвечает Люк.

- И как решил ее назвать?

- "Сержант Скотт".

Норман удивленно смотрит на него.

- Что? - спрашивает Люк.

- Странно. В голове не укладывается. Для чего тебе все это? Почему ты пишешь о нем, а не о себе?

- Мне не интересно писать о себе.

- А о нем интересно?

- Он был моим лучшим другом, - просто отвечает Люк.

Норман останавливает машину перед домом. Люк замечает, что крыльцо и рамы покрашены белой краской. Дом выглядит нарядным и, кажется, поджидает приезда гостей. Люк больше не останавливается в гостинице. На втором этаже его ждет комната. Комната Нормана - напротив.

- Я хочу прояснить один момент, - говорит Норман, поворачиваясь к нему.

- Какой?

- Я готов поверить в эту историю. Черт с ней, прошло не так уж много лет, да, я верю, что ты был во Вьетнаме. И я верю, что ты знал моего отца. Только…- подбирая слова, Норман постукивает пальцами по переключателю скоростей. - Меня смущает кое-что.

- Что? - обеспокоенно спрашивает Люк.

- Я понимаю… я похож на него. И мне примерно столько же лет, сколько ему тогда было… Но я не хочу, чтобы ты нас путал. Я. Не. Мой. Отец.

- Я не воспринимаю тебя, как его. Ты - это ты, Норман.

Люк говорит совершенно искренне, и, похоже, Скотт верит ему.

* * *

Две недели еще не прошли, и, пока солдаты дежурно выходили за проволоку, Люк сидел в части. Он пару раз попытался заговорить с сержантом о том, что уже здоров, но Скотт и слушать не пожелал рядового. "Выполнять предписание врачей, Девро. Пока нет необходимости задействовать всех солдат. Людей хватает, - сказал Скотт, пресекая объяснения и доводы Люка. - Набирайся сил, мальчик. Скоро они тебе понадобятся".

Помня о словах Тайлера, Люк не спускал с сержанта глаз, но ничего странного, как не старался, не замечал. Кроме, пожалуй, ожерелья из ушей, в котором Скотт возвращался из "полей". Каждый раз в свежем, с пятнами крови на камуфляже. Люка с души воротило от таких украшений, хотя они нередко ему попадались, особенно последние месяцы. Но видеть Скотта с бурыми пятнами на груди… С каждым разом Люку становилось все больнее, потому что сержант для него всегда стоял на ступеньку выше остальных. А оказалось, эта затянувшаяся война, превратившаяся в резню и бойню, достала и Эндрю Скотта. Или война тут ни при чем, просто Люку хотелось думать о сержанте лучше, чем он был?

Теперь сержант смотрел на всех так, словно находился в стане неприятеля. Иногда он говорил какую-то несуразицу о предателях в рядах джи-ай. Мол, война так долго тянется, потому что среди солдат есть шпионы, которые передают гукам важные сведенья. Через несколько дней Скотт запретил солдатам писать в письмах что-то, кроме нескольких стандартных фраз о здоровье. Можно было расспросить о друзьях и родственниках. И все. Скотт сказал, что к Ви-Си не должна просочиться никакая информация. Даже случайно. Никакая. Это, пожалуй, было немного странно... Только кто из них не стал странным на войне? Уставшие и озлобленные люди, теряющие товарищей в жестоких боях, давно не видели смысла в происходящем и постепенно проникались ненавистью и подозрительностью ко всем и вся. А Скотт слишком давно находился здесь. Да, он изменился, но его поведение не выходило за рамки обычного. Ведь не выходило?

По ночам, слушая, как пищат крысы в темных углах постройки, Люк также слышал и шаги за хлипкой стенкой и знал: это не спит Скотт. Вот тут капрал Тайлер не ошибся. У Скотта, действительно, имелись проблемы со сном. Часовые говорили, что Скотт дежурит вместе с ними до самого рассвета, и, хотя, помимо бессонницы, в поведении сержанта не наблюдалось больше ничего настораживающего, начали шептаться о том, что Скотт поплыл. В лицо ему об этом, разумеется, не говорили, сержанта тут слишком уважали, даже побаивались. Но скоро слухи превратились в реальный рапорт, который лег на стол командования штаба. Посреди ночи двое рядовых нарвались на Скотта и насилу ушли от него живыми. Да, им не положено шляться после отбоя, и они были готовы понести наказание, но не пулю! Потом они рассказывали, что Скотт называл их вьетконговскими шпионами, и если бы не подоспел часовой, сержант пристрелил бы их. Вот это было уже серьезно.

Скотта вызвали куда-то после той ночи, и он ушел. Бравый боец в выгоревшей походной форме, на которой не осталось ни следа от запекшейся крови. Люк видел, как утром он брился перед огрызком зеркала. Выражение лица у сержанта было такое, словно он знал: Люк наблюдает за ним. Они так и не встретились взглядами, но Скотт нехорошо, хитро, улыбнулся своему отражению и начал смывать с лица остатки пены.

Скотт вскоре вернулся, и стало известно, что в штабе инцидент разобрали, найдя действия сержанта вполне обоснованными. Рядовых, шатающихся по ночам, хорошенько вздрючили, чтобы было неповадно другим, но когда Скотт в очередной раз собрался в патруль, Тайлер посмотрел на Люка и покачал головой. И до Люка стало потихоньку доходить, что опасения капрала не пустая болтовня.

* * *

- Хочешь сказать, что твоя жена не знает, куда ты все это время мотаешься? - удивляется Норман.

- Она знает, - говорит Люк. - Но она не знает, кто ты.

Норман непонимающе смотрит на него.

- То есть, ты больше полугода преспокойно уезжаешь из дома, а она не спрашивает, к кому? Парень, где ты взял такую жену? Это же просто клад, - Норман смеется.

- Понимаешь, мы доверяем друг другу, - пытается объяснить Люк. - Она знает, чем я занимаюсь, потому что я всегда ей рассказываю. Дело в том, что она очень много сделала для меня.

- Я уже понял. Сколько домохозяек прослезилось, глядя пятую серию? - Норман снисходительно улыбается.

В пятой серии Люк рассказывает, как впервые встретился с Ронни. Но Ронни в серии главная рассказчица. Люк думает, что у нее получается намного лучше, чем у него. Он не большой специалист красиво излагать. В конце серии показывают их свадебную фотографию. Норман прав, у домохозяек эта любовная история имеет успех. Ронни что-то говорила о популярности, но Люк не очень хорошо разбирается в рейтингах. Он только понимает, что люди любят слушать такие истории.

- Тебе повезло, - не без зависти говорит Норман. - Красивая девушка… На самом деле, будто в кино…

- Да, мне повезло, - просто отвечает Люк. - Она была первой, кто не отнесся ко мне, как к машине.

- В смысле?

- Дело в том, что я не совсем человек.

- Ну, это ты загнул.

- Правда, - Люк серьезно смотрит на него. - Когда Ронни вытащила меня оттуда, я вообще не понимал, что происходит. Я даже не понимал, что война закончилась. Ронни объясняла мне элементарные вещи.

- Например?

- Да все, - пожимает плечами Люк. - Я ведь словно родился заново. Я совсем ничего не знал. Вот так.

- Совсем ничего? Если то, что ты говорил в фильме, правда…

- Правда, - кивает Люк. - Нас учили сражаться. Программировали, тренировали. Я многое умею. Только мы не создавались для нормальной жизни. И то, что не имело значения для миссии, нам просто не полагалось знать. Мы не умели общаться. Что бы мне не говорили, я всегда спрашивал: что это? Ронни сначала меня боялась.

Норман достает из пачки сигарету.

- Но потом пересмотрела этот вопрос, да? - Скотт подмигивает ему и щелкает зажигалкой.

- Сейчас мы друзья, - отвечает Люк.

- Могу себе представить.

- Нет, правда.

- По-моему, у вас с ней что-то не ладится, - Норман задумчиво смотрит на него.

Люк отрицательно качает головой.

- У нас все хорошо.

- Только что-то не так, - добавляет Норман.

И Люк кивает.

- Все потому, что я не человек.

- Слушай, хватит это повторять, - Норман мнет сигарету в пепельнице. - Ты человек. И с тобой все в порядке. Ну, ты, конечно, немного тронутый, но кто из нас абсолютно здоров? Я тоже насмотрелся на всякое… И не только в больнице. Уж думал, что мир совсем сошел с ума, и чуть следом не тронулся. И тут мне на голову свалился ты. Таких людей не бывает, ты прав. Ты для этого чокнутого мира слишком хорош.

- Нет, - тихо отвечает Люк. - Я самая настоящая часть этого мира. Я был профессиональным убийцей.

- Ты был солдатом, - жестко поправляет Норман Скотт. - А это большая разница.

* * *

Они сидят в прокуренной комнате Нормана всю ночь напролет. Как мальчишки-одноклассники. Люк внезапно оживляется, словно ему двенадцать, и он впервые остался ночевать дома у школьного приятеля. Это здорово: просто сидеть рядом и разговаривать. Обо всем подряд.

Норман расспрашивает его, и Люк отвечает на вопросы. Иногда ему кажется, что он на приеме у врача, но потом ощущение неловкости пропадает, и Люк начинает рассказывать. О том, как погиб его родной отец, и мама вместе с Люком уехала из Франции в штаты, к двоюродной сестре. О том, как мама познакомилась с его отчимом и вышла замуж. О ферме в Мэро… И о Вьетнаме. О тех обрывках, которые остались в памяти после воскрешения в образе неуязвимого солдата. И о сержанте Эндрю Скотте. Люк рассказывает о книге, о том, что в книгу не вошло, потому что он просто забыл… Так глупо! Сейчас Люк жалеет, что сразу не вспомнил все детали. Теперь-то уже поздно, книга отдана в печать. Но не важно. Главное, он помнит, как все было.

Норман слушает, не перебивая, и, когда Люк умолкает, он вдруг замечает:

- Мне кажется, ты намного больше его сын, чем я. Я плохо помню отца. А ты говоришь о нем, так, словно вы на днях расстались.

- Год назад, - неосторожно поправляет Люк и с досадой закусывает губу. Норман должен думать, что немного больше, чем год, ведь по версии Люка Эндрю не был универсальным солдатом, он погиб раньше, чем Люк и остальные. Но Норман не обращает внимания на его слова. У Люка все воспоминания и даты перепутаны на целых двадцать пять лет, попробуй, разберись…

- Я себя чувствую так, словно ты мне вернул отца… - говорит Норман.

- Это хорошо или плохо? - с тревогой спрашивает Люк.

Норман улыбается.

- Пока не могу понять. Странное ощущение. Но оно мне, скорее, нравится.

Утром Норман отвозит Люка в аэропорт. Они прощаются, и Норман обнимает его. Люк теряется и даже не может обнять Скотта в ответ. Это совсем другое ощущение, не как с Эндрю. Но ведь это и не Эндрю. Люку досадно. Почему он постоянно оправдывается перед собой? Или… Он оправдывается перед сержантом?

Нет. Больше нет никакого сержанта. Ни Эндрю Скотта, ни Джи-эр`13… Здесь только Норман. А все остальное - воспоминания.

Люк оборачивается у турникета и видит, что Норман стоит на том же месте и глядит ему вслед.

* * *

Лиз, их литературный агент, укоризненно смотрит на Ронни.

- Я-то думала, что выпущу твою книгу, а Люк тебя обскакал, подруга. Боюсь, как бы после его истории твоя не попала в хвост топа новинок.

- Моя история про любовь, - весело отмахивается Ронни. - А Люк пишет про своего боевого товарища. Наши книги для разных аудиторий.

- Да, ребята, для меня вы для меня очень ценное приобретение, - смеется Лиз.

Люку нет дела до аудитории, но он рад, что Ронни довольна.

Они сидят в ресторане вместе с издателем, мистером Камероном, отмечая сигнальный выпуск книги "Сержант Скотт".

Люку странно видеть результат своих трудов в виде красивой книги в обложке, раскрашенной под серо-зеленый камуфляж. На первой странице фотография Эндрю Скотта. Норман и миссис Скотт разрешили Люку использовать ее. Сержант стоит на фоне маскировочной сетки, за которой видно то, что солдаты называли "за проволокой". Сожженный лес, вывороченные с корнем пальмы. Когда-то давно, а Люку кажется, что совсем недавно, они шли маршем по этим изуродованным чужим лесам, болотам, затопленным полям. Шли через чужую землю, неся сквозь смерть свою жизнь. Одну на двоих.

- Пресс-конференция в семь, - напоминает Лиз. - Но вы должны приехать пораньше. Есть люди, которые хотят поговорить с Люком по поводу книги.

- Что еще за люди, милочка? - ревниво спрашивает мистер Камерон. - Я владею правами на издание, и если кто-то хочет сделать экранизацию…

- Они не интересуются правом на издание, - морщится Лиз. - Они просто хотят поговорить. Это пара журналистов из ветеранской газеты. С ними надо пообщаться без толпы. Я им пообещала.

- Из ветеранской? - растерянно спрашивает Люк. - Зачем?

- Затем, что ты написал потрясающий бестселлер о войне, - объясняет Лиз.

- Это не бестселлер. Я просто рассказывал о том, что со мной происходило.

- Ну конечно, - мистер Камерон дружески хлопает его по руке. - Очень достоверно. Очень.

- Я надеюсь. Не хочется, чтобы люди считали, будто я все придумал.

- Мне, правда, сказали, что крови маловато…

- Эта книга не про кровь, - возражает Люк. - Если бы я стал писать обо всем, что видел, вы бы сами не разрешили это напечатать, мистер Камерон.

За столом на несколько секунд воцаряется молчание. Люк из них единственный, кому довелось увидеть войну не по телевизору. Легкомысленные рассуждения о крови в его присутствии не уместны, и Камерон пытается загладить свою оплошность, расписывая предстоящий после пресс-конференции коктейль. Но Ронни не злится на издателя. Просто у людей плохо укладывается в голове образ совсем молодого Люка и его истинный возраст. Да что там, у нее самой плохо укладывается… Ронни знает, сколько ему лет, что он повидал и на что способен, но в то же время она знает, что Люк на самом деле по-прежнему большой ребенок. Неизвестно, сколько воды утечет, прежде чем окружающая действительность станет для него такой же привычной, как и для всех остальных. Ронни уже поняла: он принял за любовь свою горячую благодарность к ней. Но Ронни не может оставить его. Люк без нее пропадет. Он еще не готов жить один. А когда будет готов… Ронни не знает. Она видит, что он пытается действовать самостоятельно, и не вмешивается в его дела. Люк не хочет рассказывать, и Ронни не спрашивает. Она кое о чем догадывается, но молчит. И Люк тоже молчит, словно боится спугнуть кого-то. Как бы там ни было, Ронни ни о чем не жалеет. И пока она нужна Люку, она будет с ним.

Они возвращаются домой поздно вечером. Ронни выпила немного больше, чем следовало, и Люк поддерживает ее под руку.

- Ну, ты проделал отличную работу, приятель. Когда закончится вся эта возня с презентацией, мы с тобой поедем в Мэро. Обещаю.

- Правда? Было бы здорово, - Люк обнимает ее, но в его объятьях нет никакого желания. Только дружеская благодарность.

Ронни чувствует через тонкую ткань его рубашки крепкое стройное тело, тугие мускулы. Она обнимает его за шею, ерошит волосы, и Люк целует ее в губы. Ронни не знает, почему… Может быть, просто из благодарности. Или потому, что думает, будто так надо… Дааа, Люк способен на самоотверженные поступки. Но Ронни нравится то, как он делает это, всегда нравилось, и она льнет к нему. Лифт открывается, но они некоторое время стоят в кабине, не в силах оторваться друг от друга.

- Пойдем, - шепчет Ронни. Она уже чувствует: еще немного, и они займутся любовью прямо здесь.

Люк послушно идет за ней. Ронни роется в сумочке, пытаясь найти ключи.

И останавливается перед открытой дверью.

- О Господи, - вырывается у девушки.

Они входят в квартиру и, потрясенные, молча смотрят на разгром.

- Я звоню в полицию, - тихо говорит Ронни. - Пожалуйста, ничего не трогай, хорошо? - она оборачивает руку платком и осторожно снимает трубку с телефона.

Люк не отвечает и проходит в гостиную. Вещи лежат на полу, ящики выдвинуты, шкафы открыты. И это не похоже на кражу со взломом. Это похоже… Люк поворачивает за угол, заглядывает в кабинет Ронни. Несколько секунд смотрит на пустую полку и возвращается в холл.

- Я пока не знаю, что пропало, я ничего не трогала! Здесь все свалено в кучу… - Ронни теребит телефонный провод. - Хорошо, я буду ждать.

Она вешает трубку.

- Ну ты представляешь! У меня просто слов нет! Я еще плачу им за охрану! Как тебе это нравится! - Ронни решительно идет в спальню и останавливается, пораженная. На подзеркальном столике лежит ее золотая цепочка, маленькие платиновые сережки, подарок родителей. И парные золотые браслеты. Все на месте.

Люк появляется в дверях.

Ронни оборачивается к нему.

- Люк…

- Они украли твои дискеты, - тихо говорит он.

10. Украденная сенсация

Ронни и безликий человек в синем костюме сидят за ее компьютером, просматривая файлы.

- Здесь все, что я хранила на дискетах. Наброски, черновики. Хроника моего путешествия через пять штатов. Вот. Аэродром, мотель, заправка, госпиталь. Никаких имен.

Мужчина молча обращает к ней свое непроницаемое лицо, и Ронни встает, решая не мешать ему.

- Посмотрите. Я буду в гостиной.

В гостиной Люк рассказывает полицейским, что где стояло до разрома квартиры. Память у Люка фотографическая. Полицейские смотрят на него настороженно.

- Больше ничего не взяли, - говорит Ронни. - Я проверила.

- Ну, если вы так считаете…

Полиция уходит. Остаются два молчаливых спутника безликого человека в синем костюме.

Люк машинально собирает вещи и расставляет их по местам. Именно так, как они стояли прежде. Ронни пытается помогать, но у нее все валится из рук. Она думает, чем может грозить эта пропажа. Тексты - ее интеллектуальная собственность. И, как у Камерона есть права на издание книги Люка, так у нее единственной есть право опубликовывать материал о проекте "Унисол". У Ронни имеется специальное разрешение сверху. Напечатать и издать книгу без такого разрешения никто не сможет. К тому же у Ронни сохранились рукописные черновики, а отрывки печатались в прессе… Любая графическая и стилистическая экспертиза подтвердит, что эти тексты написаны ее рукой.

- Ты точно не записывала ничего, что может кому-то повредить? - тихо спрашивает Люк.

- Господи, конечно нет! Неужели я не понимаю! Мог бы и не спрашивать…

- Извини. Но это на самом деле очень серьезно.

- Я и сама прекрасно знаю, что это серьезно. Я эту книгу собиралась в печать отдать. Ничего там нет. Ничего.

- Никаких имен? - спрашивает Люк.

Он смотрит Ронни в глаза, и она вдруг понимает, что Люк беспокоится не за кого-то абстрактного, а за вполне конкретного человека, и еще раз убеждается, что не ошиблась в своих подозрениях.

- Никаких.

- Ты ошибаешься, - мягко говорит он.

- Почему? - теряется Ронни.

- Ты написала имя в главе про доктора Грегора.

- Имя? - Ронни судорожно роется в памяти.

С тех пор, как Люк пришел в себя после длительного действия лекарств, он за раз запоминал огромное количество информации и мог цитировать прочитанное чуть ли не дословно.

- Мы смотрели новости. Помнишь?

- Да.

- Там рассказывали про смерть полковника Перри. И про нападение на магазин.

Перед глазами Ронни немедленно встают черно-белые кадры, сделанные камерами слежения. Высокий атлет в пятнистой куртке палит из пистолета по полицейским. И голос доктора Грегора зазвучал в ее голове: "Это тот самый парень, о котором я вам рассказывал. Сержант Эндрю Скотт". Сержант Эндрю Скотт. При желании можно найти запись этих новостей и совместить картинку с фотографией на книге. В четвертой серии фильма "Бесконечная война" свихнувшийся убийца представлен как неудавшийся эксперимент под номером Джи-эр`13. Теперь у Джи-эр`13 есть имя. Сержант Эндрю Скотт.

- Люк, - Ронни едва шевелит губами. - Мы не можем отозвать тираж. Уже поздно. Книга вышла в продажу несколько часов назад.

Люк молча садится на заваленный одеждой диван.

Ронни резко поворачивается и бежит в кабинет, где щелкает клавишами их безликий гость.

* * *

Пресс-конференция тянется, кажется, вечность. Люк автоматически отвечает на вопросы. Ронни нервничает. Со вчерашнего вечера она курит одну сигарету за одной. Держалась целый год, но тут сорвалась. Дымящая красотка вернулась. Ронни так тошно, что впору пойти и спрыгнуть с моста. Нет, лучше с крыши. Позаботилась о Люке, подруга, ничего не скажешь. Люк пытался убедить ее вчера, что это он во всем виноват. Ронни, в свою очередь, пыталась убедить его, что виновата она. Ночь выдалась веселая. Та еще, черт побрал, ночь. Если бы не ее записки о репортаже из супермаркета "Бейшес", опасаться было бы нечего. Но поскольку она по неосторожности сохранила черновик… О Господи.

Люк ни в чем не обвиняет ее. Он видел разные варианты текста. В чистовике не было ни слова о сержанте Скотте. Но пропали все дискеты. А вместе с ними и черновики. И значит, кто-то их сейчас читает. Когда о книге заговорят все, наступит идеальное время для сенсационного сообщения. Люк сжимает кулаки. Предотвратить это невозможно.

- Мистер Девро, правда, что в вашу квартиру вчера проникли неизвестные? - спрашивает темнокожая журналистка.

- Правда, - Ронни начинает говорить раньше, чем Люк успевает открыть рот. - Это правда. Были похищены материалы для книги, над которой я работала. Но я думаю, мы легко обнаружим похитителя. Как только в прессе или на телевидении появится нечто, связанное с моей книгой, мы немедленно выйдем на этого человека.

Люк не надеется на благополучный исход. Такие ошибки может делать только Унисол. Создание с увечной психикой, не способное жить нормальной жизнью и творящее то, что исправить невозможно. Когда Норман узнает… Нет, он не должен узнать из газет. Нужно рассказать ему. Нужно было рассказать сразу. Но как? Даже Люк понимает, что знакомиться не приходят со словами "Привет, я убил твоего отца, потому что он сумасшедший убийца". Да, правду нельзя выдавать по дозам, но и рассказывать правду Норману Люк не может. Он и не догадывается, что все это очень по-человечески - и его желание иметь друга, и желание избавиться от камня на душе… Люк думает лишь об одном: Норман узнает правду, настоящую правду о своем отце. И тогда… Процесс необратим. Надо что-то делать… Ехать к Норману и рассказывать. Теперь уже все. ВСЕ. С начала и до конца.

Люк помнит, как они уходят с пресс-конференции, как едут домой. А потом наступает темнота, и он приходит в себя в госпитале. Доктор Дункан наполняет шприц из ампулы. Люк лежит на ледяной поверхности оцинкованного стола. Облицованное кафелем ослепительно белое помещение напоминает морг, но Люк знает, это не морг. Это лаборатория в Клинтоне. Где он очнулся после смерти во Вьетнаме.

- Ты пробыл без сознания шестьдесят три часа, - говорит Дункан. - Ты понимаешь, насколько это серьезно?

- Шестьдесят три? - переспрашивает Люк пораженно. - Но…

- Да. Ты должен лечь в госпиталь. Надолго, Люк. Иначе я не отвечаю за последствия.

Люк осторожно поднимает руку. Сгибает ногу в колене. Вполне функционален. Он медленно садится и проводит ладонью по лицу.

- Шестьдесят три, - бормочет он. - Где Ронни?

- Миз Робертс, - зовет доктор.

Ронни появляется в дверях. Вид у нее такой, словно это она почти трое суток провела в коме. В руках у нее газеты.

- Уже поздно? - спрашивает Люк.

Доктор непонимающе смотрит сначала на него, потом на Ронни.

И Ронни кивает Люку. Он берет у нее газеты.

На первой странице одной из газет - портрет Эндрю Скотта и огромный заголовок: "Сержант Скотт: неудавшийся эксперимент проекта "Унисол". Вторая газета совместила фотографию из книги и увеличенный стоп-кадр из злополучного ролика про нападение на магазин. И надпись: "Сержант Скотт: убийца или жертва?" В третьей газете фотография Люка с пресс-конференции и обложка его книги: "Вьетнамский синдром: продолжение истории".

- Они арестовали того, кто у нас побывал. Это один из вольных журналистов. Охотник за жареным. Рассчитывал заработать себе состояние, - говорит Ронни, но видно, что и ее, и Люка, это совершенно не волнует.

- Что-нибудь показывали по телевизору? - чуть слышно спрашивает Люк.

И Ронни снова кивает. Судя по выражению ее лица, "что-нибудь" не сходит с экранов. И уже, действительно, слишком поздно.

* * *

В госпитале ветеранов есть административное здание и главный корпус, но больные, не прикованные к постелям, живут в отдельных уютных домиках. Первое, что делает Люк, как только оказывается в своем домике - хватает телефонную трубку.

Пусть Норман будет дома. Люк должен знать, в курсе он уже или нет. Да, он не смотрит телевизор, но газеты… Заголовки просто невозможно не увидеть… Гудки прерываются, и Люк слышит резкое неприязненное:

- Да?

Люк открывает рот, но язык его не слушается.

- Сколько можно молчать? - яростный голос Нормана один в один похож на голос сержанта.

- Норман, - с трудом произносит Люк.

В трубке воцаряется тишина.

- А. Это ты, - наконец говорит Норман. - Чего ты хочешь?

- Я…

- Есть еще что-то, чего я не знаю? Или ты просто так звонишь?

Люку хочется сказать очень много, но слова и мысли разбегаются. Он не может сосредоточиться. Теперь что не скажешь - уже поздно.

- Так и будешь молчать?

- Я должен был…

- Нет, я не желаю слушать, что ты там был должен, - перебивает Норман. - И не надо извиняться. У меня, слава Богу, больше не осталось родственников. Ты их всех отправил на тот свет.

- Что? - упавшим голосом спрашивает Люк.

- Мать любила смотреть этот чертов ящик.

- Что?! Норман!

- Она умерла.

У Люка темнеет в глазах.

- Нет.

- Единственный положительный момент: последнее, что она видела - был ее муж. Спасибо и на этом.

- Ты думаешь, я…

- Я думаю, мне надо было сразу понять, что от телевизионщика ничего хорошего ждать не приходится. Но у тебя получилось классно. Просто здорово. Грамотно. Настоящий профессионал! Сначала пишешь книгу про героя войны, а потом устраиваешь такие штуки в газетах. Загребись ход, а? Сенсационно! Осталось еще восемь солдат. Про них тоже будут книги и телерепортажи? Такими темпами ты Пулицеровскую премию получишь.

- Норман, пожалуйста…

- Все, Люк Девро. Хватит.

Из трубки летят частые гудки.

Люк медленно кладет ее на рычаг и закрывает глаза.

Его книга о сержанте, обильно приправленная скандальными статьями, запустила безжалостный механизм, по разрушению равный только звериной силе Джи-эр`13. И виноват в этом не Джи-эр`13, вышедший из-под контроля. Виноват Люк Девро, который, не задумываясь о последствиях, влез в чужую семью, в чужую, пусть не самую прекрасную, но устоявшуюся жизнь. И сломал ее. Как это делал Джи-эр`13. Между ними никакой разницы. Он убивал. "И я тоже убиваю", - думает Люк.

* * *

По меркам Вьетнама это нельзя было назвать дождем. В такую погоду в Америке достают зонты, а здесь никто не обращал внимания на водяную пыль, летящую с неба. Оставшиеся от деревни костры мелкий дождь погасить не мог. Тут нужен ливень.

Это были последние дни Люка. После операции он должен вернуться в расположение части и… Все.

Взвод уходил с пепелища молча. Они тащились дальше через лес, зная: следом контрольным прочесом идет сержант Яспер со своими людьми. Ви-Си в этом квадрате не осталось. Их просто стерли с лица земли. Стрельба во все, что двигалось, как оказалось, тоже имеет смысл. Приказ вычесать джунгли частым гребнем, кажется, в первый раз за долгое время принес ощутимые результаты. Правда, почему-то никто чувствовал удовлетворения. Они отупели от усталости и крови, но, словно заведенные, прорывались сквозь проклятые джунгли, не оставляя в живых никого. Таков был приказ - пленных не брать. И они стреляли.

В отличие от Люка, половина ребят во взводе служила второй срок. Люк помнил, с каким азартом солдаты год назад обсуждали свои былые подвиги, предвкушая новые. Последние недели никого не посещало желание пересказать старую боевую историю. Таких историй хватало каждый день с избытком. И даже Болдуин, всегда молчаливый и отличающийся поистине христианским терпением, сказал, что согласен умереть, лишь бы все закончилось уже хоть как-нибудь.

Скотт и Диллан Уотсон шли головными по очереди. Зрение фиксировало только широкую спину впереди, и Люк заставлял себя следовать за этой спиной. Раны от затянувшегося марша начали болеть, но Люк не сразу сообразил, что стал прихрамывать. Под ногами было такое месиво, что со стороны толком не поймешь: строевым шагом ты маршируешь или топаешь вперевалку. Никто не замечал, что Люк понемногу отстает, но скоро он поравнялся с замыкающим, и Скотт, обернувшись, увидел сбой в строю.

Сержант поставил Диллана во главе, а сам встал, пропуская вперед остальных, и когда рядовой поравнялся с ним, Скотт молча пошел рядом. И Люк, который постоянно оступался и оскальзывался, невольно зашагал быстрее. Дождь понемногу усиливался, идти было все труднее, но солдаты не останавливались. В двух с половиной милях отсюда находилась точка, в которой джи-ай побывали уже дважды, и там они могли разбить лагерь.

Каша из земли и глины неожиданно, как и всегда тут, стала болотом, и Люк, провалившись почти по колено, схватился за дерево, чтобы сохранить равновесие. Но Скотт не дал ему остановиться и рывком забросил руку рядового себе на плечо.

"Не спать, Девро", - Скотт потянул его за собой, и Люк потащился следом, увлекаемый крепким объятьем.

"Сержант…"

"Отставить разговоры".

"Я могу идти сам, сержант".

"И прекрасно. Давай, мальчик, нельзя отставать, скоро будем на месте".

Люк взглянул ему в лицо.

"Да, сержант".

Скотт ведь знал, что это "скоро" навсегда их разведет, словно никогда и не было… Но он молчал. Эндрю уже написал рапорт командованию на представление Люка и еще троих рядовых к ордену "Пурпурное сердце". И там же, наверняка, шел разговор о том, что рядовой Девро завершает срок без дальнейшего продления. Люк думал, что Скотт вызовет его для разговора. Но сержант не то чтобы избегал Люка, нет, он просто не давал ему повода заговорить об этом. Скотт словно закрылся от окружающих. Люк перестал чувствовать его, как раньше. И даже сейчас, когда сержант почти тащил его на себе, Люк понимал: связь между ними утеряна. Не расположение, не симпатия, нет, а тот невидимый глазу канал, по которому они почти год общались без слов, одновременно оказываясь рядом и узнавая мысли друг друга раньше, чем высказывали их вслух. Что-то случилось с сержантом. И подсознательно Люк понимал, что произошло. Только по-прежнему отказывался верить. А напрасно.

Переход закончился ураганным артиллерийским огнем, под который взвод угодил на краю очищенного квадрата. Ви-Си словно нарочно ждали американских солдат, и если бы спустя час не подоспел взвод сержанта Яспера, А-356 пришлось бы туго - у них были раненые, пятеро убитых, и почти не осталось патронов. А вьетконговцы явно превосходили их количеством.

Но Скотт приказал не отступать. Они должны прорваться. И они пошли вперед, передвигаясь короткими перебежками и стараясь по возможности вести прицельный огонь. Все понимали, что нельзя расходовать патроны впустую. Иначе долго им не продержаться.

Главное, уйти с обзора. Откуда тут взялась, дери ее душу, эта драная просека? Люк отбросил пустой магазин и упал в мокрую траву, перезаряжая винтовку. Рядом яростно матерился Бейд, у которого граната никак не отцеплялась от пояса.

"Вот дерьмо! - Бейд, наконец, справился с гранатой. - Пригнись, деревенщина! Сейчас малость проредим лес. Забьешь себе участок под коровник!"

Люк нервно хмыкнул.

"Девро, Бейд, не рассыпаться!" - заорал Тайлер.

"Есть не рассыпаться, капрал! ЛОЖИСЬ!" - и Бейд сорвал чеку.

Земля взметнулась вверх, и Люку показалось, что он падает, хотя на самом деле он уже лежал, и падать ему было некуда.

"Бейд, мать твою, что ты делаешь?" - прорвался сквозь грохот и стрельбу яростный голос Скотта.

"Прошу прощения, сержант! - заорал Бейд. - Но ведь сработало, сэр!"

"Пока не подойдем вплотную, гранаты не трогать! Ясно, рядовой?"

"Так точно, сэр!"

Люк приподнял голову и привстал. Перед глазами все кружилось.

"Вперед, ребята! - Скотт схватил его под руку и дернул вверх. - Нашел время валяться, Девро!"

Снова грохнул взрыв.

"Драные Ви-Си… - Скотт перезарядил винтовку. - Как твои запасы, мальчик?"

"Три магазина!" - крикнул Люк.

"Не трать напрасно, - сержант выстрелил раз, второй. Потом обернулся к Беккету и Болдуину. - Не останавливаться!"

И они не останавливались, потому что сержант Скотт отдал приказ.

Люк хорошо помнил обрушившийся на них шквал, но как в бой вступил взвод А-612, он уже не увидел. Едва прибыло подкрепление, совсем рядом взорвалась мина. На этот раз земля перевернулась по-настоящему, и Люк не удержался на ногах. Мир и голова разлетелись на тысячи кусочков. И наступила темнота.

Когда он очнулся, бой закончился. Сквозь стук дождя слышался чей-то разговор вполголоса, приглушенные ругательства и стоны.

Дождь лил, но капли почему-то не попадали на Люка. Странно. Как это получается? Может, он все-таки умер? Люк открыл глаза.

Сумерки. Сколько же времени прошло? Кто-то, сидящий около него, курил. Тайлер?

"Очухался, парень?"

Нет, это не Тайлер. Это санитар из взвода Яспера. Шерц. Чудной малый. Но уже хорошо, что Люк хотя бы у своих.

"Что случилось?" - пробормотал он.

"Тебя маленько оглушило. Ты легко отделался".

Люк попробовал приподняться. Получилось. Он сел. Руки инстинктивно ощупали тело. И правда, все цело.

"Не боись, братила, я же сказал, с тобой все класс. Про остальных того же не скажешь, но ты, видать, у нас везучий малый".

Люк поднял голову и увидел натянутый между стволами деревьев брезент.

"Где все?" - спросил Люк. В ушах стоял звон, но в целом чувствовал он себя нормально.

"Только что ушли. Ты же самое интересное пропустил, друган. Гуков погнали, но не вперед, а обратно, на уже прочесанные территории. Не дрейфь, их с той стороны перехватит сержант Комбс и шкуру с них снимет, уж будь уверен".

"Подожди, как это ушли? Куда?" - Люк потряс головой.

"Вот чудной. Я ж говорю: за гуками. Сержант ваш всех оставшихся увел".

"А я?" - Люк растерянно смотрел на Шерца.

"А тебя приказано с остальными засунуть в вертушку и отослать куда следует. Приказ сержанта Скотта, парень".

"Ведь я в порядке".

"Ты, я вижу, да, а сержант ваш, кажется, не в норме".

"Ты о чем?"

"Он тут все плел, что во взводе предатель, и, мол, это он навел гуков на марш. Наш капрал хотел его тормознуть, но сержант как с цепи сорвался. Чуть двоих ребят на месте не положил. Дал команду и - вперед".

Люк похолодел.

"Куда они ушли?"

"Надо думать, туда, откуда и пришли".

Люк нащупал свой бронежилет и винтовку.

"Я за ними".

"Да ты чего, парень?" - санитар встал и загородил ему дорогу.

Люк не стал с ним спорить. Он развернулся и, перешагивая через раненых солдат, вышел под дождь.

* * *

Дождь.

Люк стоит у окна смотрит на капли, ползущие по стеклу. В Мэро дождь совсем не такой, как в городе. В дождь на ферму в Мэро приходит сержант Скотт. Люк знает, это всего-навсего его воображение. Но ему почему-то снова кажется, что Скотт опять ходит около дома под дождем. Удивительно, но и Ронни это тоже чувствует. В дождь она не может спать здесь и всю ночь сидит в уголке постели, глядя в темноту за окнами.

- Люк, ты обещал вернуться в госпиталь, - устало говорит Ронни.

- Я вернусь.

- Ты должен был уехать вчера.

- Я вернусь, - повторяет Люк. - Сначала мне нужно дождаться одного человека. Он приедет сюда.

- Какого человека? - удивляется Ронни. - Ты говоришь о своем друге?

- Нет. Не о друге, - Люк отходит от окна. - Просто он должен приехать. Я долго просил, и он согласился. Мне не хотелось, чтобы он приезжал в госпиталь. С него госпиталей достаточно.

- И кто это?

Люк не отвечает.

- Вероник, хотите еще кофе? - спрашивает миссис Девро. Она говорит с сильным акцентом и называет Ронни на французский манер - "ВеронИк".

- Спасибо, миссис Девро, - благодарит Ронни и берет чашку.

- А ты, дорогой?

- Спасибо, я не хочу.

- Тебе обязательно надо выпить кофе, - настаивает мама. - Он тебя взбодрит.

Люк качает головой.

- А если этот человек не приедет сегодня? Что, если он вообще решит не приезжать? Доктор Дункан отпустил тебя на четыре дня. Прошло уже шесть. Дольше оставаться здесь ты не можешь, - Ронни встает и подходит к нему. - Люк, ну что мне с тобой делать?

Люк серьезно смотрит на нее:

- Со мной ничего не нужно делать. Поезжай домой.

- Я не уеду, пока ты не вернешься в госпиталь.

- Я обещал, и я вернусь. Я понимаю, мне нельзя надолго прерывать лечение. И завтра я закажу билет, даже если он не приедет. А ты, пожалуйста, не волнуйся за меня.

Ронни вздыхает. Ее взгляд останавливается на темно-сером оконном проеме, залитом дождем, и Ронни нервно поводит плечами.

- Ты ведь тоже чувствуешь его, да? - спрашивает Люк тихо.

- О ком ты? - Ронни оборачивается.

- Ты знаешь.

Ронни подходит к каминной полке. Взгляд девушки останавливается на фигуре сержанта Скотта, застывшей на черно-белом снимке рядом с Люком.

- Господи, мне кажется, он уже никогда отсюда не уйдет. И даже если избавиться от фотографии… Не поможет. Ты поэтому сюда так рвешься?

- Нет, - отвечает Люк. - Мне тоже не нравится, когда в Мэро дождь. Но я просто хочу побыть дома. Вот и все.

Ронни теряется. Для нее самой слово "дом" ничего не значит, и она забыла, что желание попасть домой было у Люка настолько сильным, что даже пробило мощный химический барьер, два с лишним десятка лет блокировавший память универсального солдата. "А я забрала его отсюда и ни разу даже не задумалась о том, хотел ли он поселиться в Лос-Анджелесе", - с горечью думает Ронни. Она-то, идиотка, рассчитывала увезти его подальше, чтобы он забыл. И чего добилась? Ничего.

- Давай договоримся, - Ронни пытается справиться с голосом и лицом и заставляет себя улыбаться. - Я сейчас закажу для тебя билет, а завтра ты, как послушный мальчик, поедешь в аэропорт. В любом случае, Люк, даже если твой знакомый не приедет. Я так делаю не оттого, что я стерва. Просто доктор Дункан сказал, что у тебя заканчиваются таблетки.

- Заканчиваются, - кивает Люк. - Я поеду завтра в аэропорт. Обещаю.

- Ну вот и хорошо, - она садится на диван и придвигает к себе телефон.

И тут раздается громкий стук в дверь. Три уверенных удара, словно колотят кулаком.

Родители Люка выходят из кухни, и Ронни вдруг замечает, какие они старенькие. Почти дряхлые. Господи, ну еще бы, ведь Люку уже пятьдесят один год… А их, в отличие от него, не держали двадцать пять лет в холодильнике.

- Кто это может быть? - спрашивает мама по-французски. - Это тот, кого ты ждешь, дорогой?

Люк находит в себе силы только на кивок.

Мама открывает дверь и отшатывается в испуге.

Высокий мужчина в промокшем насквозь камуфляже переступает порог. Ронни в ужасе зажимает себе рот ладонью, чтобы не закричать. Мужчина не смотрит в ее сторону. Он видит только Люка. И Люк перестает замечать все, что творится вокруг. Для него сейчас существует лишь этот человек. "Вернулся", - стучит в мозгу, и Люк понимает, что нужно как-то объяснить семье, успокоить их, это ведь совсем не тот, о ком они подумали… Но Люк не может вымолвить ни слова.

А мужчина медленно идет к нему, говоря:

- Отличная ферма, Девро. Все именно так, как ты рассказывал.

11. Скотт и Скотт

При звуках знакомого командного голоса Ронни цепенеет. Она понимает, что этого не может быть, и что этому есть какое-нибудь дурацкое простое объяснение. Но она не находит никакого объяснения. Паника подкатывает к горлу, норовя выплеснуться отчаянным воплем. Сержант Скотт не мог… Он же погиб! Разрублен на куски! Господи, да его останки эксперты собирали чуть ли не сутки… На коленках весь двор облазили… Ронни смотрит на белого, как бумага, Люка, и пугается еще сильнее. Боже, у него же может в любой момент начаться приступ! Про родителей Люка и говорить нечего. Удивительно, что они до сих пор в сознании. Но это поправимо, они уже оба на пороге если не апоплексического удара, то обморока уж точно. "Здесь только твоей истерики не хватало к всеобщему веселью. Успокойся, подруга. Успокойся немедленно!" - Ронни берет себя в руки, отгоняя глупые суеверия. Нельзя быть такой дурой. Конечно, это не сержант. Это же…

- Прошу прощения, что задержался. Пришлось сделать крюк, чтобы оторваться от прессы, - неторопливо поясняет гость. - Я теперь необыкновенно знаменит, знаете. Купаюсь в лучах славы сержанта Скотта. Обо мне ведь тоже пишут в газетах. "Скотт и Скотт, повторение истории". Уже раздобыли мое досье и печатают его везде, где только можно. Я чуть ли не национальный герой США. Настоящий борец с терроризмом. Народный мститель! С работы меня пока не выгнали, но опасаюсь, что этот момент не за горами.

Ронни догадывается, кто к ним пожаловал, но ее почему-то совсем не успокаивает то, что он не достает оружие и не начинает стрелять. Выражение лица у него точь-в-точь такое же, как у Джи-эр`13, когда тот с приятной улыбкой спрашивал, не ключи ли от машины она ищет. Этой улыбки Ронни точно до смерти не забыть. И уж никак она не ожидала, что придется увидеть ее снова. О Боже мой.

- Я привез тебе кое-что на случай, если решишь открыть музей имени моего отца. - Норман бросает на пол пакет. - Тут ведь место самое подходящее. Он же умер здесь?

- Папа, мама, все в порядке, - с усилием произносит Люк и делает шаг к гостю. - Давай поговорим в моей комнате.

- А почему не тут? Может быть, миз Робертс хочется меня проинтервьюировать? - Норман оборачивается к Ронни. - Я, вообще-то, не даю интервью, но для вас, как для жены моего лучшего друга, сделаю исключение. Год назад приходит письмо. От мистера, мать его, Робертса. "Наши отцы служили вместе во Вьетнаме. Хочу об этом книгу написать". Вот я и решил посмотреть на засранца. Парень с присвистом, конечно, но вроде бы не проходимец. Честно сказать, в первый раз так ошибаюсь в человеке!

- Прекратите, - перебивает его Ронни.

Норман насмешливо прищуривается.

- Правда? Вы уверены, что не хотите меня послушать? Вы же получите эксклюзив. Ни у кого такого нет.

- Вы думаете, все это было устроено нарочно? - Ронни повышает голос, но Скотт не слушает ее.

- Я хочу увидеть, где он умер, - говорит он, обращаясь к Люку.

И Люк молча идет к двери.

Норман уходит с ним.

* * *

Дождь шуршит в густых кронах вязов, стучит по крышам хозяйственных построек. Превращает глину в болото. Как во Вьетнаме.

Люк и Норман мокнут в углу двора. Там, где раньше стоял комбайн.

Оба знают, что из дома за ними наблюдают три напуганных человека, но они не оборачиваются.

- Ты пришел ко мне, зная, что убил моего отца, - говорит Норман. - Ты как, вообще, себя чувствовал, когда ездил мне по ушам со своими душещипательными историями о сержанте Скотте? Ты его отправил на тот свет! Черт!

- Это был не твой отец, - Люк чувствует, что уже насквозь промок, но холодная вода ему не страшна. Он не может замерзнуть и простудиться. Наоборот, он ощущает в теле небывалый прилив сил.

- Да? Неужели! - Норман изображает наигранное удивление. - И кто же это был?

- Джи-эр`13, - отвечает Люк. Он не обращает внимания на злой голос Нормана. Странно, что он приехал сюда и еще разговаривает с ним. И все-таки приехал…

- Правда? Джи-эр`13 не из ребра Адама сделали, для этого понадобилось тело!

- Они и дали ему тело. Но это был не Эндрю Скотт.

- Очень утешает, - отвечает Норман. У него стучат зубы.

Холодно. Только он не захочет идти в дом, даже если предложить.

- Это все ошибка с самого начала, - отрешенно говорит Люк. - Мне просто хотелось поговорить с тобой о нем. Больше ничего. Если бы не моя затея с книгой, ничего бы не случилось. Не было бы никакой передачи.

- Да черт с ней, с передачей! - Скотт поворачивается к нему. - Мать и без твоей книги могла увидеть эту дерьмовую программу… Объясни, за каким хреном ты приехал в Биллингс?

- Ты единственный, кто помнит его нормальным человеком. Нас всего двое осталось. Ты и я.

- Да. Двое - после смерти моей матери, - зло отвечает Норман.

Люк не знает, что сказать. Это такое страшное несчастье, что никаких слов не подберешь. Норман ненавидит его, и другого отношения Люк и не заслуживает.

- Я не обвиняю тебя в ее смерти, - Норман с трудом сдерживается, чтобы не заорать. - Но ты обманул меня.

- Да, - тихо соглашается Люк.

- Наверное, мне, идиоту, так и надо. Сам не знаю, почему я тебе поверил! - губы Нормана кривит дрожащая улыбка. - Я же думал, что мы друзья. Вот ведь кретин… Самому смешно.

- Мне жаль, Норман.

- Тебе жаль? Жаль?! - Скотт хватает его за воротник и рывком подтягивает к себе. - Ты убил моего отца и явился ко мне, как ни в чем не бывало!

- Я скажу тебе, что было бы, если б он остался жив, - Люк смотрит ему в глаза прямо и спокойно. - Он убил бы моих родителей, Ронни и меня. Потом разыскал бы тебя и заставил стрелять людей на улицах, потому что все они вьетконговские шпионы. И если бы ты отказался, он бы и тебя тоже убил.

Норман глядит на Люка и молчит.

- Его нельзя было остановить. Никак и ничем. Мне очень тяжело, Норман. Может, даже тяжелее, чем тебе. Было бы проще, если бы я не помнил его другим. Но мы с ним стали лучшими друзьями. Там.

По лицу Нормана течет дождь. И еще у него дрожит подбородок. Холодно.

- Очень трогательно, - говорит Норман.

Люку больше нечего сказать. Что бы он ни говорил - все бессмысленно после смерти миссис Скотт.

- Ты хоть понимаешь, что наделал? - в голосе Нормана вдруг отчетливо звучит отчаянье.

- Да, - Люк убирает прилипшие к лицу мокрые волосы. - Но я меньше всего хотел, чтобы тебе было плохо.

- Ты и в самом деле больной.

- Я не больной, - возражает Люк. - Просто я не человек.

- Да Бога ради, вот не надо опять… - Норман разворачивается, чтобы уйти, но Люк хватает его за рукав.

- Ты мне не веришь? - с горечью спрашивает Люк. Он берет с поленницы пилу и с силой проводит зазубренным лезвием по ладони.

У Нормана глаза лезут на лоб

- Что ты делаешь, придурок?

Люк поворачивает руку ладонью вверх. Холодная вода смывает кровь. Смывает и течет вместе с дождем на землю.

- Теперь заживает дольше, чем раньше, - поясняет Люк. - Правда, кровотечение уже остановилось.

Свежий порез все еще щерится кровавой улыбкой, но в ладони только дождевая вода. Никакой крови. Норман невольно делает шаг назад.

- Вот видишь, - говорит Люк. - Я не обманывал.

- Да. Ты не обманывал, - отвечает Норман. - Ты меня просто продал.

Люк знает, что Скотт ошибается. Он делал это не ради денег. Но у него все равно нет слов в свое оправдание.

- Не хочу больше тебя видеть, - говорит Норман и уходит.

И Люк остается один под дождем.

* * *

Поздно ночью Люк сидит в своей комнате, разбирая вещи Эндрю Скотта, которые Норман принес утром. Это письма сержанта к жене. Это его фотографии. Их много, самых разных. Еще тут парадная форма, заботливо упакованная Кристин Скотт в прозрачную пленку.

Кажется, Норман отдал ему все, что у него было. Все. Он не желает иметь никакого отношения к тому, что случилось. Конечно же, Люк не собирается открывать музей. Но раз уж сержант постоянно здесь, в Мэро, то почему бы его вещам тоже не остаться тут? Люк аккуратно раскладывает письма и фотографии.

Дождь все еще идет, а значит, сержант где-то рядом.

Ронни, чтобы не мешать Люку, расположилась одна в комнате по соседству. Ей тяжело находиться в Мэро, но Ронни не хочет оставлять его одного после сегодняшнего.

Завтра они уедут вместе. Наверное, он сможет иногда приезжать сюда… Но, похоже, доктор собирается запереть его в госпитале надолго. На несколько месяцев. Опять госпиталь. Люку не хочется туда. Лечение ему не нравится. И он не понимает, зачем оно вообще нужно. Кому он нужен? И кому какая разница, выживет он или умрет… Да, Люк делает это ради родителей и Ронни. Но родителям осталось немного. А Ронни он скоро надоест, и она найдет человека, который станет для нее настоящим мужем.

Ронни сказала ему сегодня "Не складывается у тебя с этой семьей". Да. Никак не складывается. Ни тогда, ни сейчас.

У него больше нет друга. И мало того, человек, которого он считал своим другом, ненавидит его едва ли не сильнее, чем ненавидел Люка сержант Скотт.

Люк лежит на кровати, а рядом с ним - все его сокровища. Память о сержанте Эндрю Скотте, сумасшедшем убийце, в которого он воткнул штык двадцать шесть лет назад.

"Ты ведь тоже предатель, да? Скажи мне, ты предатель, мальчик?"

Штык вошел в плоть легко, почти без усилий. Раньше Люку ни разу не приходилось использовать штык в бою. Только на муляжах в Форте Брагг. А в тот раз…

Люк не знал, что на него нашло. Наверное, он тоже потерял рассудок. Вместе с сержантом, в которого Люк верил так, как не верил в даже Бога. А Скотт убил всех мирных жителей в деревне и восемь солдат из взвода, потому что они отказались стрелять в крестьян. Из местных уцелело всего двое, парень и девушка. Если бы Люк расстрелял их, как приказывал ему Скотт, возможно, все сложилось бы иначе… Но Люк не стал стрелять, и Эндрю разделался с ними сам.

Остановить сержанта не смог бы никто. И тогда Люк…

"Предатель!"

Воткнуть и повернуть. Люк пришел в себя после того, как плоть чавкнула при повороте штыка. И Скотт, наконец, взглянул на него осмысленно.

"Я ведь говорил, что ты предатель, мальчик".

А потом сержант выстрелил в него.

Это был конец. Там. И там они должны были умереть. Но они не умерли и, даже спустя много часов, оставались живы, лежа рядом в вязкой холодной глине. Тяжело ранены, но живы. Их нашел майор Перри. Люка, сержанта и всех остальных. Только остальные были мертвы, а они с Эндрю - нет. И Перри отдал приказ добить Скотта. А сам выстрелил в Люка. После его люди пытались компенсировать их семьям потерю родственников. Потрясающее великодушие… Но имеет ли Люк право обвинять в чем-то полковника Перри? Чем он лучше? Полковник берег тайну универсальных солдат, как зеницу ока. Пока он был жив, никто не знал их имен. Целых двадцать пять лет. И вот теперь…

Люк встает и подходит к окну. Капли текут по стеклу. Нестрашно. Дождь на улице закончится. Но он никогда не закончится у Люка в голове.

12. Конец войны

Ронни нравится весна в северных штатах. В марте тут оттаивают земля и деревья, и запах стоит совершенно потрясающий. Но наслаждаться весной ей некогда. Она здесь по делу. Отвлекаться нельзя. Веточки с набухшими почками потом будет нюхать. Когда Люк снова начнет улыбаться.

Чарльз, узнав, что она не вернется сегодня, пришел в ярость. Но ведь Ронни не сделала то, зачем приехала, раз уж выбралась сюда, нужно довести задуманное до конца. Она даже купила себе куртку - сдуру не рассчитала разницу температур и сразу же замерзла в кожаном пиджаке. Ладно, охотиться так охотиться.

Расспрос соседей ни к чему не привел. Лейтенант - соседи до сих пор называют его лейтенантом - продал дом и уехал. Куда? Неизвестно. Попытка узнать адрес Скотта через агентство, которое организовывало продажу дома, провалилась. Там сказали, что перевели деньги на его счет в банке. Пытаться узнать адрес в банке - бесполезно. Там точно не расскажут. Если только предложить деньги… Но на поиск нужного человека потребуется время. Возможно, много времени. А Чарльз не станет терпеть ее отсутствие. Завтра она должна быть в эфире. Да Ронни и сама это понимает. Остается одно: попробовать через больницу, где работал Норман Скотт. "Господи, я надеюсь, оттуда он не уволился…" - думает Ронни с тревогой.

Таксист подвозит ее к железным воротам.

- Подождите меня, пожалуйста.

- Да Бога ради, мисс, пока счетчик тикает, я никуда не тороплюсь, - смеется шофер. Он всю дорогу строит Ронни глазки. Ронни это даже не раздражает. Ей сейчас нужна поддержка местных, и девушка пытается очаровать всех встречных сразу. И они помогают ей просто потому, что она им нравится. Главное - найти Скотта. Удастся ли и его очаровать - дело десятое. Сначала найти.

Рядом с воротами металлическая будка. В ней упитанный темнокожий охранник. Хороший знак. Обычно такие парни не дураки поговорить. Ронни хочется верить, что ему скучно на дежурстве, и он не откажется пообщаться с красивой блондинкой. Ронни натягивает на лицо нежную грустную улыбку.

- Сэр… Добрый день. Вы не могли бы мне помочь?

Проходит несколько долгих томительных минут прежде, чем Большой Сэм, как про себя называет его Ронни, начинает смотреть на девушку как на одушевленный предмет. Завязывается разговор. Ронни повторяет легенду о том, что ищет своего двоюродного брата Нормана.

- Когда умерла тетя Кристин, я жила в Европе, а теперь, по приезде, я узнала эту ужасную новость, - Ронни почти не притворяется. Она устала и расстроена тем, что Люк никак не идет на поправку. Голос звучит искренне. - Я бы хотела побывать на кладбище, но не знаю, где ее похоронили.

- Уверен, что Норман вам все покажет, мисс, - отвечает охранник, все еще поглядывая на нее с недоверием. - Почему он никогда про вас не рассказывал?

- О, это старая история, - Ронни на ходу сочиняет причину. - Мой отец не очень ладил с тетей Кристин, и они почти не общались. Но мы с ней переписывались. А когда она не могла писать сама, под тетину диктовку писала медсестра.

- Гм, - произносит Большой Сэм. Он все еще раздумывает.

- Скажите, Норман на работе? - наугад бьет Ронни. - Я прилетела без предупреждения. Его нет дома. Мне бы только узнать, когда он закончит. Если поздно, то я не буду ждать здесь. Я много лет провела на юге, а тут очень холодно, - она жалобно смотрит на охранника, и тот ломается. Читает в свои записи.

- Так… Норман Скотт. Черный "Линкольн" семьдесят второго года. Гм. Въехал на территорию еще вчера. А, он дежурит в две смены. Значит, закончит в семь, мисс.

- О, спасибо, большое спасибо! - Ронни так счастлива, что готова повиснуть на шее у Большого Сэма. - Вы мне очень помогли. Вы не скажете, где можно интересно провести три часа в вашем городе?

- В магазинах, мисс, - отвечает охранник и смеется.

Ронни улыбается, с искренней благодарностью трясет большую руку здоровяка и возвращается в такси.

- Надо отъехать вооон туда, за угол, - командует она таксисту. - Придется ждать. Возможно, долго. Нам нужен черный "Линкольн" семьдесят второго года.

- Понял вас, мисс.

- Получите хорошие чаевые, - добавляет Ронни.

- Вы частный детектив? - таксист оборачивается к ней, ощупывая взглядом соблазнительную фигуру Ронни.

- Да, - говорит она, доставая из сумки бинокль. - Будьте готовы ехать по моему сигналу.

* * *

В начале восьмого ворота открываются, выпуская очередную машину. Это "Линкольн". Слава Богу, он не задержался, потому что через полчаса они бы уже ничего не смогли увидеть - синие весенние сумерки с каждой минутой становятся все непрогляднее.

- Вперед, - говорит Ронни. - На небольшом расстоянии. И не потеряйте из виду.

- Без проблем, мисс.

Они едут по незнакомому городу, стоят в пробках, дважды чуть не упускают Нормана, но таксист - профессиональный водитель и отрабатывает деньги, которые Ронни платит ему. Он ловит Скотта на следующем повороте и подмигивает Ронни. Та отвечает улыбкой. Господи, скорее бы уже приехать на место. Ронни страшно вымоталась, а ей еще предстоит разговор с Норманом. Ронни уже знает, он будет не из легких. "А если он едет не домой?" - вдруг осеняет ее. Боже, да не важно. Ей надо с ним поговорить. Не имеет значения, где состоится разговор. Хоть в супермаркете. Может, так даже лучше. Или удастся уговорить его зайти в бар… Или перекусить. Ронни вспоминает, что в последний раз ела утром. В желудке пусто. Ничего, переживет. Сначала дело.

- Похоже, приехали, мисс, - говорит таксист.

Машина останавливается около серого многоквартирного дома. В таких домах не держат консьержку или охранника. Район не из фешенебельных. Норман выходит из автомобиля и очень кстати начинает возиться с ключами. Ронни расплачивается с водителем и выбирается из такси.

- Вас подождать, мисс? - спрашивает таксист. За день он уже настолько сроднился со своей красивой пассажиркой, что не хочет с ней расставаться.

- Спасибо, не нужно. Я не знаю, сколько времени это займет.

- Тогда осторожно, мисс. Удачи.

- И вам тоже, - Ронни закидывает сумку на плечо и бежит в подъезд вслед за Норманом.

Не успела. Черт! Лифт закрывается у Ронни перед носом. Паршивый из тебя сыщик, дорогуша. Над дверцами - панель из лампочек с номерами. Не все из них разбиты, и Ронни видит, что кабина уехала на восьмой этаж. Уже что-то. Ронни вызывает лифт. Не важно, что она не знает номер квартиры. Станет звонить во все подряд! И будь, что будет. Она не уйдет, пока не поговорит с этим ублюдком.

"Стоп. Так не годится, - Ронни останавливается на площадке перед лифтом и старается успокоиться. - Ты его заранее ненавидишь - из-за Джи-эр`13, а ведь он ни в чем не виноват. Ему в этой истории досталось, пожалуй, больше всех. Нужно проявить терпение и понимание. Ты ведь пришла его об одолжении просить".

Ронни обходит ряд дверей. Первая украшена наклейкой кролика Багса Банни. Из квартиры доносятся детские голоса. Сюда можно не звонить. Последняя дверь в конце коридора неожиданно распахивается, и на пороге появляется пожилой мужчина с повизгивающим мопсом на поводке.

Ронни немедленно входит в образ потерявшейся девочки.

- Сэр… Простите. Я из Комитета Ветеранов. Мне нужен Норман Скотт. Он переехал сюда недавно, и в нашей картотеке еще не поменяли его адрес. Я записала на каком-то обрывке, и... Господи, ужасный день! У меня неотложное дело, мы договорились встретиться, но я, к несчастью, потеряла записку с адресом. Помню только дом и улицу, а вот квартиру нет... Приходится ходить по этажам. В Комитете сейчас уже никого нет, я даже позвонить туда не смогу. А он будет меня ждать.

- Норман… как вы сказали?

- Норман Скотт, - повторяет Ронни.

Мужчина задумчиво жует губами. Мопсу не нравится, что прогулка задерживается, и он заливается громким лаем.

- Минутку, вы говорите, он переехал недавно?

Ронни кивает.

Мужчина легонько шлепает скандалящего мопса концом поводка.

- Тише! Если я не ошибаюсь, то речь о нашем новом соседе. Он живет в 8Д.

- О, огромное спасибо, - восклицает Ронни. Ей страшно не хочется звонить в дверь в присутствии этого милого человека, но придется. Лишь бы Норман сразу же не спустил ее с лестницы… Но, делать нечего.

Ронни нажимает на кнопку звонка. И неожиданно ее выручает мопс, который начинает отчаянно скулить. Похоже, дела у малыша плохи, и мужчине приходится поторопиться. Он садится в лифт как раз в тот момент, когда Норман открывает дверь.

* * *

Несколько секунд они молча пялятся друг на друга.

Норман не ожидает увидеть ее и, наверное, поэтому не захлопывает дверь сразу. Ронни с удивлением разглядывает его. Под глазом у Нормана глубокий порез, лоб разбит, подбородок заклеен пластырем. Скотт в футболке, и Ронни видит, что правая рука у него забинтована от кисти до локтя. "Во что это ты влетел, здоровяк?" - думает Ронни и первой нарушает молчание:

- Добрый вечер. Прошу извинить меня за вторжение.

Скотт приходит в себя и прислоняется бедром к дверному косяку, скрестив руки на широкой груди. Выражение лица у него становится очень не дружелюбным.

- Что вам нужно?

- Поговорить.

- Откуда вы… Да. Глупо спрашивать, - Норман уничижительно улыбается. Легко улыбаться вот так, когда ты на голову выше… Но Ронни не собирается отступать.

- Я не отниму много времени.

- Что вам нужно? - повторяет Скотт.

- Это касается Люка.

Ронни не ожидает, что удар достигнет цели. На мгновение лицо Нормана меняется, и она видит в его глазах тревогу. Он справляется с собой и снова начинает смотреть на нее с презрением, но поза перестает быть угрожающе неприступной. Еще немного, и они переместятся в квартиру.

- Да? Все-таки надумали взять у меня интервью? - Норман прищуривается. Словно целится в нее. У Ронни по спине ползут мурашки. Интересно, у всех снайперов такая привычка?

- Я хочу просто поговорить.

- А диктофон у вас с собой? Или, может, мы уже в прямом эфире?:

- У вас, случайно, нет паранойи? - резко спрашивает Ронни.

Она видит, что ему страшно хочется от нее избавиться. Но он этого не делает. Из-за Люка.

- Просто поговорить, лейтенант Скотт.

- Я уже много лет не лейтенант, - хмуро обрывает он и отступает. - Проходите.

По подсчетам Ронни, Скотт живет тут пару месяцев, но ощущение такое, будто он переехал неделю назад. Картонные коробки стоят вдоль стен не распакованные. Встроенный шкаф в коридоре пуст. И сигаретный дым висит настолько густой, что у Ронни слезятся глаза.

Квартира - одно просторное помещение с высоким потолком. Вероятно, тут должны быть перегородки. Немного фантазии и пара номеров журнала с советами по оформлению интерьера, и можно сделать из этого ангара очень уютное местечко. Но Норман Скотт, похоже, плевать хотел на уют. Наверняка приходит сюда только ночевать. Охранник упомянул, что Скотт дежурит по две смены. Живет в своем психдоме. Не иначе, больница больше похожа на дом, чем эта, с позволения сказать, квартира.

Ронни оборачивается к хозяину непривлекательного жилища и замечает, что он с открытой неприязнью наблюдает за ней.

- У вас здесь много места, - замечает Ронни. - Если повесить лампу вон там, то будет гораздо светлее.

Норман молча указывает ей на стул.

Ронни садится.

- Вы не против?.. - она достает из сумки сигареты.

Норман ставит перед ней пепельницу, но прикурить не предлагает. "Ну, не хочешь идти на контакт - не нужно. Думаешь, я сама от тебя в большом восторге? Ошибаешься", - Ронни закуривает. Есть хочется ужасно, но придется потерпеть.

- Так чем обязан? - холодно спрашивает Норман.

- Не знаю, с чего начать.

- Давайте без длинных историй. Что-то случилось с Люком?

Ронни отвечает не сразу, обдумывая, как построить следующую фразу.

- И да, и нет.

- Послушайте, леди, у меня нет никакого желания до полуночи слушать ваши намеки. У меня завтра дежурство.

- Вы вообще выходите из своей больницы?

- Как видите, - медленно произносит Норман.

- Доктор беспокоится за Люка, - говорит Ронни. Кажется, она поняла, как надо вести себя с ним. Неожиданные удары. Люк - это тяжелая артиллерия. Или она совсем ничего не понимает в людях.

- Он болен? - голос Нормана звучит почти безразлично, но взгляд выдает собеседника с головой.

- Врачи пытаются вернуть его в норму. Результаты есть, но минимальные. Доктор считает, что Люк никогда не пойдет на поправку. Ему мешает один психологический аспект.

- Что он не человек, - мрачно отвечает Норман.

- Нет. Комплекс вины. Перед вашим отцом. Перед вами.

- Бред, - Норман резко встает и уходит в другой конец комнаты.

Ронни не возражает. Этому парню надо выговориться, и она готова его выслушать. И даже готова добавить масла в огонь, чтобы его, наконец, прорвало.

- По-вашему получается, виноват я? - он оборачивается, и Ронни вдруг испытывает большое желание зажмуриться и закрыть руками в голову. Сейчас Норман похож на Джи-эр`13, словно он его отражение в зеркале. Просто поразительно, как Люк его не боится!

- Конечно, вы не виноваты! Вы тот, кто может ему помочь, - справившись с собой, отвечает Ронни.

- Я не доктор, миз Робертс, - Норман роется в карманах в поисках зажигалки, и Ронни придвигает Скотту свою. Если возьмет, значит, разговор пошел. Но Скотт игнорирует ее движение. Он снимает со спинки стула куртку, достает зажигалку и закуривает.

- Люку не нужен доктор. Люку нужен друг.

- Я ему не друг, - обрывает Норман. - Я вообще не понимаю, зачем вы пришли. Что бы с ним не случилось, меня это не касается. Он болен? Мне очень жаль. Только причем тут я?

- Притом, что вы можете поговорить с ним. Просто поговорить. Я не прошу большего.

Кажется, в этот момент в голосе Ронни звучит что-то по-настоящему выстраданное, и Норман в первый раз смотрит на нее немного… В общем, как-то по-другому.

- Чем помогут слова? Насколько я понимаю, Люку нужны лекарства.

- Лекарств в его жизни было больше, чем достаточно, - перебивает Ронни. - Помимо усилий врачей человек должен сам стремиться к выздоровлению. Понимаете?

- Да. Читал об этом, - негромко отвечает Норман.

- У Люка нет такого стремления.

- Считаете, если я поговорю с ним, он немедленно исцелится? Лазарь, встань и иди, да? Кажется, его уже вылечили однажды. Вы уверены, что он переживет еще один раз, миз Робертс?

Ронни проглатывает и это. Ради Люка.

- Ну хорошо. Он… Ему не хочется жить.

- Правда? Знаете, он не одинок в своем нежелании, - Норман возвращается к столу, и Ронни с удивлением понимает, что, несмотря на свой боевой настрой, Норман готов продолжить переговоры.

- Вы лучше других поймете его. Вы сильный человек и вы через многое прошли в одиночку. Люк один не справится, а я не могу ему помочь. Я - это не то. И вы, черт возьми, прекрасно понимаете, что я имею в виду! - под конец фразы Ронни срывается и ждет ответного удара, но Норман молчит.

Он долго и внимательно разглядывает ее, словно ищет доказательства тому, что гостья лжет.

- С чего вы взяли, что мне захочется с ним разговаривать? - наконец спрашивает он.

- Потому что вы уже успокоились и поняли, что Люк не виноват.

Скотт усмехается.

- Сколько раз вы прорепетировали свои вопросы и мои ответы, миз Робертс? Вы проговаривали их вслух или писали на бумаге? Вы ведь основательно подготовились к встрече. Доводы, контрдоводы… Уверены, что просчитали все ходы, ведь так?

- Нет, - твердо отвечает Ронни. - Я не знаю, что вы думаете на самом деле. Но я знаю, что вам не все равно.

- Да. Мне не все равно. До такой степени, что я готов его убить. Лучше нам с ним пока не видеться.

- Но вы ведь можете хотя бы просто сказать, что простили его? Вам это ничего не будет стоить.

Норман откидывается на спинку стула.

- Думаете, проблему можно решить обманом? По-моему, Люк уже понял, что нельзя.

- Но он вас не обманывал! - Ронни хватает вторую сигарету. - Он не смог сказать всей правды. Это так. Но он никогда не пытался обмануть. Господи, да я не встречала человека честнее!

- Миз Робертс, - голос Нормана звучит неожиданно мягко, - вы ведь прекрасно понимаете, что дело не в его кристальной честности. Я не доктор, но я довольно давно работаю в заведении для людей с серьезными проблемами, - Скотт многозначительно стучит пальцем по виску. - Я могу отличить здорового человека от больного. Я много разговаривал с Люком. В общем и целом, он адекватен, но во многом не дотягивает в развитии. Он талантливый идиот с солидным багажом определенных знаний. Но вовсе не святой, хотя вам нравится так думать о нем.

- Зачем вы это говорите? - спрашивает Ронни. Слова Нормана окончательно выбивают ее из колеи.

- Не для того, чтобы напомнить, что он неполноценен, миз Робертс. Я много лет общаюсь с такими людьми. И некоторые из них куда больше похожи на здоровых, чем те, кто находится за забором. Вы понимаете меня?

Ронни кивает.

- Но оттого, как я отношусь к ним, суть дела меняется. Они остаются прежними. И даже если я поговорю с Люком… Что это изменит?

- Он…

- …почувствует себя лучше, - заканчивает фразу Норман. - Но он никогда не станет нормальным.

- Но он послушает вас. Он считает вас своим другом.

- Меня? Или сержанта Скотта? - Норман криво улыбается, и Ронни отводит глаза от его разбитого лица. Ей сейчас меньше всего хочется видеть Джи-эр`13. - Его другом был мой отец. Люк просто перепутал нас.

- Вы ошибаетесь, мистер Скотт. Люк ничего не путает.

- Откуда вы знаете?

- Я… Знаю, и все! - заявляет Ронни. - Я все время была рядом с ним. Это по моей вине в эфир попало имя универсального солдата. Никто не собирался обнародовать информацию. Она засекречена. Пентагон устроил расследование. Пока не нашли тех, кто это сделал, считалось, что я сделала это нарочно. Я ведь получила разрешение рассказывать о проекте при условии неразглашения имен. Люк ни в чем не виноват!

Норман молча смотрит на ее.

И тут Ронни не выдерживает. Она очень давно не плакала. Просто не позволяла себе. А теперь слезы льются в три ручья, и ей совершенно все равно, что подумает этот человек. Она плачет навзрыд, как маленькая, пряча лицо в ладонях. Постепенно истерика проходит. Норман приносит стакан воды и ставит перед ней. Ронни пьет, и ее зубы стучат о край стакана. Она замечает на пальцах серые и синие полоски и понимает, что от слез потекла косметика. Ну и вид у нее, должно быть…

- Ванная там, - говорит Норман.

Ронни, пошатываясь, идет в указанном направлении и умывается. В зеркале отражается отгремевшая истерика в чистом виде. Глаза красные, нос и губы распухли. Красавица… Хорошо бы припудрить лицо хоть немного, но сумка осталась в комнате. "Господи, кого я хочу очаровать?" - Ронни машинально поправляет волосы и возвращается к Норману.

Скотт сидит на том же месте и курит.

- Извините, - севшим голосом говорит Ронни.

Норман невесело усмехается.

- Да что уж там. Так на чем мы остановились?

- Не имеет значения, - Ронни берет сумку. - Я пойду.

- Нет, - жестко говорит Норман. - Сядьте. И без всяких журналистских приемов расскажите мне, что с Люком.

* * *

Ронни с трудом в это верится, но истерика в корне изменила положение вещей. Теперь Скотт слушает ее внимательно и не перебивает. А Ронни объясняет. Сбивчиво, не всегда по порядку. Говорит, что Люк замкнулся в себе, не хочет разговаривать. У него нет никакого интереса к окружающему миру.

- Такое состояние могли вызвать препараты, которые он принимает, - замечает Норман.

Ронни качает головой.

- Нет.

- Вы так верите в мое влияние?

- Я не знаю, во что еще верить.

- А если не поможет, миз Робертс?

- Но мы хотя бы попробуем… - она стряхивает пепел. Пепельница полна, и серый хрупкий столбик скатывается на стол. - Зовите меня Ронни.

Норман не отвечает. Ему не хочется называть ее по имени. Ладно. Хорошо уже, что он с ней разговаривает.

Норман забирает пепельницу и уходит. Шуршит чем-то на кухне и возвращается с чистой пепельницей. Похоже, разговор продолжается.

- Хотите выпить?

Ронни хочет, но ей приходится отказаться. С утра ничего не ела, один глоток, и сразу развезет.

- Нет, спасибо.

- Вы остановились в гостинице? Уже поздно. Как думаете выбираться отсюда?

- На такси, - Ронни смотрит на него, чувствуя себя маленькой зареванной дурочкой, для которой спасение заключается в согласии этого мужчины помочь ей.

- Значит, вас не нужно никуда везти? Тогда я выпью, если не возражаете.

- Не возражаю.

После порции крепкого Норман слегка расслабляется, и Ронни становится проще разговаривать с ним.

- Понимаете… Для Люка война не закончилась. Он никак не может освободиться от нее. Он пытался в книге. А потом случилось все это… Пожалуйста, поверьте, мы ничего не подстраивали нарочно.

- Господи, да я верю! Только мне от этого не намного легче, - отвечает Норман, но в его голосе нет ни злости, ни раздражения. Одна усталость.

Некоторое время они молчат. Ронни разглядывает Нормана, мысленно сравнивая собеседника с сержантом. Она не знала того Эндрю Скотта, которого знал Люк. Ей, к несчастью, довелось познакомиться лишь с Джи-эр`13. Воспоминания от знакомства остались кошмарные, и фотографии, которые Люк хранит в память о сержанте, по сей день вызывают у нее нервную дрожь. Да его и без фотографий не забудешь, насмотрелась за одну ночь на жизнь вперед.

Сын и отец, действительно, похожи. Наверное, Норман считает, что Люк общался с ним поэтому. Но Ронни-то точно знает, что для Люка внешнее сходство - не главное.

Норман делает последнюю затяжку и гасит окурок в пепельнице.

- У вас развязался бинт, - замечает Ронни.

- Да? - он разглядывает повязку. - Черт.

Норман пытается завязать бинт одной рукой, но у него не получается.

- Давайте, я, - Ронни встает.

И Норман не отказывается от помощи, хотя Ронни уже и сама не рада, что напросилась. Ей неприятно прикасаться к нему. Из-за Джи-эр`13. Довольно тесный контакт с последним Ронни до сих пор вспоминает с ужасом. Сержант зажал Ронни рот ладонью и вытащил из машины. С вежливой улыбкой Скотт предупредил: если она хотя бы пискнет, он немедленно сломает ей шею. Ронни кивнула, давая понять, что кричать не станет. И тогда он убрал ладонь, позволив девушке дышать. А сам начал связывать ей руки. Методично, неторопливо. Настоящий профессионал. И, хотя сумасшедший не пытался надругаться над ней, да он по сути даже не сделал ей больно, у Ронни от одного воспоминания о его прикосновениях начинается озноб. Ну-ка хватит, истеричка. Норман - это не сержант Скотт. Даже Люк так не считает. Ронни поправляет бинт и завязывает один за другим два тугих узелка. Рядом с пальцами Ронни вздувается мощный бицепс. Как у Люка. Сколько вокруг сильных парней. Ей бы радоваться, а она ревет…

- Где вы поранились? - спрашивает Ронни.

- А… Утром один парень украл у медсестры ножницы и решил поиграть в Ганнибала Лектера, - Норман потирает перевязанную руку. - Ерунда. Главное, глаз остался цел.

- Боже мой, - невольно вырывается у Ронни.

Норман улыбается с видом "все это пустяки". У него совершенно нормальные глаза, и улыбка довольно приятная. И до Ронни вдруг доходит, что он не имеет никакого отношения к ее кошмарам, связанным с Джи-эр`13. Если бы Норман пообещал ей… Только Норман не желает говорить об этом. Он спрашивает совсем о другом.

- Зачем вы вышли за него замуж, миз Робертс? Для фильма это имело успех. А на деле…

- Причем тут фильм? Вы ведь знаете Люка… Он… Ну Боже мой, Люк просто большой ребенок. Я не могла его бросить. Но опекать взрослого человека... Это смотрелось бы странно. Пришлось выкручиваться.

- То есть, вы вышли за него из жалости? - Норман снова прищуривается, словно разглядывает ее сквозь оптический прицел.

- Нет, не из жалости, мистер Скотт, - Ронни краснеет. - Я его любила. А теперь у нас немного другие отношения.

- Вам надо родить ребенка, миз Робертс, - говорит Скотт. - Или, на худой конец, заведите собаку. Вам обязательно нужно заботиться о ком-нибудь. У вас призвание.

- Простите?.. - Ронни так растеряна, что не знает, как реагировать на его заявление.

- У вас призвание заботиться о людях. Вы без этого не можете, - поясняет Норман. - Я не прав?

- Призвание? Нет… Я забочусь о Люке, потому что он... Ему трудно.

- А кто заботится о вас?

- Я и сама могу…

- Не можете.

Ронни перестает понимать, о чем они говорят. Она только догадывается, что Норман Скотт видит намного больше, чем пытается показать. Возможно, Люк ему рассказывал что-нибудь... Господи. Ну конечно. Наверняка делился с лучшим другом своими переживаниями.

- Вы говорили, что Люк неполноценный, - Ронни крутит в руке сигаретную пачку. - А вам не приходило в голову, что из-за этого он намного человечнее нас, и поэтому привлекает к себе таких, как мы?

- Просто вы любите его, - говорит Норман.

Ронни поднимает на Скотта заплаканные глаза.

- А вы разве нет?

* * *

Люк не подозревает, что Норман не избавился от его подарка - набора видеокассет. Они переехали в новую квартиру вместе с другими пожитками. Позже Норман нашел подарок Люка и очень удивился, ведь он был уверен, что выбросил его. Подержал в руках, машинально положил в одну из коробок и забыл.

Переезд отнял довольно много времени и сил, и первый месяц Норману было не до культурного досуга. А потом как-то выдалось несколько свободных часов, Норман решил разобрать вещи и снова наткнулся на кассеты. Он не знал, откуда взялось желание пересмотреть этот фильм. Норман включил видеомагнитофон, и выходной пролетел так, словно время шло с удвоенной скоростью. И когда заканчивались титры, Норман вдруг понял, что скучает по разговорам с Люком. Открытие было таким ошеломляющим, что сначала Норман пришел в бешенство. То, что Люк сделал, не поддается никакими оправданиям. И даже если бы Норман хотел, он не смог найти объяснения его поступкам. Какого же черта тогда? Они не друзья. Так, приятели. Но что-то такое в Люке есть… Что? Да просто Норман привык к нему. Вот в чем дело. Конечно, привыкнуть можно ко всему. И к плохой погоде тоже. Но Люк - это хорошее. И не надо спрашивать себя, как с Люком связано это самое хорошее. Связано. И закончилось все слишком быстро… Вот причина: он не успел смириться с мыслью, что Люка в его жизни больше нет.

Теперь Норман часто смотрит "Бесконечную войну". Иногда просто слушает голос Люка. Иногда прокручивает в голове его рассказы и примеряет к кадрам на экране.

Сегодняшняя ночь - не исключение. Норман лежит на матрасе, брошенном на пол. На груди у него пепельница. Свет везде выключен, в темноте светится лишь экран телевизора. И тихий голос Люка говорит:

- …никто из нас не хотел продолжать войну…

Не нужно было разговаривать с Ронни таким тоном. Но она вывела его из себя. Норман терпеть не может, когда кто-то применяет специфические профессиональные навыки в обычной жизни. Он сам старается этого не делать. Только один раз подобным образом прощупал Люка, чтобы понять, что тот из себя представляет. Но Люк, кажется, ничего не понял. А Вероника Робертс с порога набросилась на него со своими журналистскими штучками. Наверное, решила, что кроме психов Норман больше ничего в жизни не видел. Что ни говори, сбить с нее самоуверенность было приятно. Девица настоящая акула. Только Люк мог с такой связаться. Пока она не разревелась, Норман смотреть на нее не мог.

Остаток вечера Вероника уламывала его поехать к Люку и притвориться, что он не помнит прошлого. "Вам это ничего не будет стоить. И я возмещу расходы". Ну конечно. Она что же, думает, он из-за цен на билеты отказывается? Господи… Что у девушки в голове? Хотя, что ожидать от влюбленной девушки.

Пусть Вероника думает о нем все, что захочет. Они расстались не врагами, а если повезет, больше никогда не встретятся.

Норман не стал ей ничего обещать. Сейчас он не готов разговаривать с Люком. Может быть потом. И не по просьбе Вероники, а тогда, когда он сам этого захочет.

* * *

- Я думал, что меня не выпустят из госпиталя, - говорит Люк.

Ронни удивленно смотрит на него.

- Как не выпустят? Это ведь госпиталь, а не тюрьма.

- Я не имею в виду тюрьму.

Ронни вздыхает.

- Люк, ну что за глупости. Тебя никто не стал бы удерживать там насильно. Теперь ты в порядке, и до следующего года можно ни о чем не беспокоиться.

- А в следующем году меня снова запрут там?

Голос Люка звучит слабо и тускло. Она везет его домой, но Люк не радуется. То есть… Ему все равно. Ронни заставляет себя улыбнуться.

- Боже мой, кто может тебя запереть? Разве ты сумасшедший? Люк, ты ведешь себя как ребенок.

- Мне казалось, тебе это нравится, - замечает Люк.

В его словах нет никакого подвоха. Люк часто говорит так - без эмоций и задних мыслей. Он просто констатирует. Ронни напоминает себе, что Люк хорошо усваивает происходящее вокруг, и не стоит недооценивать его способностей.

- Чем я буду заниматься? - спрашивает Люк, глядя в окно.

- Всем, чем захочешь.

- Я не хочу возвращаться в Лос-Анджелес.

Раньше он вел себя иначе. А сейчас будто проявился его настоящий возраст. Возможно, это только ее воображение. Доктор Дункан ответил на вопрос Ронни прямо: Люк никогда не станет таким же, как все. Он слишком долго был мертв. Мозг претерпел необратимые изменения, а препараты и химия сломали то, что не смогла уничтожить смерть. И тем не менее, Люк кажется Ронни старше. Не внешне, а по поведению.

- Ладно. Если не хочешь, оставайся тут, сколько пожелаешь. Побудешь дома. Может быть, потом придет идея.

- Может быть.

- Ну, и в конце концов, нагуляешься тут в одиночестве. Здесь ведь на пять миль вокруг никого нет.

- Только не в дождь, - говорит Люк.

* * *

Он не знает, зачем сказал это. Слова сами слетели с языка. Вот, расстроил Ронни. А она так пыталась казаться веселой и развеселить его. Правда, ему совсем не весело. Сначала-то он радовался возвращению домой, а потом опять вспомнил про Нормана, и радость погасла словно лампочка. Наверное, придется научиться с этим жить. У него и выбора-то нет.

Деревья расступаются, Люк видит дом, и сердце оттаивает. Находясь в Клинтоне три месяца подряд, он уже и не верил, что вернется в Мэро. Но вот он снова дома! Как же здорово! И Люк улыбается. В первый раз за много-много недель.

Люк выходит из машины. Ноги утопают в траве. Вязы такие же высокие, какими были в детстве. Только вот… Люк медленно идет к дому. Оглядывается на Ронни. Делает еще несколько шагов и останавливается. Двор вымощен плиткой. Между серыми камнями пробивается травка. А на том месте, где когда-то произошла последняя битва двух универсальных солдат, зеленеет кустарник.

Ронни подходит к Люку и берет его за руку.

- Спасибо за все, что ты делаешь, - говорит Люк.

- Я не делаю ничего особенного, - возражает Ронни и улыбается, глядя на него. А он смотрит на зеленые листочки кустарника.

- Джон! - раздается из дома мамин голос. - Люк приехал!

Дома все по-старому, как и много лет назад. И мама хлопочет вокруг него и "Вероник". А Люку уже кажутся глупыми страхи насчет врачей, которые хотели навсегда запереть его в больнице. И в голову внезапно приходит мысль: невозможно представить Эндрю Скотта в лечебнице для душевнобольных. А ведь сержанта обязательно отправили бы туда, останься он в живых. Другого будущего у Скотта просто не было.

Люк выходит во двор и долго смотрит на серые каменные плиты, на зелень. И отчетливо понимает, что в дождь сюда приходит не Джи-эр`13, а сержант Скотт. Эндрю, с его открытой улыбкой и десятью заповедями. Человек, много раз спасавший своих солдат от верной смерти.

Мысли об Эндрю причиняют боль, но все же теперь у Люка есть прошлое, а это немало для человека, на двадцать пять лет лишенного памяти. Он был универсальным солдатом, но воспоминания о проекте "Унисол" размыты, словно отражение в мутном запотевшем стекле. И тем не менее, они более, чем реальны.

* * *

Подчинение приказам. Застывшие лица в клубах морозного пара. "О`кей, ребята, почистим память". И снова темнота. Иногда ему хотелось задать вопрос, посмотреть в глаза, узнать, что происходит… Но после очистки памяти он уже не помнил причину своего беспокойства. Врачей в лаборатории это полностью устраивало. Универсальным солдатам запрещались эмоции и вопросы. И вообще все, свойственное обычным людям.

"Джи-эр`13 наблюдает за Джи-эр`44".

"Этого не может быть".

Десять суток его и тринадцатого держали то в изолированной холодильной камере, то в отдельном кабинете в лаборатории, и не давали никаких приказов. Вели видеозапись, проверяли показания датчиков, но так и не заметили ничего подозрительного. Солдаты не проявляли друг к другу интереса. Хотя Джи-эр`44 не понимал, для чего их изолировали, это его не беспокоило. Как и тринадцатого. Они часами сидели неподвижно друг напротив друга, и ни один из них ни разу не взглянул на другого. Универсальные солдаты не контактировали между собой, если этого не требовала миссия. А сейчас миссии не было, и приказов им никто не давал. Потому они просто ждали. Много часов подряд. Универсальный солдат был запрограммирован выполнять приказы. Мыслить самостоятельно, задавать вопросы, обсуждать приказы и ставить их под сомнение они не умели.

"Что вы тут устроили? Им даже перепрограммация не потребуется. Эти двое в полном порядке".

"Джи-эр`44 и Джи-эр`13, вернуться на свои места".

"Есть, сэр", - в унисон прозвучали два лишенных эмоций голоса.

Солдаты пересекли квадратную комнату без окон и прошагали в холодильную камеру, где находились остальные унисолы.

Людям за пультом стало неинтересно наблюдать за ними.

Их кресла были рядом. Сорок четвертый опустился в свое и откинулся на спинку. Пальцы легли на подлокотник и привычно коснулись кнопки для инъекций. Тринадцатый устроился по соседству. И вдруг в памяти сорок четвертого цветными иглами стало проявляться что-то непонятное. Серо-зеленые пятна камуфляжа на залитом солнцем поле. Они стояли на построении, а перед ними возвышалась фигура…

Сорок четвертый повернулся к соседу и встретился с пристальным взглядом темно-серых глаз. Солдат не растерялся. Он не умел испытывать эмоции. Но он точно знал, что тринадцатый… Цветные искры в мозгу начали гаснуть одна за другой.

"О`кей, ребята, почистим память".

И снова темнота.

* * *

Утро. Норман собирается на работу. После занятий с группой у него свидание с Джун. Они опять начали встречаться, и, наверное, Джун уже ждет, когда он предложит переехать к нему… Да, она бы мигом превратила склад, где он живет, в жилую квартиру. Но Норману сейчас хочется пожить для себя. Так, как он уже давно не жил. Поэтому пока их с Джун отношения ограничиваются нечастыми встречами. И, видимо, оттого, что встречи редки, им приятно бывать вместе.

- Норман, как дела? - Джимми, охранник на въезде, не торопится открывать ворота.

- Нормально.

- Все забываю спросить: твоя кузина больше не появлялась?

- Слава Богу, нет, - просто отвечает Норман.

- Но ты хоть показал ей то, что она хотела? - Джимми многозначительно играет бровями, давая понять, что не верит ни в какую кузину.

- Открывай, толстяк, - Скотт смеется. - Или я твою будку по воротам размажу.

Дни безумные. Сумасшедшие дни. Норман трогает заживающий порез под глазом и почему-то улыбается. Именно так: сумасшедшие. Черт. А ведь мир все еще способен вставать с ног на голову, хотя Норман был уверен, что мир его удивить больше не сможет.

Пора приниматься за работу. Теперь он не лейтенант и не мистер, а санитар. Старшая медсестра, как всегда в его смену, попадается навстречу словно случайно.

- Доброе утро, Норман.

- Доброе утро, Элис.

- Как прошли выходные?

- Отлично, спасибо.

Элис изумленно смотрит ему вслед.

В конце коридора доктор Брайн орет в телефон:

- Какой умник воткнул этого амбала в отделение к овощам? Он нам нужен на третьем этаже!

Норман машет Брайну рукой.

Тот прикрывает трубку ладонью.

- Привет, тренер. Как настроение?

- Отлично, док.

- А ведь не врешь, Скотт!

Норман улыбается. Точно. Он не врет. Самое мерзкое в жизни - это не предательство и не одиночество, а чувство ненужности. Иногда хватает за горло настолько крепко, что хочется… Да ничего не хочется. И жить тоже. Но появился Люк, упал, будто снег на голову, и в Нормане проснулся интерес к происходящему вокруг. Люк не знал, что вытащил Нормана со дна болота. Норман ведь никогда не говорил ему об этом. А, наверное, надо было. Тем более, что Вероника Робертс готова оплатить все расходы.

Норман усмехается. Девушка больше не вызывает в нем раздражения. Интересно, Люк понимает, насколько ему повезло? Норману даже немного завидно. Ради него никто из женщин собой не жертвовал. Обычно на жертвы всегда шел он.

Все-таки Вероника попала в точку. Норман остыл. С холодной головой воспринимать мир гораздо проще. Перестаешь думать, что кругом одни враги, факт. Уродов хватает, но не все они свалились именно на него. Люк, конечно, устроил ему клинические испытания, но что с него взять? Он просто не знает, как надо себя вести. Теперь вот будет знать. Люди делают ошибки. Это заложено в человеческой природе.

Люк Девро. Принесло же тебя… Да, что-то между ними завязывалось, но до не разлей воды им еще очень далеко. Все оборвалось. Только вот не закончилось. Норману хочется отмахнуться и сказать, что это ему не нужно. Но он не может. Обманывать других - легко. Обманывать себя - бессмысленно. Норман привык к Люку. Странный парень настолько крепко вошел в жизнь Скотта, что теперь Норману не хватает его. Девчонка, жена Люка, права: Люк привлекает людей. Тех, кто забит ложью и жестокостью. Тех, кто сам жесток и фальшив. Люк не может исцелиться сам, но он исцеляет других. И это нельзя отрицать.

Норман не знает, хочет ли возобновлять общение с Люком. Но ему больше не больно. Наверное, хорошее начало?

* * *

Прошло какое-то время. Сорок четвертый не знал, сколько. Может быть, год. Может, десять лет. Понятие времени для унисолов не существовало. Но теперь, вместо светло-зеленых больничных комбинезонов они носили стилизованный под военную форму серо-желтый камуфляж.

Их разбили на пары. Сорок четвертого прикрепили к тринадцатому. Испытания показали, что Джи-эр`13 эффективнее работает в ближнем бою, а Джи-эр`44 идеально обеспечивает подступ к месту проведения операции и прикрытие. Каждый из унисолов был профессиональным бойцом, но при этом у каждого имелись свои сильные стороны. Полковник старался учитывать различные нюансы при планировании миссии. У тринадцатого коэффициент убойной силы превышал все показатели в группе, он убивал молниеносно, как змея, когда требовалось - голыми руками. Сорок четвертый же, если не получал конкретного приказа по устранению, обычно просто выводил противника из строя. Полковника озадачивала такая странность. А темнокожий лаборант продолжал настаивать на выводе этой боевой группы из проекта. На вопрос "Почему?" он отвечал: "Тринадцатый и сорок четвертый ведут себя не так, как другие".

Джи-эр`44 не понимал, что значит "как другие". Ему вообще не было дела до других. Он реагировал только на свой позывной, а еще он знал, что его пара - Джи-эр`13. И они выполняли приказы аккуратно, четко и в срок.

Лишь один раз в паре случился сбой. Солдатам нужно было спуститься на дно каньона. Трое наверху держали страховку, трое спускались вниз. Сорок четвертый страховал тринадцатого, но когда отдали приказ спускаться, тринадцатый почему-то подошел не к своей паре, а к семьдесят четвертому. Пятьдесят шестой остался стоять на краю каньона, ожидая, когда освободится занятый Джи-эр`13 канат. Следящие за спуском люди не поняли, что произошло. Приказали пятьдесят шестому работать с сорок четвертым, а после миссии положили тринадцатого на обширное обследование. И снова ничего не нашли.

"Просто сбой".

"Джи-эр`13 не захотел работать с Джи-эр`44".

"Он не может хотеть или не хотеть!"

"Он не выполнил приказ".

"Он выполнил приказ и провел операцию отлично. Только с чужой группой".

"Так что, поменяем состав групп?"

"Нет. Они остаются вместе".

"Джи-эр`13 прекрасно знал, что делал, полковник. Ему не нравится сорок четвертый".

"Что вы такое несете?"

"У них был опасный спуск, и тринадцатый не захотел рисковать. Поэтому выбрал семьдесят четвертого".

"С меня довольно".

Мнительного лаборанта убрали из программы. Полковник Перри решил, что молодой человек склонен фантазировать и искажать факты. Тогда полковник еще не знал, что своей наблюдательностью парень спас себе жизнь.

Становится темно. Люк смотрит на небо. Тучи сгущаются, будет дождь. Но дождь в Мэро его больше не пугает. Если бы еще не было так больно, когда он вспоминает о Нормане…

Ронни подходит к нему и обнимает за плечи.

- Снова думаешь о нем?

- Нет, - Люк качает головой. - Я просто вспомнил, как все было там… В лаборатории.

- Тебе нужно это забыть.

- Забыть? - удивляется Люк.

- Вычеркнуть из памяти, - твердо говорит Ронни.

- Как это вычеркнуть? - недоумевает Люк. - Но я не хочу. Я хочу все помнить.

- Даже если это больно? - Ронни внимательно смотрит на него.

- Да, - отвечает Люк, и в его голосе нет ни тени сомнения.

- Ну, хорошо, если ты так хочешь.

- Хочу.

- Просто нелишне помнить еще и о том, что нужно жить настоящим!

- Да, наверное…. - Люк долго молчит, а потом тихо спрашивает: - Но что делать, когда есть только прошлое?

* * *

Норман возвращается на пост в одиннадцать вечера и ставит подпись в графе "Обход".

- Как дела? - спрашивает ночная сиделка.

- Все спят.

- Ты серьезно?

- Самому не верится, Джули.

В двенадцать Норман снова уходит. Отделение спит мертвым сном. Этаж, днем наполненный бормотанием и всхлипами, словно вымер и напоминает морг. "Кажется, Элис переусердствовала со снотворным", - думает Норман.

Джули размешивает сахар в бумажном стакане с кофе.

- Тебя к телефону, - говорит она, показывая пластмассовой ложечкой на трубку, лежащую рядом с регистрационным журналом.

У Нормана округляются глаза.

- Шутишь?

- Нет.

- Кто это?

- Она не представилась. Голос приятный, - ехидно добавляет Джули. - Использование телефона в личных целях, ммм?

- В каких личных целях, ты о чем? Мне за шесть лет сюда ни разу не звонили.

- Знаю, Скотт, к тебе не придерешься. Ну ладно, не заставляй девушку ждать.

Норман подходит к столу и берет трубку.

- Да?

- Мистер Скотт, это Ронни Робертс.

- А.

- Простите за беспокойство. Но мне нужно поговорить с вами.

- Что, Пентагон снова потерял секретные сведенья? - Норман вздыхает. У него даже нет сил на раздражение.

- Завтра кое-что будет в газетах. Хотела вас предупредить.

- Кое-что? Миз Робертс, вы надо мной издеваетесь?

- Нет. Некоторое время назад кто-то сфотографировал вас с Люком в Биллингсе и продал в газеты эти снимки вместе со статьей. Не знаю, в какие еще издания они попадут, но мне сообщили, что материал точно будет на первой странице "Лос-Анджелес таймс".

- Какой еще материал?

- О вас и Люке. О том, что вы часто виделись раньше, но стали непримиримыми врагами после истории с Джи-эр`13.

Норман обдумывает ее слова.

- Я думал, это уже закончилось, - наконец, произносит он.

- Не закончилось. Я не хочу, чтобы Люк это увидел. Он сейчас в Мэро, там плохо со свежими новостями, но рано или поздно он узнает. Завтра я поеду к нему. Попробую как-нибудь подготовить…

Норман ожидает, что Ронни снова станет упрашивать его поговорить с Люком, но Ронни почему-то не делает этого.

- Зачем вы мне звоните?

- Предупредить. Чтобы это не стало для вас неожиданностью завтра утром. Еще раз извините за беспокойство. До свидания.

- Подождите, миз Робертс.

- Да?

- Как Люк?

- Ему лучше. Было лучше.

- Он справится.

- Я надеюсь, мистер Скотт, Люк сильнее, чем кажется, но…

- Зовите меня Норман, - перебивает он.

Ронни на том конце провода спотыкается на полуслове и продолжает совсем другим тоном:

- Хорошо… Норман.

- Похоже, мы снова в одной лодке.

- Да. Похоже.

- Миз Робертс…

- Вероника.

- Вероника. Скажите, сенсацию вообще когда-нибудь используют во благо, а не во вред?

- Смотря какие цели преследуют…

- Может быть, все-таки дать вам интервью?

- Не нужно, Норман. Люку оно не поможет. Он поймет, что мы делаем это нарочно. Ради него.

- Так объясните ему, что ради себя я бы никогда этого не сделал, - отвечает Норман. - Позвоните, если надумаете. До свидания, Вероника.

Джули вопросительно смотрит на Скотта.

- Все в порядке?

- До утра - да, - Норман кладет трубку на рычаг.

- Что ты имеешь в виду?

- Утром узнаешь, - отвечает Норман.

В половине девятого утренняя смена смотрит на Скотта так, словно у него выросла третья рука или вторая голова. Никто не говорит ему ни слова, но Норман понимает: коллеги уже ознакомились со свежей прессой.

Ох, черт побрал все это…

Телефон разрывается от звонков. Норман снимает трубку с рычага и пытается поспать после ночного дежурства, но сон не идет. И Норман курит, не сводя глаз с газетного листа, на котором красуется большая, чуть размытая фотография, сделанная в аэропорте Биллингса. Как же звали того нахала с фотоаппаратом? Ренделл. Точно. Но автором фотографии значится некая Беверли Хант. Имя, конечно, можно подделать… Норман вспоминает звонок Ронни. Она позвонила предупредить его. Просто так. Едва ли рассчитывала, что он сжалится и предложит помощь. Ронни ведь даже не поверила, когда он предложил.

Ладно. Норман садится и сбрасывает одеяло. Пора вмешаться. И это никакое не великодушие. Они все уже порядком нахлебались дерьма из-за украденных дискет. Люк, что бы он ни натворил - нарочно или случайно - не заслуживает повторения истории. Хватит. Мертвые мертвы, даже если о них пишут книги.

У подъезда Нормана поджидает несколько человек.

"Господи, ну и горазды же они вынюхивать. А мы еще боремся за право о неприкосновенности жилья и требуем не вмешиваться в личную жизнь…" - усмехается Норман. Но сегодня это ему на руку. Он идет по тротуару, делая вид, что не собирается давать никаких интервью, а сам прислушивается к голосам следующих за ним людей. Сейчас они совсем отчаются, и тогда… Норман замечает плотно сбитого лысоватого мужчину, обвешанного фотообъективами. Джордж Ренделл. Старый знакомый.

- Мистер Скотт, как вы можете прокомментировать?..

- "Чикаго Монинг Пост", вы на самом деле…

- Пару слов для прессы…

Ренделл выступает вперед с диктофоном наизготовку.

- Пожалуйста, у меня всего три вопроса.

- Правда? - Норман останавливается и медленно оборачивается к журналисту. Скотт отлично знает, что после бессонной ночи выглядит не очень дружелюбно, и старается усугубить эффект одним из своих прищуров. Многие говорили Норману, что у него при этом становится такой взгляд, словно он сейчас нажмет курок.

И Ренделл испуганно замирает, не зная, бежать ему или стоять на месте.

- Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, - Норман чуть ли не заворачивает журналисту руку за спину и тащит его за собой к машине. Остальные, совершенно ошарашенные, трусят за ними, наперебой выкрикивая вопросы, но Скотт не отвечает и молча запихивает в "Линкольн" полупарализованного от страха Джорджа Ренделла.

- Прошу прощения, господа, мистер Скотт отказался комментировать ситуацию, - Норман захлопывает дверцу и обходит автомобиль, доставая ключи. - Так и напишите: отказался. Всего хорошего.

Норман садится за руль.

Ренделл мертвой хваткой держится за диктофон, словно охотник на вампиров за библию.

Они проезжают пару кварталов, и Норман паркуется у большого торгового центра.

- Ну, - Скотт поворачивается к Ренделлу, - как поживает Беверли Хант?

Журналист с опаской смотрит на своего похитителя.

- О ком вы говорите?

- Вы знаете, о ком, мистер Ренделл.

- Вы помните мое имя?

- Конечно, мистер Ренделл. У меня был такой род занятий, что память на имена и лица просто необходима, - Норман снова прищуривается, и журналист с трудом проглатывает застрявшую в горле слюну.

- В прыти вам не откажешь, мистер Ренделл, - Норман глядит на фотоаппарат и объективы. - И многим вы сломали жизнь с помощью этой штуки?

- По крайней мере, я никого не убивал, - говорит Ренделл.

Норман усмехается.

- Верно. Вы не убиваете. Вы калечите людям судьбы и получаете за это деньги.

Несколько секунд они молча смотрят друг на друга.

Потом Норман откидывается на спинку кресла и интересуется:

- Сколько времени вам понадобится, чтобы продать свои материалы Беверли Хант?

- Что?

- Интервью должно появиться самое позднее - послезавтра.

Ренделл потрясенно глядит на Скотта.

- Это возможно? - спрашивает Норман.

- Д-да.

- Прекрасно. Но если вы переврете хоть одно слово, мистер Ренделл…

Журналист меняется в лице.

- О… Мистер Скотт! Вы напрасно беспокоитесь. Я буду предельно точен. Можете не сомневаться…

- Тогда приступим.

- Конечно, конечно… - Ренделл берет диктофон в правую руку и нажимает на кнопку записи. - Скажите, в связи с сенсационным репортажем, который прошел в СМИ в прошлом году, не изменились ли ваши отношения с одним из участников скандала?

- С Люком Девро? А с чего бы они изменились? Для меня все эти события не были сенсацией.

Ренделл с недоверием смотрит на Нормана.

- Да? Мистер Девро рассказал вам всю историю от начала до конца?

- Именно так, - кивает Скотт. - Поэтому, когда Америка пребывала в шоке, я свой шок уже пережил.

- То есть, вы хотите сказать, вы и мистер Девро не перестали общаться после…

- Нет, не перестали. Люк Девро находился на длительном лечении. Проходил восстановительный курс. У меня тоже были дела. Мы не имели возможности навещать друг друга. Но мы не теряли связи.

- Значит, слух о вашей вражде сильно преувеличен?

- Хотелось бы узнать, кто его распространил, - ухмыляется Норман и добавляет серьезно: - Все это ложь. Никакой вражды не было.

- Неофициальные источники утверждают…

- Мистер Ренделл, мне плевать на неофициальные источники. Просто поймите одно: война закончилась.

Журналист открывает рот для очередного вопроса, но Скотт повторяет:

- Война закончилась. Я хочу, чтобы это обязательно вошло в статью.

Эпилог

Ронни приезжает рано утром. Миссис Девро хочет разбудить Люка, но Ронни просит не делать этого. Через два часа у нее самолет. Она не может задерживаться.

- Я на одну минутку, - объясняет Ронни. В руках у нее две газеты, которые девушка держит осторожно, словно букет.

Миссис Девро провожает невестку удивленным взглядом.

Ронни на цыпочках крадется по коридору, скидывает туфли и в одних чулках входит в комнату Люка.

После лечения сон у него нормализовался. Теперь Люк спит по восемь-десять часов, крепко и глубоко. По рекомендации врача он не засиживается допоздна и ложится не позже одиннадцати. Доктор Дункан сказал ему соблюдать режим, и Люк четко следует указаниям. Хоть тут на него можно положиться. Ронни осторожно кладет рядом с ним на подушку две газеты: "Хот ньюс" и "Лос-Анджелес таймс". На обложках обеих газет крупный заголовок "Война закончилась". И фотография Нормана Скотта. Ронни выходит и осторожно прикрывает за собой дверь.

Девушка спускается в гостиную и прощается с миссис Девро, обещая приехать, когда появится свободное время. Задерживаться он не может, ее ждет такси. Надо поторопиться.

Ронни смотрит на теряющийся за деревьями дом и понимает, что, конечно же, она еще вернется сюда. Только, наверное, не как жена, а просто как старый друг семьи… Нужно привыкать к этому уже сейчас, потому что скоро все станет именно так. Но Ронни меньше всего думает о себе. Главное, когда Люк проснется, для него начнется новая жизнь. С будущим, где нет войны.