Икени

Прошло меньше месяца с того дня, когда он услышал, как несколько бойцов тайком разговаривали о нем. Недоверчиво, испуганно, с нервным смехом они шептались о том, что он не человек, что эксперименты Ходжо были нацелены на создание лидера-киборга, который бы никогда не испытывал боли, у которого никогда бы не текла кровь, который никогда бы не жаловался – стратегически безупречной машины для убийств.

Зак настучал им по головам, когда слух достиг его ушей, и устроил публичный выговор. Сефирот был поражён стремительностью и злобой, с которой тот его защищал – поражён и озадачен. В конце концов, слухи были объяснимы; он бы больше удивился, если б никто не обратил внимания на его... своеобразие.

Но Зак разозлился на них, а Зак никогда не злился. Сефирот пару раз думал спросить, когда они были наедине, но... он не понимал причины таких сильных эмоций, и Зак мог разозлиться и на него, затронь он что-то, вызывающее в нем такую ярость. Мысль о злящемся на него Заке причиняла беспокойство, была неприятной, хотя он не мог объяснить — чем, потому так и не спросил.

А сейчас он думал – а был ли смысл выяснять в свете того, что вышеупомянутые солдаты давно были мертвы.

Уже другой боец притащил в лазарет шлюху, нарушая тем самым негласное правило о том, что местные женщины, тайно продававшие себя солдатам-оккупантам, никогда не попадались на глаза офицерам, а если попадались – то оставались незамеченными. Но сердце этого мальчишки было слишком добрым для армии Шинры, а шлюха билась в судорогах и почти ослепла от лихорадки, поэтому он принёс её врачам, и она скончалась меньше чем через три часа. Все думали, что руки солдата тряслись тогда от нервов, пока на следующее утро уже его самого не принесли в лазарет соседи по казарме. Даже если бы он ещё тогда, с самого начала, начал задавать вопросы, это бы не помогло. Шлюха отменно поработала: полдюжины заразившихся через три дня, и тот, первый мальчик уже умер к тому моменту, как его товарищ упомянул про это при Сефироте.

- Он звал её Дженни, - сказал паренёк, с ужасом глядя на подёргивания своих рук, абсолютно не подчинявшихся его контролю. - Он не мог повторить ту иноязычную тарабарщину, которой она себя называла – что-то вроде Кенни, но это же не женское имя...

- Икени, - сказал Сефирот, и, уже не обращая внимания на то, как лицо мальчика вспыхнуло узнаванием и ужасом, отправился отдавать приказ об абсолютном карантине, а затем связываться с Мидгаром.

Через неделю они потеряли половину регулярных войск. К тому моменту, как первые двое солджеров третьего класса проснулись с лихорадкой и трясущимися руками, погибла вторая половина. Материя и зелья только усугубляли ситуацию. Это был какой-то неврологический вирус, связанный с потоком энергии лайфстрима в теле; изменения, которым подверглись солджеры, просто позволяли им дольше этому вирусу сопротивляться, дольше прожить, но в них также было и больше пищи для него — Мако, военная подготовка и все прочие перемены.

К началу третьей недели симптомы появились у всех солджеров второго класса. Единственными, кто оставался незатронутым, были он сам и их солджер первого класса – Зак.

Врач был второго класса, и он не оставлял надежды, что они потеряют не весь лагерь, что хоть кто-нибудь из солджеров сможет выкарабкаться. Он уже понял, как отсрочить худшее, к тому моменту, как погиб сам – не от вируса, а от рук отряда смертников, состоявшего из вутайских ренегатов в чёрном, которые пробрались в почти вымерший лагерь, чтобы прикончить горстку оставшихся в живых военных Шинры. Сефирот испытал неожиданно эмоциональное, мстительное удовольствие, убивая их, потому что доктор делал успехи в исследовании вируса, даже несмотря на то, что в лагере оставалось едва ли с десяток выживших, и потому что тем же утром Зак проснулся с трясущимися руками, попытавшись скрыть это от него.

Двое солджеров второго класса, которых вутайцам не удалось добить, переглянулись, слишком торжественно отдали ему честь, и один из них сказал:

- Забирайте генерал-лейтенанта и оставьте нас, сэр.

Вот тогда-то Сефирот начал понимать злость Зака. Он не удостоил предложение ответом и продолжил потуже наматывать жгут на обрубок ноги лейтенанта, отбросив назад волосы окровавленной рукой и собираясь прижечь рану, чтобы остановить кровотечение. Материя была бы смертным приговором для обоих, а он отказывался отдать врагу, которого нельзя было увидеть, до которого нельзя было дотронуться, абсолютно всё.

- Сэр, - сказал второй, настолько юный, что его голос ещё не установился. - Мы вас будем только задерживать, сэр. У вас может получиться, если они не будут знать, в каком направлении вы ушли. Берите генерал-лейтенанта и идите.

- Капрал Лоленд...

- Сэр, - сказал тот, что постарше. - Если мы пойдем с вами, никакой пользы от нас не будет. Если мы останемся, мы сможем или задержать их, или убедить, что больше никого и не было. Они и так уже знают, что нас осталось мало. Берите Зака и идите. Сейчас же, пока они не прислали вторую волну.

Он отдал им обоим честь и оставил их умирать.

В конце концов, может, они были и правы насчёт того, что он не человек, думал Сефирот, потому что по прошествии целого месяца он был единственным, кого не коснулся вирус. Но насчёт того, что он не чувствовал боли, они сильно ошибались.

Каким-то образом у него получилось не дать Заку умереть целую неделю. Чтобы того не убили конвульсии и лихорадка, Сефирот плотно спеленал Зака и обложил льдом, который постоянно обновлял с помощью материи. С обморожениями он справится потом, когда заклинания лечения и регенерации не будут подпитывать вирус. Когда лихорадка внезапно прекратилась посреди ночи, Сефироту пришлось спешно выуживать Зака из льда, чтобы падающая температура не снизилась до гипотермии. Тем не менее, развязывать его было ещё рано — он всё так же был подвержен припадкам конвульсий, а лихорадка и повреждения нервов оставили его практически слепым, скрюченным и... беспомощным. Зак никогда раньше не был беспомощным, точно так же, как Зак никогда не злился. Зак был солнцем в его холодной тьме, всегда рядом, всегда улыбающийся, полный оптимизма и надежды, которых хватило бы на дюжину; их всегда с лихвой хватало, чтобы восполнить его собственный недостаток в них, и Зак никогда не выказывал даже секундного недовольства этим, и...

Мир без яркой, очаровательной, бесстрашной улыбки Зака был не приспособлен для существования. Перед тем, как покинуть эту планету, он сделает так, что весь народ этого подлого Вутая сгорит дотла за то, что они отняли у него улыбку Зака.

Война Шинры – дело Шинры, но теперь она затрагивала его лично.

Зак был твёрдо уверен, что пришёл его черёд отправляться на тот свет. Он знал это уже тогда, когда проснулся в ознобе, и его первой мыслью было: «Чёрт, он же не переживёт, если я помру у него на руках». Ещё сильней он уверился в том, что пробил его час, когда те суицидники ворвались в лагерь, и за всполохами меча Сефирота и его волос на фоне кроваво-грязной тьмы он уже почти ничего не помнил.

Однако Небеса по идее яркие, а он, сколько ни моргал, ничего не мог разглядеть, да при этом ещё и горло отчаянно саднило. Пора было задуматься об аде, только вот он уже знал, что ад ничем не страшней Вутая, а Зак всем сердцем верил: он не настолько нагрешил в жизни, чтобы оставаться в Вутае навечно.

...Ну ладно, ладно, он не был похож на невинную монашку, преклонившую колени в молельне. Он не испытывал никакого благоговения перед титулами и званиями, и в свое время оскорбил не одну шишку в Шинре. Он отколол чуть больше дурацких шуток, чем было безвредно для холодного достоинства его вышестоящего офицера. Но это было во благо, чёрт возьми. Он был твёрдо уверен, что не заслужил ада за то, что заставил Сефа улыбаться вопреки себе, и меньше всего за то, что тот смог улыбнуться во время одной из убийственно скучных речей президента. Это можно было записать в графу «Достижения, обеспечивающие Искупление».

Зак попытался спросить, где он, но всё, что получилось - это слабый сиплый звук, что-то среднее между сопением и стоном. Тем не менее, с ушами всё вроде было в порядке, потому что скрип кожи о камень был одним из самых приятных звуков из всех, какие он мог представить. Вутайские смертники не носили кожи; да и вообще почти никто не носил кожи, кроме...

- Пей, - произнесла темнота голосом Сефирота, и тёплая рука в кожаной перчатке приподняла ему голову, а вторая поднесла что-то к его губам, по капле вливая драгоценный нектар в рот. Зак пытался сказать: «Ещё», но эта рука была до жестокости размеренна.

- Потихоньку, - сказал ему голос, - не хватало тебе захлебнуться.

Зак бы бросил чем-нибудь в голову Сефироту, да он был связан настолько крепко, что не мог шевельнуть и пальцем. Он выдавил нетерпеливый всхрап, облизывая край кружки, чтобы не упустить ни капли, но Сефирот её отнял, и он уже практически собрался заскулить, когда мгновением позже кружка вернулась, снова полная до краев.

Чистая вода была даже вкусней выпивки, подумалось ему, и он слегка удивился, но спорить совершенно не собирался.

- Ещё? - спросил Сефирот, когда и вторая кружка была опустошена, и Зак ответил бы, что ещё, ещё, если бы в тот момент, как он перестал изо всех сил концентрироваться на том, чтобы глотать и не давиться, он уже на три четверти не спал и не проваливался бы в глубокий сон окончательно.

Во второй раз, когда он проснулся, Сефирот был к этому готов, потому что вода сразу же была подана, и Зак выпил её насколько мог быстрей, будучи спеленатым, как мумия.

- Ннн, - произнёс он, и попробовал прочистить горло. - Нха.

- Ещё? - спросил Сефирот, и в его голосе было столько нежного беспокойства, что это практически напугало его.

- Ммм... - чёрт, его уже начало доставать это ни бэ ни мэ вместо связной речи, потому что ему чрезвычайно важно было узнать, что, чёрт возьми, происходит. - Нха. Нгха.

...Только вот очень сложно говорить, когда у твоих губ опять полная кружка, и вода плещется у самого края, того и гляди прольется; Зак задвинул нетерпение подальше и снова начал пить. Нужно было как-то поблагодарить, а произнести он этого не смог бы, поэтому самое лучшее, что он мог сделать - прижаться головой к сгибу руки Сефирота и улыбнуться. Верней, это он думал, что улыбнулся, хотя и сомневался, что мышцы лица работают нормально.

Но в этот момент кружка упала на землю – по звуку камень, скорей – Сефирот отпрянул, отшатнувшись от него, и наступил на что-то хрустнувшее. - Нннхх....

Чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт...

И это уже руки Сефирота дрожали, когда он прикоснулся к нему снова, что напугало его. Очень, очень напугало.

- Нннхахх...

Сефирот прижал трясущиеся пальцы к его губам, провел рукой по его волосам, и голос его тоже дрожал:

- Я всех их убью, - сказал он, почти внятно, не считая сбившегося дыхания. - Перебью всех до последнего, и весь никчёмный континент сгорит за тебя. А тебя я возьму с собой. Тебя я никогда здесь не оставлю, Зак. Я возьму тебя с собой, когда придёт время уходить. Обещаю.

Это звучало нехорошо. Это звучало совсем нехорошо.

- Хотя... может, ты предпочтёшь уйти первым?

А это звучало ещё хуже. Сверх-экстра-супер нехорошо. Даже почти что плохо.

- Было бы эгоистично с моей стороны, - сказал он этим же странным, вибрирующим, почти рассудительным, но немного отстранённым голосом, - было бы жестоко заставлять тебя ждать, страдая... Ты хочешь уйти первым, Зак? Тебе больно?

- Ннннееееххх.... - промычал Зак, и горько пожалел, что был связан — так бы он хоть попытался уползти и забиться куда-нибудь.

Рука Сефирота перестала трястись, что было жуть как хорошо, учитывая, что к его горлу прижался острый холодный край кое-чего, вполне знакомого Заку.

- Выбор за тобой, - сказал Сефирот. - Ты предпочтёшь уйти сейчас, Зак?..

Зак, не будь дураком, лежал так тихо, как мог, едва дыша, не осмеливаясь даже сглотнуть, не то что произвести какой-нибудь звук.

Спустя целую вечность Сефирот отнял лезвие от его горла, ещё раз перебрал его волосы дрожащими пальцами. Руки его были теплыми, что казалось совершенно сюрреалистичным.

- Ты всегда был таким храбрым, - пробормотал он. - Спасибо. Подождёшь меня ещё чуть-чуть, Зак? Есть кое-что, что мне нужно закончить до того, как мы уйдем.

В обычной ситуации Зак попробовал бы поговорить с ним, дотронуться до него, улыбнуться ему и убедить, что всё будет хорошо. Однако, будучи связанным во избежание неконтролируемых конвульсий и лишённым речи, Заку подумалось, что может, в конце-то концов, он не был так уж далёк от истины, когда предположил, что он в аду.

Они выработали своего рода язык сигналов: Сефирот задавал вопросы, требующие ответа «да» или «нет», с поразительным запасом терпения, а Зак в ответ моргал. Помогало, до определённой степени, но не до конца — у Зака не было возможности задать вопросы, о которых сам Сефирот никогда бы не подумал, например, «Ну как ты?», «Хочешь об этом поговорить?», или даже «Эй, как там эти, Тайгеры? Кто, по-твоему, выиграл межконтинентальный плей-офф в этом году?» - да что угодно, чтобы заставить его поболтать об обычной жизни, а не ограничиваться куцыми фразами первой необходимости: «Еды?», «Воды?», «Поспишь?», «Ещё?», «Всё?».

Зак изо всех сил пытался снова научиться говорить, пока Сефирот уходил делать что-то там, после чего возвращался загнанный донельзя, спотыкаясь от усталости, - при этом в голосе его звенело дикое, страшное удовольствие от достигнутого, из-за чего у Зака было чувство - он знает, что Сефирот делал с селами и городами Вутая, а вот проверять, прав он или нет, ему абсолютно не хотелось. Первым делом нужно было вернуть голос. Всё остальное было вторичным — слепота, конвульсии — всё это можно было пережить. Но Сефирот, сошедший с ума из-за того, что с ним за месяц сделал вирус... ничего хорошего это никому не сулило.

Потому что это же был вирус, так? Было, конечно, очень хорошо, что он не бился в судорогах, но весь тот разговор об уходе с помощью Масамуне звучал очень похоже на какой-то галлюцинаторный бред, и Зак был практически уверен, что бредил не он. И — да, Сефирот, конечно, не был... нормальным, но он всё же был человеком. Должен был быть человеком. Зак отказывался верить, что тот больше не был человеческим существом, после всего дерьма, через которое он прошёл благодаря этому безумному ученому. А раз он был человеком, то вирус, возможно, что-то там делал с его головой, поэтому Заку было необходимо поправиться как можно быстрей и убедить Сефирота, что у него есть на кого положиться, если — и когда — его ледяная сила воли не выдержит того, что вирус творил с начинкой его черепа.

Мысль о том, что дело может быть не в вирусе, была ещё менее комфортной, поэтому Зак выкинул её из головы и продолжал учиться заново контролировать лицо, голос, да что угодно, лишь бы дотянуться в темноту и попытаться дотронуться до того, что осталось от Генерала, который никогда раньше не испытывал поражения, и вдруг увидел, как весь его отряд оказался сметён невидимым врагом.

Не то чтобы он совершенно выжил из ума, отчаянно убеждал себя Зак, когда Сефирот прикладывал миску с бульоном к его губам и помогал ему пить. Сефирот всё ещё знал, кто такой Зак, всё так же заботился о его самочувствии, даже проводя столько времени, делая... что он там делал... или сидя в молчании и раздумьях у огня, который Зак едва мог разглядеть — всего лишь слабое тёплое золотое мерцание в темноте.

Поэтому Заку нужно было вернуть голос, пока Сеф не дораздумывался до окончательного помешательства. Размышлял он всегда слишком много - и до того, как они обнаружили, что застряли в аду. Составить ему компанию, ад там или не ад, было практически гражданским долгом Зака. Оставаться с ним в аду было лучше, чем бросить его одного в раю, а уж о том, чтобы бросить его одного в аду, не стоило и думать.

Сефирот казался более выжатым, чем обычно, когда, спотыкаясь, вернулся одним... ну, Зак решил, что это был вечер, потому что он постановил, что уход означает утро, а возвращение - вечер. Однако звуки шагов были запинающимися, медленными и с приволакиванием, и он скорей свалился, чем сел рядом с Заком, чтобы предложить ему бульон и фрукты.

Изо всех сил сосредоточившись, Зак сказал:

- Эй. Шшефф.

Сефирот чуть не уронил миску, и Зак не смог сдержать сиплое хихиканье.

- Шшефф, - Зак попытался покрутить пальцами. - Уки. Вуки.

- Что? - спросил он, и Зак снова пошевелил пальцами, более настойчиво. - Руки?

- Уху.

Сефирот одним коротким движением разорвал повязку, и Зак нащупал в темноте чёрную кожу на чём-то тёплом, проследовал по её краю до плеч, и вот он наконец-то смог обнять его — в чём тот нуждался целую вечность — потому что рот Зака всё ещё не был приспособлен для таких сложных сочетаний звуков, как «спасибо».

Сефирот обхватил его обеими руками и крепко, до синяков, сжал, но Зак не возражал; это был прогресс, это было нечто отличное от того, что Сефирот делал обычно - пялился в огонь, полировал клинок и видел — что он там видел в мире, где единственным оставшимся у него был Зак, и от Зака не было никакого проку. Он и сейчас был бесполезен, но теперь он мог сделать хоть минимум, чтобы отвлечь Сефирота.

И он не собирался проявлять неблагодарность за что бы то ни было. Благодаря Сефироту он жил, и Заку нужно было убедить его, что это правильное решение. Единственное, о чем он жалел... единственной причиной, по которой он мучительно, виновато жалел, что не может видеть, являлось то, что он не знал, ужаснётся ли Сефирот, если он снова попытается ему улыбнуться, а это необходимо было знать. Просто спросить он не мог, потому что Сефирот был... не сказать, чтобы психически устойчивым, беспристрастным свидетелем. Поэтому ему очень хотелось самому увидеть, насколько он плох, ну или по крайней мере нужен был кто-нибудь, кого бы он мог об этом спросить. А пока он будет работать над речью.

В течение первого месяца Сефирот приобрёл привычку стирать города и села, ставшие его целью, методом «выжечь на корню», не оставлявшим ничего, кроме пепла на ветру и обугленных руин, скорченных в предсмертных судорогах. Он не мог рисковать, боясь привести преследователей к убежищу, где медленно поправлялся Зак, что означало, что ни одно живое существо не выживало после встречи с ним, и цели своих случайных атак ему приходилось выбирать очень аккуратно, с нарочитой непоследовательностью.

Не то чтобы это было сложно. Ярость и боль являлись сами по себе движущей силой, но, поместив ярость и боль под контроль целенаправленности и хладнокровной стратегии, Сефирот обнаружил, что человечество построило мало чего такого, что он не смог бы испепелить или стереть с лица земли менее чем за час. То, что оставалось после, почти всегда можно было описать как «тлеющая куча мусора вперемешку с трупами».

Через несколько недель он заметил, что многие из деревушек были покинуты, и это упрощало его работу, поскольку здания и поля не убегали, не кричали и не пытались безнадёжно дать отпор. Он мог бы так и оставить их брошенными, но тут был вопрос политики, а его политикой стало причинить как можно больше страданий всему народу Вутая, соразмерно тем страданиям, которые испытывали его солдаты, крича от боли и умирая в конвульсиях. Их конец должен был наступать неожиданно, но мучиться они должны были долго, с ужасом и болью наблюдая, как смерть подкрадывается, чтобы посмотреть им в лицо, и не должно было оставаться никакого убежища, куда они могли бы спрятаться, точно так же как его люди не имели укрытия и спасения. И поэтому он сжигал что деревни, что жителей Вутая — с равным спокойствием.

Никто из них не говорил на его языке; а он говорил на их достаточно хорошо, чтобы разобрать вопрос «Почему?» среди криков.

- Икени, - отвечал он на это, методично размахивая Масамуне.

- Шефф, - сказал Зак, когда Сефирот вернулся, надеясь, что глаза улыбались Сефу за него. - Хоошо п'овел день?

- Успешно, - сказал Сефирот, шелест, звуки чего-то мокрого разрывающегося, шарканье, длинный тёмный силуэт Сефирота закрывает расплывчатое свечение костра. - Как ты себя чувствуешь?

- Хоошо. Никаких к... кону... шудоог. Веш день.

- Это хорошо, - мягко ответил Сефирот, и всё было бы совсем нормально, если бы Зак не чувствовал запах крови, отчего его желудок переворачивался. - Это очень хорошо.

- Мм, - помолчав, Зак попытался придумать что-нибудь, что он смог бы выразить достаточно простыми словами, и что не было бы совсем уж глупым, но Сефирот оказался быстрей.

- На обед у нас тушёное мясо, а сейчас... - он вложил что-то скользкое и круглое в руку Заку, сжал его пальцы на предмете, и сказал, - Я сегодня нашёл сливовое дерево. Осторожно, косточка.

- Ням, - сказал Зак преувеличенно эмоционально, попытавшись улыбнуться, не позволяя лицу перекоситься. Со столовыми приборами он пока не мог справиться, его руки ещё слишком тряслись для такого уровня моторики, но пить он мог сам, что включало и жидкую пищу в миске, и с фруктом было легко справиться, если только его не ронять. Было немного легче притворяться, что он «как новенький», когда Сефирот приносил ему еду, с которой он мог сладить самостоятельно.

Сефирот прикоснулся к его щеке и сказал:

- Не волнуйся. Я скоро закончу.

Через некоторое время это стало утомительным. Уничтожение превратилось в механическую, безличную, изнурительную рутину, повторяемую снова и снова; не было видно конца и краю череде деревенек и лагерей для беженцев, беспорядочно разбросанных по всему лесу и болотам, напоминавших ему невыводимое заражение вшами.

Должен был быть более действенный способ заставить всю нацию страдать от своей недальновидной, трусливой тактики — он не мог обратить их собственный способ ведения войны с помощью вируса против них же, потому что лихорадка у Зака прошла, и он, очевидно, уже миновал стадию заразности, да и никакого практического способа остановить распространение вируса на границе Вутая, даже если бы он и нашёл способ изолировать его в своей крови, не было. Поэтому, в противовес их жалкой трусости, Сефирот встречал их открыто, как и положено воину, и позволял им взглянуть в лицо своей смерти, когда она распространялась среди них, но это... утомляло.

Его цель была мучительно близка, но его физическое тело, как оказалось, не соответствовало его нуждам: радиус поражения ограничен, утомляемость призывами существ высокая. Саммоны были более близки к правильным, требуемым характеристикам, и тем не менее, даже они были недостаточно эффективными. Несмотря на всю подготовку и природные способности, его тело было просто неспособно к скорости и размаху, необходимым для выполнения поставленной задачи. Раздражало то, что он, воин по призванию и воспитанию, достигший вершин мастерства в своём деле, не мог даже близко сравниться в смертоносности с бездушным вирусом.

Должен был быть более эффективный, более глубокий способ истребить этих паразитов, показать им критическую величину ошибки, которую они сделали.

Вутайское правительство сдалось Шинре за три недели до того, как Турки, после очередной смертоносной атаки Сефирота, смогли проследить его маршрут до маленькой пещеры недалеко от того, что осталось от инфицированного лагеря. Капитуляция была совершенно униженной, непрекращающиеся мольбы становились всё отчаянней и отчаянней.

Президент был более чем доволен и воспользовался возможностью получить все уступки, которые только мог придумать, отказываясь официально «принимать» капитуляцию, пока кто-нибудь не выследил их вырвавшееся на волю орудие и не взял его под контроль.

Конечно, было бы нехорошо, если бы вдруг обществу стало известно, что они потеряли управление над своим совершенным оружием, которое ударилось в неконтролируемый, одержимый геноцид, что означало, что рано или поздно Сефирота придётся как-то останавливать, но президент абсолютно не возражал, если это будет сделано поздно, а не рано. В конце концов, война есть война, а войны предназначены для того, чтобы победители получали выгоду и ресурсы.

Ситуация стала совсем некрасивой, когда Турки их всё-таки нашли. Они не ожидали обнаружить выжившую жертву смертельного в девяносто девяти процентах случаев вируса, и не знали, как выяснить, был ли кто-либо из них двоих переносчиком.

Хайдеггер потребовал, чтобы их обоих разбомбили с дистанции в несколько миль; у Ходжо чуть не случился апоплексический удар при мысли о такой трате работы всей его жизни; он приказал полудюжине солдат регулярных войск оставаться с ними в пещере в течение недели. Человеческие подопытные свинки были самым простым и дешёвым способом разобраться, с чем они имеют дело, заявил он.

Зак попытался извиниться перед бедными испуганными рядовыми, но, не без причины, они совсем не хотели иметь с ним дела — с разбитой, трясущейся развалиной, оставшейся от бывшего Солджера, из-за которого они рисковали своими жизнями.

Хайдеггер, как только подсохли чернила на мирном договоре, попытался выжать последнее из придуманного Шинрой предлога для безудержного разрушения. Пока они ждали, появятся ли симптомы у солдат, он приказал Сефироту разнести заодно и несколько шахтёрских городков, которые могли бы стать богатым стратегически важными минералами и залежами Мако районом, готовым для разработки.

Однако Сефирот отказался оставить Зака наедине с армейцами, которые глазели на него с легко читаемыми на лицах страхом из-за его заболевания и отвращением из-за своего приказа. Хайдеггер что-то злобно бурчал о неподчинении вышестоящим, но его предложение было своевременно отклонено половиной остальных членов Совета, которые разрывались между подсчётом полученных наделов, уже очищенных от коренного населения, и неловким осознанием, что лучше всё-таки пусть Сефирот сам вернётся к заседаниям, да побыстрей, как только будет установлено, что он не заразен.

Один из мальчишек пробормотал что-то про «кару небесную на этих вутаишек», пока они сидели и ждали, умрут ли. Остальные перешёптывались об «уроде», «монстре», «не человеке». Казалось, они не осознавали, что со слухом-то у Зака было всё в порядке, а со слухом Сефирота никогда никаких проблем и не возникало.

Зак опять злился, но в этот раз у него не было возможности их поправить, ни словом, ни действием. Сефирот сидел с ним и гладил его непослушные волосы. Откинув их с лица Зака, он аккуратно капнул зелье ему в глаза. Руки дрожали всё меньше по мере медленного возвращения жизненной энергии, и он также уже мог отделить бледное свечение волос Сефирота от остальных силуэтов, заслоняющих пятно костра.

Тем не менее, он взял руку Сефирота и крепко её сжал, потому что больше ничего сделать не мог.

- Тебе что-то нужно? - сразу же спросил Сефирот, кладя вторую руку на Закову. - Воды, еды, обезболивающих, тишины? Я заставлю их замолчать, если ты...

- Нее, - сказал Зак, чересчур поспешно, потому что он совершенно не хотел узнать, что имелось в виду под «заставить их замолчать». - Тойко чтобы ты.

- ...чтобы я замолчал?

- Нее, - опять протянул Зак, с чувством помотав головой. «Нам обоим нужно отвлечься» состояло из слишком многих слогов и было слишком откровенным, на вкус Зака, поэтому он выкрутился так. — Говои. Скучно.

Сефирот издал тихий звук, который мог бы сойти за смешок.

- Это, представляется мне, неизбежно, - сказал он. - Но... я не знаю ни одной истории, каких у тебя полно.

- Не ст'ашно, - сказал Зак, и снова сжал его ладонь. - Давай мои. Мне же.

Не удивительно, что солдаты, бедолаги, вздрогнули при неожиданных звуках смеха Сефирота и отодвинулись ещё дальше.

Лечение — ещё та гнусность, думал Зак. Он всё ещё был достаточно силён, чтобы ходить, но повреждённые и сбоящие нервы не оставляли ему возможности ходить самостоятельно. Назначение Ходжо им обоим ограничивалось тройной дозой инъекций Мако, для «очищения» их заражённой иммунной системы. После Мако в голове начинали вопить голоса, а в теле появлялась сила, достаточная для того, чтобы раздробить металлические костыли, на которых он передвигался, когда какой-нибудь нервный отдел снова давал осечку. Ходжо на это предложил ещё инъекции; Зак слинял под предлогом занятости - Сефирот прикрыл его, и Ходжо, бурча про глупых детишек, не желающих принимать лекарства, оставил его в покое.

Сефирот выглядел так, будто на него Мако-инъекции не действовали; единственным, что выдавало его, было известное напряжение на лице и удвоение нечеловеческого сияния в глазах. Зак не мог определить, что Сефирот старался скрыть, чтобы не доставлять Ходжо удовольствия, а что было результатом его собственной, накопленной за годы и десятилетия инъекций, сопротивляемости.

Зак очень, очень пожалел, что ближайшей стопкой бумаг, за которой он прятался, когда Ходжо пришёл искать его, была статистика смертности в Вутае за последний месяц. Потому что там оно всё и было, всё то, что он не желал знать, изложенное холодными цифрами: несколько сотен тут, тысяча там, пара дюжин в отдалённом поселении, восемнадцать сотен в городе, и процент выживших был постоянным — ноль.

- Зак? - спросил Сефирот, ставя перед ним специально наполненную только наполовину кружку чая, беря его руку и поднося к ней — привычка, укоренившаяся за дни и недели, когда Зак не видел, куда тянуться. - Ты в порядке? Доктор ушёл; если тебе нужно отдохнуть...

- Не, сп'авляюсь, - ответил Зак, и задумался, а врал ли он, пытаясь натянуть на себя лучшую из своих улыбок.

Он всё ещё не восстановил полностью контроль над лицом, потому что Сефирот слегка вздрогнул, но не отвернулся. Вместо этого он уселся на край стола, за которым Зак нашёл себе занятие, внимательно наблюдая, как тот поднял кружку в обеих руках, чтобы не пролить, и удовлетворённо кивнул, когда он умудрился отхлебнуть чаю, не обжегшись.

- В конференц-зале была одна женщина, - сказал Сефирот почти нерешительно, и Зак прикусил губу, чтоб не выдать что-нибудь типа «Ну да, они в последнее время тут толпами ходят». Какая-то часть его шутливости всё-таки просочилась в глаза, и Сефирот качнул головой, - Нет, я не это имею в виду. Она была с ребенком, и она была... было что-то особенное в том, как она говорила с ним. Её голос... менялся. Было приятно её слушать.

- Ммм? - Зак слегка подул на чай, думая, как бы побыстрей вытянуть из него всю историю.

- Жаль, что я тогда не умел так, - сказал Сефирот, - я бы так с тобой говорил, пока ты болел.

- Ты и так сп'авлялся, - заметил Зак, и поставил чай, чтобы дотронуться до его руки. - Так что она сказала?

Хорошо, что он поставил кружку. Первым делом Зак подумал: «Что за...? Он же поёт», и сразу же второй мыслью было: «Шива свят, 'её голос менялся' - это он даже не знает, что есть такое понятие как песня...»

Его голос был неумелым, неровным, но Зак старательно удерживал на лице улыбку, потому что Сефирот внимательно смотрел на него, ожидая реакции - правильно ли он всё делает, и Зак не мог позволить ему подумать, что что-то было неправильно, поэтому он продолжал улыбаться, даже когда неправильность всего происходящего когтями сжала ему сердце.

- Ты моё солнце, мой солнечный свет,
Ты даёшь мне счастье, даже когда небо в тучах,
Я так люблю тебя, радость моя,
Пожалуйста, не отнимайте у меня солнце...

Потасовка в баре, разнёсшая половину закусочной, началась с пьяной шутки.

- Генерал — грёбанная сила природы, чувак, - сказал один из кадетов, тряся головой. - Полюбоваться можно, но лучше с расстояния в пару миль и из бункера...

...и вот здесь Зак его схватил, треснул о стену и затряс так, что внутри что-то захрустело.

Когда Генерал сам спустился в камеры, чтобы проследить, как их будут выпускать, один из мальчишек обмочился от страха. Зак не очень хотел объяснять что-либо, но, как и требовалось, он представил рапорт и отдал честь; Сефирот поглядел на него из-за своего стола, слегка нахмурив брови.

- Почему меня называют силой природы? - спросил он, откровенно недоумевая. - Меня улучшили неестественным путем, надо мной проводили противоестественные эксперименты... Я - полная противоположность природе.

- П'осто так говоится, Сеф. - осторожно ответил Зак. - Имеется в виду... сила. Котоой у большинства людей нет. Такой же, как у што'ма или землет'ясения. Чего-то, что за п'еделами наших возможностей.

Застыв в долгом раздумье, Сефирот наконец пробормотал:

- Моя сила злит тебя?

- Нет, - твёрдо сказал Зак. - Совешенно не злит, Сеф. Меня 'азозлило это «с 'асстояния в пау миль и из бункеа».

- Почему? - спросил Сефирот, не мигая. - Ведь это логично, принять такую меру предосторожности перед лицом превосходящей силы природы.

Зак шумно выдохнул и вцепился обеими руками в свои космы, пытаясь придумать достаточно простые для понимания и произношения слова.

- Даже если ты и сила п'иоды, Сеф, я тебя всё 'авно люблю. И не с 'асстояния в пау миль и из бункеа.

Сефирот был слишком спокоен.

- Это... неразумно. Если близость ко мне подвергает тебя опасности...

- ...да чтоб тебя! - Зак схватил со стола блокнот, стукнул им себя по голове, швырнул его через весь кабинет, затем перекатился через стол, сметая все бумажки, и приземлился на колени Сефирота. - П'и чем тут эта х'енова близость! Я точно не выб'ался бы на фиг из Вутая без тебя. Ты, чёт возьми, не ходячая гибель, ничего подобного.

- Для Вутая я был смертью, - сказал Сефирот, неподвижный как камень, смотря на него в упор.

- Но не для меня, - неистово возразил Зак, - для меня — нет. Кое-что из того, что ты делаешь, пугает меня до икоты, но не ты сам. Я тебе дове'яю. Чёт, Сеф, скажи же что-нибудь...

- Как ты можешь, не боясь, любить силу природы? - спросил Сефирот.

Зак выдал самую ослепительную из своих ухмылок, даже не переживая, если она получилась кособокой, и наклонился ближе, прижавшись лбом к лбу Сефирота.

- Осто'ожно, - сказал он и провёл пальцем по Сефиротову носу. - Очень осто'ожно. Но без почтительности. Никакой почтительности.

После секунды напряжённого размышления Сефирот резко выдохнул.

- Чего ещё от тебя ожидать, в конце-то концов, а?..

- Ты же меня знаешь, - ответил Зак, лыбясь, как апоплексичное приведение. - Ни почтительности. Ни забот. Только щекотка и смех. Ага?

- Ты легкомысленный, безрассудный дурень, - сказал Сефирот. - Ты слишком беспечно подвергаешь себя опасности. И если ты не исправишь своё поведение, я прослежу, чтобы его исправили за тебя.

- Эй. 'азмечтался. Так легко ты от меня не избавишься...

- Ты чуть не погиб! - прорычал Сефирот, и бездумная ярость в его голосе заставила Зака удивлённо отстраниться. - Такого тебе больше не позволено! Тебе не позволяется бросать меня!

...вот чёрт.

Зак поднял руку и осторожно провёл пальцами по волосам Сефирота, а затем прижал дрожащую ладонь к его щеке.

- Я и не планиую, босс, - сказал он как можно мягче, понимая, что не стоит давать обещание, которое не сможет выполнить. Смертность — такая гнусность временами...

- Поклянись, - сказал Сефирот убийственно серьёзно. - Поклянись, что ты меня никогда не оставишь.

Зак вытянулся, безупречно, насколько позволяли руки, отдал честь:

- Клянусь, что сделаю всё возможное, чтоб не оставить вас одного, сэ'.

Сефирот уставился на него, прищурив глаза, а затем тихо вздохнул.

- Пожалуй, это всё, на что ты способен, - прошептал он. - Но учти, я ловлю тебя на слове. Я потребую от тебя всего, на что ты способен.

- Это я уже знаю, босс, - сказал Зак, и слегка взъерошил ему волосы. - Я отдам тебе всё, на что способен, и ещё све'ху.

- А это уже знаю я, - ответил Сефирот и опустил голову на плечо Заку.

- Ну и хоошо. Договоились.

- Это ты у нас сила природы, - пробормотал Сефирот, и затянутые в перчатки руки сжали бёдра Зака. - Благодаря тебе я могу жить. Мир не должен продолжать существовать, если он заберёт тебя у меня.

... о чё-ё-ё-ёрт.

- 'ад быть полезным, - усмехнулся Зак, надеясь, что у него всего лишь паранойя.

Сефирот не ответил, бережно обнимая Зака и прижавшись щекой к бьющейся в такт с сердцем венке у него на шее.

- Ты моё солнце, мой солнечный свет...

- Тшш...- пробормотал Зак, прижимая его к себе сильней. - Я знаю, Сеф. Я здесь. Всё номально.

- ... пожалуйста, не отнимайте у меня солнце.