Синтез эндорфинов

Файлы мелькали на мониторе. Руфус протер слезящиеся глаза. Может быть, стоит сделать перерыв.

Может быть.

Он не остановится.

Идеи толпились в голове, слишком опасные, чтобы доверять их бумаге. Засыпать придется на таблетках. Опять. Это становится дурной привычкой. Но альтернатива - бессонница, когда утомленный мозг бессильно перебирает мысли в поисках еще не найденных решений…

Или возвращается к прошлым ошибкам. Невыносимо. Проработать совершенные промахи, чтобы не повторять их впредь - это нормально. Но раз за разом прокручивать ключевые моменты, видя отсюда, из будущего, что надо было сделать не так - и знать, что изменить уже ничего не удастся…

Иногда Руфусу казалось, что собственный разум взбунтовался против него.

То же предположение возникало в последнее время при виде Ценга. Впрочем, в этом случае Руфус еще меньше был склонен доверять собственному телу

Нового начальника Турков приставили к нему в качестве мальчика на побегушках и по совместительству соглядатая. Не лучший способ распоряжения ценными кадрами, к тому же вряд ли это входило в должностные обязанности "кадра" - однако именно Ценг служил ему средством связи с внешним миром. В принципе, такой выбор был вполне объясним: Ценг был одним из немногих людей, имевших представление о положении Руфуса, и при этом не раз доказывал свою абсолютную преданность "Шинра".

Предательство Руфуса и его домашний арест не разглашались в корпорации - это подорвало бы не только его авторитет, но и авторитет отца, и вызвало бы крайне напряженную ситуацию, потому что наверняка нашлись бы сторонники его или отцовской позиции, склонные к крайностям. Кроме того, Руфус полагал, что Артур Шинра даже доволен его интригой, хотя и тщательно скрывает это. В конце концов, попытка покушения доказывала, что Руфус вырос в отца и уже достаточно силен, чтобы претендовать на его место, хотя и не дотягивает пока до того, чтобы его занять. Со дня покушения Артур ни разу не разговаривал с ним, только отдавал приказы и выслушивал отчеты, пресекая все попытки отклониться от темы, но Руфус полагал, что достаточно хорошо представляет ход его мыслей.

Он по-прежнему появлялся на общественных мероприятиях, выполнял все обязанности вице-президента за исключением поездок и встреч вне здания корпорации. Однако Руфус был уверен - и от него не слишком старались это скрыть - что вся его переписка тщательно перлюстрируется, телефонные разговоры прослушиваются, и, скорее всего, в комнатах, которые он занимал, установлены видеокамеры. Он сам поступил бы точно так же.

Кроме того, был еще Ценг.

Вутаец сопровождал его на мероприятия, провожал (а порой и заменял) слуг, приносящих еду, и доставлял все, что Руфусу требовалось. Причем проделывал это с таким каменным лицом и невозмутимым видом, что Руфуса так и тянуло выкинуть что-нибудь, чтобы нарушить это вечное бесстрастие. Пару раз он пробовал довести Ценга капризами, скандалами и завышенными требованиями, но результата не добился, только вымотался сам. Разговоры тоже не помогали - турк был неизменно корректен, отвечал по существу и обстоятельно, но поддерживал беседу исключительно на деловые темы, а попытки перейти к вопросам личным или же касающимся корпорации, но секретным для Руфуса, вежливо и жестко пресекал.

Это только усиливало интерес, который и раньше вызывал у Руфуса вутаец. Он был настолько хорош - практически идеален - что вице-президент мечтал иметь его среди своих союзников. Однако Ценг был известен своей преданностью корпорации, а поскольку возглавлял - и, следовательно, олицетворял ее - сейчас Артур, а не Руфус, именно ему Ценг подчинялся. И перетянуть его к себе Руфусу не удавалось. Ни одной зацепки…

Но в последнее время Ценг начал вызывать у него интерес несколько иного толка.

Кажется, в первый раз он поймал себя на том, что уже несколько минут слушает Ценга, не слыша при этом ни слова - только наблюдает за его губами. Узкие и темные, они притягивали все его внимание, и опомнился Руфус только тогда, когда Ценг закончил говорить - как выяснилось, последней его фразой был вопрос "С вами все в порядке, сэр?".

Тогда Руфус решил, что это от переутомления, и лег спать раньше. Но и на следующий день губы Ценга не потеряли привлекательности, хотя Руфус сумел не отвлекаться от разговора даже при виде короткой вежливой улыбки. Списать на переутомление и это не удалось, однако, поразмыслив, Руфус предположил, что слишком давно не занимался сексом.

По прошествии трех дней (и трех профессиональных любовников, двух женщин и одного мужчины-вутайца) Руфус убедился, что недостаток секса здесь тоже ни при чем. Кроме того, теперь его внимание приковывали не только губы, но и руки Ценга, и его голос, походка, и то, как он кланялся - исключительно вежливо и в то же время с почти царственным достоинством… В общем, Ценг сам по себе. Причем тело совершенно недвусмысленно давало понять, что интерес, который вызывал вутаец, имеет мало отношения к деловым вопросам. Скорее к личным.

Это было не только неожиданно и непонятно, но и крайне некстати, учитывая шаткое положение Руфуса и несколько двойственный характер его отношений с Ценгом. Кроме того, это отвлекало. И раздражало.

С этим надо было что-то делать.

*

Вариантов решения проблемы оказалось неожиданно мало. Наемные любовники были пресны. Мастурбация помогала еще меньше, даже после того, как Руфус сдался и позволил себе представлять в процессе Ценга. Неделя изоляции - Руфус специально сказался слегка больным, отменил все встречи, а когда Ценг приходил вместе со слугами, запирался в спальне - вызвала неожиданно сильную депрессию. Кроме того, он обнаружил, что чувствует призрачный запах Ценга, остающийся в комнате после его ухода. Или ему мерещится. И то и другое было равно дурным признаком.

В итоге Руфус понял, что это искушение того сорта, от которого можно избавиться единственным способом.

И, вернувшись вместе с Ценгом с очередной встречи - показавшейся чрезвычайно длинной из-за того, что ожидало Руфуса после ее завершения - он поддался искушению.

Едва дверь комнаты закрылась, он ухватил Ценга за руку и потянул к себе. Тот не сопротивлялся, но и не проявлял встречной инициативы. Руфус чувствовал, что его ладонь, цепляющаяся за руку Ценга, неприятно влажная от пота. Облизнул внезапно пересохшие губы. Как влюбленный школьник… Это злило. От злости он стиснул пальцы, рванул Ценга на себя, едва не рухнув вместе с ним на пол, жестко впился ртом в теплую кожу за ухом, едва пахнущую пряным одеколоном…

Турк подхватил его под лопатки. Поставил поустойчивее. Выпрямился.

Под внимательным взглядом - совершенно спокойным - Руфус поежился. Впрочем, туман в голове это не прогнало, скорее наоборот. "Интересно, долго ты продержишься в таком деловом настрое, когда я до тебя доберусь?".

- Вы хотите заняться со мной сексом, сэр? - вежливо осведомился Ценг. Как будто про закупку канцелярских скрепок спрашивал.

"Нет, я хочу тебя трахнуть так, чтобы ты забыл, как тебя зовут, и помнил только мое имя, и орал бы его до хрипа…"

- Да, хочу, - пристальный взгляд. Что ты скажешь? Что это не входит в твои обязанности?

Ценг склонил голову. Развернулся и зашагал…

В спальню.

Расстегивая пиджак на ходу.

Когда Руфус отмер и последовал за ним, Ценг сидел на кровати уже без рубашки и с расстегнутыми брюками. Выражение лица у него, впрочем, изменилось мало - насколько было видно в тусклом свете от приоткрытой двери.

Руфус не слишком жалел о том, что его лишили возможности раздеть вутайца самостоятельно. Это было бы приятно, но… сейчас любая отсрочка скорее в минус.

Приблизившись, он медленно провел ладонью по щеке Ценга. Большим пальцем - по губам… узким темным губам. Надавил.

Они разомкнулись. Ценг резко вздохнул.

Этого было достаточно.

В следующую секунду Руфус вжимал его в кровать, яростно целуя и одновременно пытаясь стянуть с него брюки. Мелькнула мысль, что он ведет себя как пятнадцатилетний подросток - и сгинула вместе с остатками рационального мышления. На прощание они напомнили, что смазка лежит в верхнем ящике тумбочки.

Смуглая кожа вутайца пахла тонко и горько. Руфус втягивал запах, отмечая, как он становится более густым и пряным внизу живота… Ценг был напряжен, как струна, слишком напряжен - звуки, которые он издавал при каждом прикосновении, походили скорее на стоны боли, чем удовольствия.

"Скоро ты запоешь по-другому".

В контексте ситуации фраза приобретала особый смысл. Следуя ему, и некоторым цветистым вутайским трактатам, Руфус подыгрывал Ценгу на флейте. Его же флейте.

Песня действительно изменилась. Краем глаза Руфус заметил, как Ценг вжимает в постель открытые ладони, пытаясь не комкать покрывало - и как ему это не удается, когда пальцы Руфуса проникают внутрь, двигаясь в одном ритме с его ртом, с бедрами Ценга... Это было хорошим знаком.

Но Руфусу уже не хватало сил сдерживаться.

Он выпрямился, поймал разочарованный громкий вздох и довольно усмехнулся. Толкнул колени Ценга к груди, навалился следом, не давая напрячься снова…

При первом движении Ценг округлил рот в беззвучном "о", а его брови взлетели вверх жалобно-изумленно, сминая точку в вертикальной складке.

Это выражение оставалось на его лице, даже когда он кончил в ладонь Руфуса и закрыл глаза, принимая последние быстрые и резкие толчки.

Руфус скатился на кровать рядом, перевернулся на спину и долго смотрел в потолок, стараясь удержать глаза открытыми. Дыхание Ценга постепенно выравнивалось, но он тоже не спал. Руфус сдвинул руку, так, чтобы плечом прижаться к его плечу, и почувствовал, как он весь напрягся, пропустил вдох, а потом задышал немного чаще - струна натягивалась снова.

Торопясь помешать ей, Руфус потянул вутайца к себе, так что волосы, с которых успела слететь резинка, рассыпались по плечу, втянул горький запах, ставший теперь сильнее, и принялся исследовать его оттенки, пробуя заодно кожу Ценга на вкус и на ощупь.

*

Настойчивый сигнал телефона вытащил его из томного сна, неизменно следовавшего за хорошим сексом. Руфус поморщился, выпутываясь из одеял - утомленное тело не хотело двигаться. Между ног приятно ныло: Ценг не делал различий между должностными и личными обязанностями, и те, и другие выполняя тщательно и на высшем уровне.

Звонили ему, не Ценгу. Необычно: это турка срочные дела регулярно выдергивали из постели. Руфус нахмурился.

И соскочил с постели при первых же словах краткого отрывистого отчета.

Когда разговор закончился, Ценг уже стоял одетым и загонял обойму в пистолет.

- Поздравляю, президент Шинра, - сказал он сухо и вежливо.

Руфусу отчего-то не понравилось, как это прозвучало. Но разбираться было некогда.

*

Реакция на запах. На феромоны.

Синтез эндорфинов.

Химия.

Простенькая безвкусная пищевая добавка - и Руфус Шинра при виде начальника отдела расследований впадает в эйфорическое состояние. Как Ромео при виде своей гребаной Джульетты. Как кобель при виде сучки.

Руфус очень давно не ругался. По крайней мере, вслух.

В этот раз богатству выражений в его монологе позавидовали бы все трущобы.

Ценг вошел без стука - в эти бешеные дни после смерти Артура, пока по Мидгару и окрестностям носились друг за другом спятившие Сефирот и Клауд, им было не до церемоний. Дослушал монолог до конца. Скользнул взглядом по вызвавшим его отчетам…

По выражению его лица Руфус понял, что Ценг все знал.

Впрочем, вопросов у него и не было. В конце концов, он был сыном своего отца.

Ход старый как мир. Подложить в постель объекту живой диктофон. Внимательный и умеющий задавать вопросы. Верный - как не быть верным, если вся твоя жизнь зависит от корпорации "Шинра": даже если выпустят из нее живым со всеми известными тебе секретами, то никто больше не примет на службу, и дороги две - загнивать в трущобах или в Вутае получить удавку на шею, должок за отца-предателя нации.

Пищевая добавка - для надежности, чтобы крышу у объекта снесло напрочь. Тоньше сыворотки правды. И работает дольше.

Пять лет.

Один вопрос у него все-таки оставался.

Пять чертовых лет он трахал Ценга. И тот не возражал. Почему? Потому что ему приказали? Или…

Он не стал спрашивать.

Собрал отчеты обратно в папку, откинулся на спинку кресла, сплел пальцы куполом и кивнул турку:

- Я слушаю.

*

Боль подтверждала, что он еще жив, но облегчения этим не приносила. Руфус видел свое тело, охваченное болью, словно пламенем: грудь, где ярко вспыхивали при каждом вздохе сломанные ребра, ладони с содранной кожей, раздробленное плечо…

Ниже пояса не было ничего.

Руфус видел ноги, заботливо укутанные одеялом. Но стоило закрыть глаза - и под веками пламя рисовало тело, обрывающееся посредине, огрызок… И он вскидывался, снова смотрел, убеждаясь, что ноги у него еще есть, и пытался двинуть ими - но не отзывалось ничего, даже боль молчала.

Потом приходила сестра, ворковала что-то успокаивающее, вкалывая ему снотворное. Во сне боль оставалась тем же пламенем, во сне ноги у него были - и медленно, неотвратимо сгорали у него на глазах.

- Президент Шинра.

Знакомый голос, знакомый горьковатый запах, чужой среди едких запахов больницы. Руфус не хотел отзываться - и не мог не отозваться, его тянуло навстречу обладателю запаха и голоса даже против воли, он бы физически потянулся к нему, если бы мог хоть рукой шевельнуть…

Он просто открыл глаза.

- Ценг, - шелест вместо голоса. Но вутаец расслышал.

- Извините, что поиски затянулись, президент. Слишком много жертв, а генные лаборатории погребены под завалом…

- Ценг, - Руфус перебил его отчет. - Ты меня не находил. Никто не находил, - каждое слово драло пересохшее горло. - Уничтожь… все.

Он слишком хорошо знал Ценга, чтобы посчитать жест, которым он склонил голову, знаком согласия.

- Это, - турк провел рукой вдоль его тела - бесполезного тела! - это вылечат. Медицинский центр "Шинра" частично уцелел.

Руфус попробовал качнуть головой. Говорить оказалось легче.

- А это? - рукой двинуть ему все же удалось. От локтя до кисти ее покрывали язвы. Врачи не знали, что это.

Ребенок с такими же язвами, вчера еще лежавший на соседней койке и надоедавший ему постоянным плачем, ночью умер.

Ценг не отвечал. Руфус закрыл глаза, возвращаясь к пламени.

Прикосновение ладони к щеке было сухим, как осенний лист. И принесло с собой волну горького запаха - Руфус наконец-то понял, на что он был похож. Житель метрополиса, он давно не видел настоящей осени… Может быть, это было серьезным упущением.

Ценг смотрел на него с совершенно незнакомым выражением. Впервые в жизни - невежливым. Зато искренним.

- Возвращайтесь, президент.