Музыка

Поздней декабрьской ночью Мидгард кажется необитаемым островом, его неоновые рекламы, словно призрачные болотные огни, подсвечивают густой и рыхлый снегопад. Клауд глубже натягивает капюшон куртки, но талая вода все равно стекает с выбивающейся челки на лицо.

Иногда он бесцельно бродит по городу, и его никто не узнает, и никто ему не улыбается, а в такую собачью погоду сделать это просто некому. В такие собачьи ночи он перестает быть героем. Личность - тоже одежда. Можно сказать, что иногда он просто надевает ее как новый костюм, превращаясь в инкогнито для знакомого и привычного мира.

После того, как дождь с голосом Аэрис смыл с него клетки вируса, стали возвращаться давние воспоминания, стало возвращаться представление о том, кто он, Клауд Страйф. Тифе это не нравилось. Она боялась за него и думала, что он понапрасну оживляет своих мертвецов, уходит в прошлое, находя там лишь новые страдания из-за неспособности что-либо изменить. Раньше так и было. Ложные идеалы, похожие на кислородную маску - только для поддержания жизни в организме. То, что он думал сейчас, он не рассказывал ни Тифе, никому вообще. Он просто сменял будничный костюм с затертыми мнениями, желаниями и чувствами на новый, все еще собираемый им лоскуток за лоскутком и прятался от мира, чтобы упорядочить образы и голоса в воспоминаниях, мыслях и надеждах того Клауда, которого он потерял много лет назад.

… Вокруг Сефирота всегда люди, всегда слова восхищения, всегда улыбки, всеобщее обожание. Сефирот с каждым ведет себя как с ровней, знает подход к любому, и каждому в толпе кажется, что Сефирот выбрал именно его. Клауд видит это и даже не пытается быть ближе. Он боится понимания, что для генерала он один из многих, даже если генерал и к его сердцу сумеет найти дорогу. Уже нашел, и это так стыдно и радостно сразу…

Он видит. Перед тренировкой генерал собирает волосы белой тряпицей, когда не нужен величественный вид и развеваемая ветром серебристая грива для пущей деморализации противника. Клауд долго выбирает в лавке неброскую белую ленту, а потом оставляет ее на койке Зака. В следующую тренировку волосы генерала аккуратно перевязаны неброской белой лентой, и Клауд улыбается, отвлекаясь от неуклюжего размахивания мечом на идеальные и четкие движения Сефирота…

… - Бедные ребёнки! - ухмыляется Зак, прислоняясь спиной к створке двери. Клауд и еще десяток рядовых драят спортзал опустевшей школы. После проведенной зачистки помещение завалено трупами и залито кровью рукотворных чудовищ.

- Давайте, сгребайте все в кучку и выбрасывайте в окошко. С кровью даже не возитесь - однохерственно дяденька Артур каждый год на соцпроекты лихо отваливает, - подбадривает вымотанные войска Зак и, дождавшись одобрительных смешков по поводу финансов Президента Шин-ра, продолжает. - Страйф, добивай и дуй в гримерку, буду делать из тебя человека.

Гримеркой Зак зовет раздевалки рядом с футбольным полем, где теперь тренируются солджеры. А делать из Клауда человека он собирается по всем правилам - ставит ему руку, отвешивает подзатыльники и много рассказывает про манипуляции с мако-материей. Не-солджер Клауд понимает не все, но старается. К зиме его боевая техника сильно отдает смелой и резкой - Заковой…

… Зимним вечером они сидят на краю вертолетной площадки одного из шинровских небоскребов. Сефирот, хорошо устроившись в объятьях Зака, болтает ногами в воздухе на высоте ста шестидесяти этажей. Зак положил подбородок на металлическое оплечье черного плаща. Клауд лежит на животе и иногда высовывает любопытный нос за край. Внизу текут огненные реки транспорта и темные реки людей.

- Слышал, что сказал эта пизда Мариус? "Мы выделяем финансовые средства на лаборатории не для того, чтобы вы подопытные образцы кусками по территории раскладывали." А если образец весит четыре тонны и больно кусается? Не могу я людей под удар подставлять, пусть даже лаборатории синим пламенем сгорят. Я точно когда-нибудь и Мариуса порешу, и Артуру тоже подлые глазки повыковыриваю. Бля, Зак, говорю прям как ты.

Зак усмехается, Сефирот откидывает голову ему на плечо и тихо вздыхает.

- Не кипятись, - советует Зак. - А то выкипишь весь. Первую тварь всегда нужно убить, чтобы потом знать, как убить вторую. А давай лучше притащим Мариусу такого "котенка" на блюдечке с каемочкой! Добудь мне два грузовых вертолета и шесть БТР-ов. Ребятки поохотятся, развлекутся, а потом на вертолетах затащим тварь сюда на крышу. Пусть Мариус с ним дальше разбирается. Ты медальку получишь, - Зак хлопает ладонью по оплетающим грудь генерала ремням, - сюда прицепим. Только не зазнавайся, когда тебя в новостях станут показывать, мне привет передай.

- Зак, я тебя люблю. С детства. Разложил бы сейчас звездочкой и удовлетворил много раз.

- Радость моя, ты бы меня у Мариуса на столе разложил. Вот тогда я бы очень много раз удовлетворился.

Клауд усмехается их вечным играм в "кто кого любит". В каких позах и сколько раз. Им никогда не надоедает, и Клауд благодарен Заку за правильные слова. Сам он, наверное, мямлил бы что-то успокаивающее. А Зак всегда говорит искренне и именно то, что Сефироту нужно…

… Голова Сефирота лежит у Клауда на коленях. Клауд разбирает его волосы по прядям, массирует затылок, виски и уши. Метод Зака избавлять генерала от усталости и головных болей. Сефирот лежит спокойно еще минут пять. Потом открывает глаза и поднимается.

- Спасибо. Тяжелый был день.

Были - бои на улицах города с повстанцами, и нападение мако-тварей, и борьба уже с ними. А потом кусок кольцевой эстакады рухнул, и им пришлось эвакуировать оттуда людей.

Сефорот вынимает Масамунэ из ножен и раскладывает на полу инструменты и тряпочки для чистки и полировки меча.

- А где Зак? - интересуется он через минуту.

- Спит как сурок, - Клауд устало улыбается.

- Зараза. У его меча гарда расшаталась. И мне почему-то кажется, что он ни черта об этом не побеспокоился. Придется потом мне…

- Знаю. Я уже сделал, - тихо говорит Клауд.

Сефирот смотрит на него насмешливо, подмигивает и заявляет:

- Ты прелесть, Страйф. Но думаю, мне придется тебя убить, если Зак будет любить тебя больше.

Клауд смущен и доволен. Внутри него пляшут радостные злорадные искорки, потому что он украл у Зака малость внимания Сефирота, и потому что он все равно связан с ними, и причастен к их особой, ни на что не похожей реальности…

… По пути в Нибельхейм их отряд ночует в маленькой придорожной гостинице. У камина Сефирот что-то помечает и отчерчивает в картах, остальные едят, пьют и треплются о жизни. Клауд замечает, как Зак опрокидывает бутыль самогона сразу в две стальные кружки и одну относит генералу. Что-то говорит Сефироту, как всегда сверкая улыбкой, но тот устало пожимает плечами, берет кружку и возвращается к картам.

В комнате невесть откуда появляется древняя вутайка с длинной трубкой в углу рта и аккордеоном. Разморенные алкоголем и теплом солдаты расчищают пространство от столов и организуют большой движущийся круг. Зак смеется, хлопает в ладоши в центре круга, задавая ритм, а потом рвет цепочку людей и идет к камину. Он просто берет из руки Сефирота карандаш и тянет своего генерала к танцующим.

Кровь бросается в лицо Клауду, когда руки Сефирота и Зака ложатся ему на плечи, и он вцепляется им в предплечья, не дотягиваясь выше, и движется с ними в океане мелодии, смеха и грохота солджеровских ботинок, отбивающих сложный ритм. Любовь и обожание Клауда выплескиваются и заполняют собой всю комнату, мешаясь с чувствами других, и все остальное исчезает и стирается, и он ни о чем больше не знает, просто жизнь вдруг становится двумя жаркими ладонями, лежащими на его плечах.

Спустя время, слишком разгоряченный танцем, он выбегает на улицу. Он встречает во дворе еще нескольких солдат, выходит за ограду и углубляется в лес, помня, что по пути сюда они пересекли маленькую речку. Посидеть сейчас у воды, ни о чем не думая, ничего больше не желая. Но когда он видит берег, залитый лунным светом, он останавливается и не решается выйти из-под деревьев. На берегу Зак и Сефирот, их силуэты, слившиеся в один. Кажется, они обнимаются, но Клауд замечает, как изменяются очертания теней вокруг них.

Двое танцуют, медленно переступая с ноги на ногу. Сефирот опустил лоб на плечо Зака и скрестил руки у него за спиной, а тот пропускает серебристые пряди партнера сквозь пальцы. Им не нужна музыка, они дышат в одном ритме и растворены в одной тональности. Они создают собственную музыку…

Иногда Клауд инкогнито выходит в ночной город и пытается услышать что-то не существующее в этом мире. Но за звуками жизни: шумом машин, голосами людей, звоном колокольчика над дверью таверны - безмолвие.

Клауд не рассказывает Тифе о себе и по-прежнему предпочитает одиночество. Только теперь не из-за мук совести и сожалений о несбывшемся. Все сбылось когда-то, и прошлое оказывается таким искренним и счастливым, что краски настоящего теряют яркость и растворяются в окружающей его тишине.