Попытка к бегству

Клауд никогда не был лучшим солдатом в своем отряде, самым сильным мальчиком во дворе или даже отличником по всем дисциплинам войны. Но у него есть то, что втравливается только в тех, кто убегал, как олень от гончих, кого избивали в кровь, у кого шрамы и на груди, и спине - от одного лишь удара меча - он чувствует опасность. Всегда, лучше любой из крыс, и когда Сефирот умирает - Страйф чувствует её ничуть не меньше.

Даже сильней.

Клауд живет на втором этаже приюта, в комнате напротив комнаты Тифы, иногда присматривает за детьми, иногда помогает с забором и новыми столами или кроватями. На окне аккуратные занавески, на тумбочке кто-то всегда оставляет свежие цветы, и без геостигмы все кажется простым и легким, но он чувствует опасность ярко и близко, как вонь.

Однажды он просыпается и видит длинные светлые волосы на кровати, но Тифе он ничего не говорит, он просто находит свой меч и полирует его старательно и долго.

***

Он не показывается достаточно, чтобы все это можно было принять за видение или игры больного сознания, но Клауд наматывает его волосы на палец под черной кожей перчатки и когда сомневается - касается их, ощущает и помнит, нельзя забывать, нельзя терять бдительность. Сефирот всегда рядом, чтобы прийти и разрушить все, что они защищали и строили.

Тифа говорит, он стал разговаривать даже меньше обычного, но это не имеет значения, главное он помнит, что должен. Он выбирает детей из приюта, и начинает тренировать их на случай, если с ним что-нибудь случится. Те думают, что просто играют, а Клауд не говорит им ничего на это. Нужно найти для них хоть небольшие мечи.

Он уверен, что прав, потому что однажды он видит Сефирота, сидящего у своей кровати, и тот говорит:

- Я подарил тебе отчаянье, как тебе мой подарок?

А потом Клауд вздрагивает, просыпается и хватается за меч.

***

Тифа - ужасно настойчивая девушка, но, наверное, это правильно, наверное, только так и надо бы с ним, раз он не хочет привыкать к нормальной жизни. Но все не нормально. В его жизни есть Сефирот, а Тифа никак не поверит в это.

- Он мертв, - говорит она Клауду и берет его за руку. - Он больше не вернется. Больше не надо нас от него защищать.

Клауд не отвечает ей, отстраняет руку и точит меч дальше, спокойно и упорно, и Тифа смотрит на него, вздыхает, качает головой и уходит. Она думает, он привыкнет, она правда старается сделать ради этого все, и он бы и сам хотел, чтобы Сефирот был мертв.

***

Клауд гуляет с детьми за городом - Тифа считает, что им всем должно это очень помочь, да и не стоит мешать уборке в доме, а Клауд устал спорить, и ходит за ними, пока те рассматривают какие-то деревья, смеются и бегают друг за другом, присаживаются перекусить, купаются.

Клауд смотрит на детей плещущихся в озере - чистом, как волны Лайфстрима - как они смеются и брызгаются, брызги яркие на солнце. Кожа ребятишек чиста без геостигмы, погода на редкость солнечная. Он наблюдает за ними, вздыхает устало и даже думает, что, наверное, Тифа в чем-то права.

А в следующий миг он слышит за спиной шорох крыльев, оборачивается и видит край ускользнувших светлых волос, и все внутри него замирает. Клауд бросается к детям, вытаскивает их и кричит им:

- Бегите домой!

И те бегут, не успев даже толком одеться, а Клауд остается, готовый защищать, с мечом наперевес. Но ничего не происходит.

***

Можно было бы решить, что он сходит с ума, но это не так. Клауд знает точно, он лежит ночью в своей кровати, прямой и напряженный, закрыв глаза, дышит осторожно и мерно и ждет, как ждут притаившиеся хищники или напротив - как лани надеются, что опасность минует, если не шевелиться. Он ждет не зря, ночью он слышит его шаги, тяжелые и верные, слышит, как скрипит кожа его одежды, слышит его дыхание, но не открывает глаза.

Чувствует, как кровать рядом прогибается под тяжестью чужого тела, как к нему наклоняются, и длинные гладкие волосы щекочут лицо и шею, чужое дыхание проходится по губам. Слышит усмешку, но не шевелится, нащупывает волосы на своем пальце и держит их крепко. Чувствует, как его губ касаются жесткие тонкие губы. Он не сошел с ума.

Больше Сефирот ничего не делает, и когда Клауд открывает глаза - в комнате никого нет.

***

Тифа приносит ему завтрак утром, теплый и ароматно пахнущий, садится рядом, улыбаясь, и смотрит на него так сожалеющее, болезненно и ласково, что Клауда просто тошнит. Он ест еду и не чувствует ни запаха, ни вкуса, жует механически и долго, не глядя на Тифу. Говорит:

- Спасибо.

И все. Тифа сидит долго, смотрит на него пристально, садится, обнимает и пытается целовать, прижимается губами к губам, мягкой грудью, и Клауд сидит, смотрит на неё близко-близко, темные волосы, ровная кожа. Он не шевелится и не отстраняется, Тифа гладит его по груди, по ремням, он не реагирует, и ей скоро надоедает, она качает головой, вздыхает, забирает тарелки и уходит.

Её касания совсем не похожи на те - теплые, мягкие и спокойные, и он совершенно не помнит, откуда знает, как чувствуются эти касания, как не помнит и многого о себе.

***

Пожалуй, он и правда бледноват, как и говорят многие. Клауд смотрит на себя в зеркало ванной, бледный, почти до белизны, глаза его красноваты, видна отчетливая голубоватая сетка вен на шее и ключицах и, глядя на себя после душа, еще не одетым, Клауд понимает - он и правда слишком молод для всего того, что делает. Он не любит свое лицо.

Грудь его и живот, и руки до локтей покрыты шрамами, тонкими и бледными, шрам Сефирота большой, прямо на груди справа, яркий и до сих пор болезненный, и если развернуться и оглянуться - такой же есть и на лопатке. Как вошел и вышел его огромный меч, как входит нож в масло - через кости и плоть.

Клауд любит этот шрам, он вздыхает, умывается холодной водой после горячего душа, открывает глаза и видит сильные тонкие пальцы на своем локте. Видит, как пальцы проходятся выше, гладят плечо, ключицу и ниже, по шрамам на груди. Сглатывает, отдергивается, мгновенно нащупывая меч даже в ванной, ударяет со всей дури и пронзает Сефирота тоже насквозь, пришпиливая его к кафельной стене.

Быстро и стремительно, и от меча его в стене по кафелю расходятся трещины. Сефирота не видно, но он смеётся.

***

Клауд садится на байк, и жмет на газ до упора, за несколько секунд оставляя позади приют, Тифу, аккуратные занавески и завтраки по утрам; ночной ветер бьет в лицо, и он слышит, как крыльями хлопают на ветру полы одежды, и эта скорость так близка к опасности, что успокаивает неимоверно. Просто, привычно, осязаемо.

Он гонит настолько, насколько позволяет двигатель, через спящий город, через равнину, до крутого обрыва перед пустыней, еще на ходу спрыгивая и вдыхая воздух всей грудью. Воздух холодный, терпкий, и Клауд стоит на краю, смотрит на темную пустыню и глубоко дышит.

У него вечно не хватает сил, и когда он слышит за спиной голос Сефирота - он даже не дергается. Он устал.

- Ну как, милый мой мальчик, похож я лишь на воспоминание? - спрашивает тот вкрадчиво.

Прижимается губами к шее и впивается в кожу, кусая, засасывая, а Клауд даже не вздрагивает, он закрывает глаза и продолжает дышать. Потом Сефирот толкает его в спину, и он падает с обрыва, и видит огни Нибельхейма.

***

Тифа уже давно не спрашивает у него, что случилось, как он оказался там, что и зачем делал, все ли в порядке у него с головой. Она уже давно решила, что явно нет, и смирилась, и она просто качает головой и меняет ему бинты на груди - кажется, Клауд что-то сломал, но боль он чувствует обычную и тупую, везде. Тифа пытается кормить его бульоном, у неё ничего не выходит, и она быстро сдается, уходит, оставив тарелку на столе.

Клауд дожидается этого, с трудом встает с кровати, подходит к зеркалу и смотрит на свою шею жадно, да, метка есть - уродливым темным синяком, и он вздыхает облегченно, он в порядке.

Он с трудом одевается, спускается вниз, он знает, что должен сделать, подходит к Тифе и говорит:

- Я улажу это и скоро вернусь. Я все улажу.

Тифа кивает и улыбается, за это она его и любит.

***

Клауд переезжает в старую их пустую квартирку на окраине города, прислоняет меч к изголовью кровати, падает грузно на пыльные простыни и ждет ночи. Он знает, что дождется, и дожидается.

Сефирот приходит к концу заката, Клауд лежит, слышит его шаги, чувствует, как тот ложится рядом, целует его, смеётся и шепчет:

- Я знаю, что ты ждешь меня. Что ты приехал ко мне.

Клауд знает, что он должен сделать, но он лежит и не шевелится, пока Сефирот снимает с него одежду, ремешок за ремешком, раздевается сам - белый настолько, что почти светится в темноте, пока целует кожу - поцелуи его болезненные и оставляют метки, пока входит в него - Клауд только дергается ломано, жмурясь, вцепляется пальцами в плечи, но больше не шевелится, и в груди у него болит.

Он не успевает, засыпает после, усталый, а когда просыпается - Сефирота уже нет, но он ничего не чувствует, он знает просто, что сделает это в следующий раз, и следующий раз обязательно будет.

***

В своем прекрасном одиночном существовании Клауд лежит в разворошенной кровати, так и не одевшись, мерзнет с утра и ближе к вечеру, немного голоден, так и не поев, он занят, он ждет Сефирота сосредоточенно и напряженно, и Сефирот приходит ближе к утру.

Хмыкает, сбрасывает одежду единым плавным движением, Клауд поворачивает голову и смотрит на его тело, ровное, без единого шрама, идеальное, с рельефом мышц, которым когда-то восхищались мальчишки, уродливое, и Клауд вздыхает. Ждет, пока Сефирот ложится на кровать, сам прижимается, обнимая его за шею, сам кусает до крови его губу, и Сефирот смеется окровавленным ртом, срывает с него бинты и проходится кровавыми своими губами по шраму на груди от длинного тонкого меча, когда-то проткнувшего насквозь.

Клауд не боится, Клауд садится на него сверху с усилием, двигается тяжело и медленно, сипло дыша, холодно и в груди болит, и он дотягивается до меча у изголовья кровати и сносит Сефироту голову, а потом смотрит на фонтан крови из шеи заторможено и спокойно, на то, как рассыпается он перьями и пылью и смехом.

***

Тифа подбегает к нему, хочет обнять, но сдерживается, глаза её сияют, и она придерживает его под плечо и ведет к дому, как тяжело раненного, наверное, дело в крови. Проводит по двору, мимо играющих детей, в дом, сажает на ближайший стул и суетится вокруг с тазиками и губками, смывая с него кровь и грязь мягко и быстро.

Клауд сидит, не шевелясь, смотрит на смеющихся детей во дворе, чувствует, как его аккуратно касается влажная тряпка, и не испытывает ничего - ни счастья, ни облегчения, ни горя. Он убивал Сефирота не один раз до этого, и ощущение опасности не притихло ни на миг.

Он знает - ничего не кончено, ничего еще никогда не кончалось.