Rape me

Есть люди, которым надо запрещать выступать на сцене. Ну или по крайней мере под страхом смертной казни не давать в руки микрофон - ну ебаный же стыд, разве можно аппаратуру так облизывать, что непонятно, поешь ты или делаешь минет?

Я знаю, что говорю, приходилось подрабатывать как-то в студии, и звукарь рассказывал, как они там подрачивали на всех этих размалеванных примадонн, которые микрофон в рот брали, соревнуясь за звание "Мисс глубокая глотка". Тот же звукарь говорил, что все это обсасывание - от неуверенности, и если человек умеет себя слышать - ему вовсе не требуется засовывать в рот посторонние предметы по самые гланды, чтобы спеть.

С другой стороны, чего-чего, а неуверенности в человеке на сцене не чувствовалось, если поешь в гей-клубе, может быть все эти фокусы с микрофоном и к месту - чтобы только поглядев на тебя, половина посетителей заработала спермотоксикоз. Песня закончилась гитарным соло, и я решил, что гитару некоторым людям в руки тоже давать не стоит - так чувственно и ловко он касался струн.

И еще - розовая рубашка. Вы когда-нибудь видели гея в розовой рубашке? Сейчас в моде все больше латекс и черная кожа, а тут какие-то, блядь, полупрозрачные кружева, открывающие живот.

В перерыве между песнями исполнитель наклонился к кому-то из зала, взял бутылку минералки. Я поймал себя на том, что бессмысленно пялюсь на ходящий вверх-вниз кадык, и понял, что пора убираться подобру-поздорову. Горлышко бутылки он, кстати, облизывал не хуже микрофона; часть воды пролилось ему на грудь и живот и эту блядскую рубашку, мгновенно прилипшую к телу.

Еще одну песню, решил я. Еще одну песню, и я пойду.

Хоть и знал, что мне не стоило оставаться.

- Rape me, rape me my friend, - страстно выдохнул он в чертов микрофон.

Песня была хорошо известная, но все равно пробирала до дрожи. А может, из меня еще не выветрились таблетки, которых я наглотался в предыдущем клубе. Очертания предметов казались слишком четкими, цвета - чересчур яркими, как будто кто-то перекрутил настройки у монитора. Я рассматривал певца через стакан с недопитым коктейлем.

Светлые волосы забраны в хвостик, серьга в ухе, микрофон… нет, на микрофон мы не смотрим. В принципе, ничего особенного, к тому же он староват, на мой вкус – поймите меня правильно, когда я говорю, что сплю с мальчиками, я имею в виду именно мальчиков. Ну там – худенькие запястья, упругие попки, отсутствие волос в некоторых местах… С чего бы у меня встало на исполнителя замшелых хитов "для тех, кому за тридцать", особенно если учесть, на минуточку, что этим вечером мне предстояла одна работенка?

- Waste me, taste me, my friend, - и все-таки эта песня звучала почти приглашением.

Допью коктейль и сваливаю, в общем.

Конечно же, я не успел сделать ни того, ни другого. Певец последний раз проорал в зал просьбу об изнасиловании и исчез со сцены под бурное ликование поклонников. Я оставил на стойке деньги, и поспешил следом.

На улице оказалось довольно свежо, и меня здорово повело – после шумного, прокуренного клуба ночной воздух почти обжигал. Но я успел заметить, как у задней двери тормозит побитый "Геландеваген" и мое чудо в розовых кружавчиках запрыгивает в него. Богатый любовник? Вряд ли. Богатые любовники не водят заляпанные грязью джипы, выглядящие так, как будто на них проехали всю страну с запада на восток, причем не один раз. Знаете, как в рекламе, где пионер скачет по бескрайней прерии, а мимо проезжает чувак на таком же мерседесе? Открываем новые горизонты, что-то в этом роде.

Хотя моя голова и была занята этими весьма ценными размышлениями, я все же сообразил тормознуть такси.

- За тем черным джипом!

- Конечно, сынок, - пожилой таксист лукаво сощурился, - как в кино, да? Только, может быть, сначала покажешь значок или удостоверение? Мне не нужны неприятности.

Я сунул ему мятую сотенную бумажку, и мы отправились открывать новые горизонты.

Дом у звезды оказался в довольно затрапезном районе – еще не Олимп, но, определенно, уже и не мир простых смертных. Впрочем, этот город состоит из таких домов – многоквартирные коробки с обязательным пентхаусом. Готов побиться об заклад, что именно там любитель изнасилований и розовых кружев и проживает. Убедившись, что киноман-таксист исчез из виду вместе со своей развалюхой, я достал из кармана инструменты, и после полутораминутной возни электронный замок сдался с жалобным писком. Если верить табличке с именами жильцов, самые верхние апартаменты занимал некто Ронсенберг. Я решил, что это звучит достаточно тевтонски и претенциозно, чтобы и правда оказаться его фамилией. Коридор, лифт, коридор, и вот я уже стою перед дверью – перед полуоткрытой дверью. Как меня ждали, ей-богу. Каким нужно быть идиотом, чтобы оставлять в нашем городе двери открытыми?

Как выяснилось, примерно таким же, как тот, кто в эти открытые двери ничтоже сумняшеся лезет.

За дверями ждали – уж не знаю, точно ли меня, но в липкой темноте кто-то навалился сверху, заломил руку, не давая вырваться из захвата, уткнул мордой в грубый ворс ковра. Потом по глазам ударил резкий свет, и меня потащили в соседнюю комнату.

Да уж, это был пентхаус в худшем смысле слова. Окна во всю стену, за которыми бессмысленно пульсировала ночная жизнь города, разноуровневый пол, амфитеатром сужающийся к центру, где стояла кровать – даже не кровать, а настоящий траходром, застеленный шелковыми простынями. Все как в бюджетной порнухе "Студио Чипфильмз Интернешнл", впечатление портила только музыкальная аппаратура в дальнем углу.

Мой блондин уже снял розовую рубашку и распустил волосы, оставшись в одних светлых джинсах. В руке у него была банка пива.

- У нас гости? – спросил он, улыбаясь.

Держащие меня руки разжались, и я плюхнулся на одну из ступенек "амфитеатра". И испытал жгучее желание протереть глаза – потому что к блондину подошел еще один. Почти такой же, если не считать коротко, по-военному стриженого ежика. У них даже родинки на скуле были одинаковые, и второй был одет в такие же джинсы.

- Я Баш, - сказал тот, что пел в клубе. – Это Ноа. Чем обязаны?

Его близнец просто смотрел на меня – нехорошим таким, остановившимся взглядом, от которого становилось не по себе.

- Мое имя Бальфир, - привычно соврал я, отводя глаза. – Я поклонник, так сказать… вашего таланта.

- За автографом пришел? – сухо уточнил Ноа. – В три часа ночи?

Баш только протянул открытую банку. Я благодарно отхлебнул пива – и закашлялся. Уж не знаю, чего там было внутри, но точно не только перебродивший солод.

Я дернул ворот рубашки, внезапно сделавшийся очень тесным.

- Могу расписаться в любом месте, где тебе удобно, - улыбнулся Баш.

- А еще что можешь? – осклабился я.

Слишком много алкоголя за вечер, и не только алкоголя, черт побери, но когда я смотрел на них двоих, мне становилось жарко. Ноа уцепил брата за хлястик для ремня, притянул к себе, лизнул в ухо, кося на меня злым глазом.

- Зависит от того, что именно тебе нравится, - Баш допил свое пиво, сделал шаг вперед, освобождаясь от объятий Ноа.

Я рассмеялся и подался ему навстречу.

Мы как-то очень быстро оказались на гламурно-шелковом траходроме, а еще я внезапно обнаружил, что на мне нет штанов, заведенные за голову руки стянуты моим же ебаным ремнем, а близнецы зачем-то скидываются на пальцах в "камень-ножницы-бумагу".

- Эй, как насчет того, чтобы я тоже поучаствовал в процессе? – спросил я, ерзая на прохладном шелке простыней.

- Всегда пожалуйста, - ответил Ноа и опустился на колени между моих широко разведенных ног.

Я непроизвольно дернулся, когда он начал меня готовить; его пальцы были холодными и липкими от смазки. Баш лег рядом, рассматривая нас сквозь полуопущенные веки, его рука скользнула к паху. В этом было нечто завораживающее – смотреть, как он дрочит на меня, и на своего брата, собирающегося меня трахнуть, и было еще что-то, о чем я хотел подумать, но не успел – Ноа закинул мои ноги к себе на плечи и толкнулся раз, другой – как раз под нужным углом, задевая простату.

Не знаю, говорил ли я уже, что во время секса бываю довольно-таки шумным? Очень шумным, так что оставалось только надеяться, что у близнецов хорошая звукоизоляция. Ноа трахал меня медленно, с оттягом, даже не прикасаясь к моему напряженному члену, и все равно я стонал, орал, кажется, даже выл и скулил, поднимая бедра ему навстречу, отчаянно желая большего. Наверное, по моим вскрикам можно было составлять карманный словарь грязных словечек, но он так и не дал мне кончить, оставил лежать, тяжело дыша, среди смятых простыней, под жарким взглядом Баша, и ушел куда-то – наверное в ванную. Я сдавленно фыркнул. Ничего себе menage a trois – у этих близнецов что, все в совместном пользовании? Сейчас второй будет дотрахивать?

Баш подкатился ближе, провел пальцами по моей скуле, шее, груди, спустился ниже.

- Я видел тебя в клубе, - прошептал он, мягко стискивая в ладони мою мошонку.

Я смог только промычать что-то одобрительное сквозь искры перед глазами, а когда проморгался, почувствовал холодное прикосновение к основанию члена и чуть не взвыл. Этот сукин сын надел на меня силиконовое кольцо!

- Было бы несправедливым не продлить удовольствие, как считаешь? – мурлыкнул он, слизывая с головки набухшую каплю. – Нас двое, а ты один…

Сперма и остатки смазки подсыхали на коже, и я поморщился, когда он заставил меня раздвинуть ноги пошире – только затем, чтобы изумленно охнуть, снова почувствовав прикосновение латекса вместо теплой плоти. Игрушка легко вошла в уже разработанный вход, щелкнула кнопка, и я сдавленно застонал, чувствуя, как вибрация захватывает каждое нервное окончание в моем теле, от пальцев ног до почти до боли напрягшегося члена, а Баш наклонился надо мной, и глаза у него казались почти черными из-за расширившихся зрачков.

- Тебе ведь понравилась песня? – спросил он хрипло, и обхватил мой член ладонью, направляя его в себя.

- Rape me! – прохрипел старина Курт – видимо, Ноа включил стереосистему. Я замер на мгновение, пытаясь осознать всю гамму ощущений, но Баш был слишком нетерпелив.

- Rape me, rape me again! I'm not the only one, - надрывался динамик, задавая ритм, пропуская его сквозь меня, смешивая с ритмом вибратора и неистово скачущего на мне Баша, который развязал, наконец, мне руки, и я цеплялся онемевшими пальцами за его бедра, наверняка оставляя синяки. Мне казалось, еще немного, и что-нибудь точно взорвется, либо моя голова, либо яйца, и лучше бы здесь и правда была хорошая звукоизоляция, потому что теперь орали уже мы втроем – я, Баш и Курт Кобейн.

И когда Баш слез с меня и, лукаво улыбаясь, губами снял с моего члена кольцо, это было в сто раз лучше любых таблеток, и я благодарно толкнулся бедрами в его рот, кончая, кончая, кончая…

Кажется, я даже ненадолго вырубился, по крайней мере, когда я в следующий раз открыл глаза, вибратора в заднице уже не было, зато были близнецы в количестве двух штук, развалившиеся по обе стороны от меня.

- Пива? – спросил Ноа, протягивая мне запотевшую банку, и ухмыльнулся, видя мое замешательство. – Только натуральный продукт, никаких добавок.

- Спасибо, - пиво и правда оказалось отменным, и я разом выхлебал чуть ли не полбанки. – Скажите, а вы всех поклонников так… радушно встречаете?

- Только самых преданных, - заверил меня Ноа. Баш фыркнул в кулак.

- Особенно таких, у которых на лице написано: "Я пришел сюда потрахаться", - дружелюбно сказал он. – Ты в клубе так на меня пялился, чуть дырку взглядом не протер.

- Автограф не забудь оставить, - проворчал я, чувствуя, как соскальзываю в сон. "Не доверяй блондинам в рубашках с розовыми кружевами", - всплыла в голове запоздалая мысль, но я отмахнулся от нее. Алиса, падая в нору за белым кроликом, и не подозревала, как все может охуенно сложиться, если того сраного кролика догнать и оттрахать.

- Обязательно, - сказал кто-то из них, и последнее, что я почувствовал, засыпая, были два поцелуя с двух сторон – и я никак не мог угадать, который из них чей.