И как бы далеко ты не бежал

В подворотне было грязно. И мерзко воняло прогнившей канализацией.

"Беги, Бальфир, беги, - мрачно подумал пробирающийся вдоль стены пират, стараясь наступать только на относительно сухие места. - Еще неделька подобной гребаной жизни, и ты будешь вонять точно так же".

По сути, жизнь была не так уж и плоха. Безвыходных ситуаций не бывает, это Бальфир знал с рождения, но сейчас до выхода надо было слишком долго бежать. А охотники за головами были слишком близко.

"И почему в казне Розаррии так много денег? И у них же еще полным-полно принцев, чего они так взъелись на меня?"

Этого чертового франта они подстрелили совершенно случайно, чтоб не мешался под ногами. И кто же знал, что эта зараза на самом деле - Аль-Сид, один из претендентов на престол раздираемой интригами империи?

Пожалуй, единственное, что можно было бы назвать удачей, - это то, что Девятое бюро департамента судейства Аркадии тоже объявило за него награду. Бальфир - совершенно случайно, честное пиратское! - вытащил из их казематов какого-то капитана Ордена рыцарей Далмаски. Теперь они (Розаррия и Аркадия, понятное дело, а не рыцари) постепенно увеличивали ставки - "Лот № 73. Бальфир, пират, в хорошем состоянии, живой или мертвый. Стартовая цена…", - и поэтому охотились за ним далеко не все. Оставшиеся - дожидались оглашения окончательной стоимости добычи.

Ну и то, что их было много, они мешали друг другу, и никто не хотел делиться, тоже играло ему на руку. Только "Страл" пришлось спрятать у надежного человека, в доке, в котором теперь его, наверняка, ждала засада. И с Фран они временно разбежались: вместе их было легче поймать. В общем, все ничего, но Бальфир по ним скучал.

Но не менее, а может, даже и более, он скучал по мягкой кровати, ванне с душистым шампунем и теплому сортиру. И возможности сменить одежду. Что может быть хуже грязных манжет на рукавах? Только тупая, медленно захватывающая тело усталость. И голодный желудок.

Размышления о голодном желудке чуть было не стоили Бальфиру жизни: он еле успел увернуться и упасть вниз, перекатом уходя от блеснувшего у виска лезвия. И уже лежа локтями в грязи, сделать несколько выстрелов, размазывая буро-зеленую массу по стенам. Затем еще один перекат, перехватить чешуйчатую лапу нападавшего, глухо взвыть от боли в запястье, бросок через себя, рукоятью по виску, успеть отстегнуть нож и встретить еще одного…

А добив последнего, блевать, стоя на четвереньках в том дерьме, в котором только что так извалялся.

"Все, - мрачно подумал пират и медленно поднялся, цепляясь здоровой рукой за стену. - Если я в самое ближайшее время не вымоюсь и не обработаю синяки и ссадины, можно будет идти вонять в посольство Аркадии. Пусть, суки, допрашивают, кормят, моют и лечат сепсис… и выплачивают награду. За поимку".

Он осторожно вышел на почти неосвещенную улицу. Здесь было почище и от этого еще противнее. Бальфир поднял глаза на вывеску ближайшего магазинчика…

… и довольно улыбнулся.

Он все-таки у судьбы - любимчик.

* * *

Леди была просто очаровательна. Высокая, со спортивной, приятной глазу фигурой молодая вдова. Сразу было видно, что это небогатая дворянка из Аркадии - волосы, аккуратно уложенные под тонкой сеточкой, неброский макияж под вуалью, скромность в словах и движениях. Одета она была соответственно статусу, разговаривала - негромко и тщательно взвешивая каждую фразу, и хотя в разрезе юбки нет-нет, да и показывалась изящная лодыжка в вышитых сапожках, а с язычка - срывалась колкая насмешка для незадачливых поклонников, все молодые люди, летящие на этом лайнере, однозначно считали, что она - образец женственной скромности. И портил леди только саксофон, который она зачем-то таскала за спиной в вышитом футляре. В память о бедном, недавно погибшем муже.

Бедного мужа она поминала постоянно, особенно, когда не желала разговаривать, танцевать или отобедать в компании приятных молодых людей. И поправляла лямку футляра. И улыбалась.

Поэтому когда она в очередной раз покинула свою каюту и, несмотря на качку, вышла на смотровую палубу, чтобы полюбоваться проплывающими за бортом пейзажами, приятные молодые люди только вздохнули. И мысленно посочувствовали тому единственному смельчаку, который решился попытать счастья с милой вдовушкой.

Впрочем, вероятно, у него был план. Не зря же он столько времени выжидал и присматривался? К тому же, он тоже был аркадийцем, это могло подарить преимущество…

- Тяжело прожить, не видя неба? - подошел и негромко спросил он.

Женщина обернулась. Несколько секунд изучала его лицо, словно узнавая. И только затем ответила - довольно приятным, низким, хрипловатым голосом:

- Разве можно находиться на корабле и не смотреть на облака?

В голосе слышалась легкая насмешка. А еще - совсем немного настороженности. Мужчина кивнул и убрал за ухо упавшую на щеку прядь черных волос.

- Боюсь показаться навязчивым, - сказал он с легкой улыбкой, - но могу ли я угостить Вас кофе где-нибудь в тихом и уютном месте? Очень хочется обсудить с Вами некоторые… подробности и причины Вашего вдовства.

- Мой бедный покойный муж, - заговорщицким шепотом ответила барышня, - пришел бы в ужас, узнав, что мне предлагает выпить кофе сам лорд-консул Далмаски.

Тот, кого назвали лордом-консулом (а назвали наверняка по ошибке, на столь важную (и наверняка напыщенную) особу мужчина был совершенно не похож), только хмыкнул.

- Надо же. Как Вы меня узнали?

- По судье-магистру в гражданском облачении, который пытается привычно мимикрировать под шкаф.

Мужчина невольно бросил взгляд в сторону, аркадийка хихикнула, спрятав смех в ладони, и брюнет обернулся к ней:

- Вы меня разыграли, - и подарил собеседнице взгляд полный укора.

- Да. Но все же, - нагловато улыбнулись ему в ответ, - я приму Ваше предложение. При одном условии…

- Каком? - усмешка блеснула в темных глазах.

Леди приблизилась к нему совсем вплотную и шепнула:

- Что ты не будешь кричать: "Держите пирата Бальфира!" - а мне не придется вопить: "Смерть узурпатору Солидору!".

- Договорились. Но было бы глупостью предположить, что я бы упустил случай сэкономить деньги из собственной казны, верно?

Он помолчал и взялся за "вдовушкин" локоток. Глаза под вуалью прищурились, словно их хозяйка желала сказать что-то еще… но не сказала. И они чинно и благородно отправились в каюту, удивляя прочих незадачливых поклонников и поклонниц.

* * *

Кофе был именно таким, как любил пират. "Черный как ночь, сладкий как грех, горячий как любовь и крепкий как проклятье". Сладким он был от корицы и покоящейся на пене тонкой стружки шоколада. Тоже горько-черного. Как его грехи.

И дольку шоколада на дно. Чтоб аккуратно помешивать маленькой ложечкой, сосредоточившись на процессе, пряча глаза от чужого бархатистого взгляда.

Сколько лет прошло? Не меньше пяти, это уж точно, они, конечно, встречались еще с десяток раз по всяким поводам, но уже давно не сидели вот так, друг против друга, обсуждая очередную проделку Мальчишки-которого-еще-никто-никогда-не-поймал-на-месте-преступления.

Мальчишка подрос, цена его проделок выросла вместе с ним.

Фомальгаут прислонили к стене, дуло выглядывает из футляра. Шляпка с вуалью отложена в сторону, отстегнут шиньон, закрыта дверь. Но пальцы все еще затянуты в белое изящество перчаток, а на ободке чашки остался абрикосовый след от помады. Стоит решить, кто ты сейчас. Стоит решить, что со всем этим делать.

- А если бы у них все же получилось? - Бальфир небрежно откинулся в кресло, закинул ногу на ногу и улыбнулся. Улыбка немного усталая, язвительная… нагловатая. Кто он такой, чтобы требовать от принца дома Солидор отчета о действиях?

- Это было бы слишком просто, - улыбнулся Вэйн в ответ. - А ты не любишь простых действий, я помню.

Улыбка за улыбку. За одной - желание взвыть от боли и негодования, врезать по холеной роже, высказать все, что наболело. За другой - усталость от загадок и недомолвок, от необходимости держать лицо даже тогда, когда назначаешь цену за предательство.

Платить - все равно тебе.

- И ты все же решил вернуться домой.

- Ну, знаешь ли! В сложившихся обстоятельствах я подумал, что во всем Ивалисе только один человек не захочет продать мою шкуру спецслужбам и будет рад меня видеть в своем доме. Мы оба знаем его имя.

"Неужели только один?". Вопрос остался невысказанным.

- Думаю, будет. В конце концов, это ведь и твой дом.

- Ну, если он не сделал там перестановку, я даже вспомню, где что находилось. Хотя я вряд ли найду, где спрятаться от шуток на тему внезапно объявившейся и долгожданной дочери.

Бальфир потер запястье: нарастающая под повязкой новая кожа дико чесалась.

- Болит? - спросил Вэйн, отставляя чашку. - В аптечке кажется была неплохая мазь от порезов…

Всё напряжение этого часа, нет, даже нескольких дней, а то и недель, всё и сразу - начло выходить судорожным, захлебывающимся смехом. Бальфир хохотал, прикрыв глаза, запрокинув голову, колотя кулаком по резному подлокотнику:

- От порезов… - повторял он сквозь смех, закашлялся, потер глаза, на которых проступили слезы. Вэйн терпеливо ждал. Сам не знал чего. Потом встал и после недолгих поисков все же принёс жестяную баночку с мазью. И начал разматывать бинты.

Бальфир - правша, и поврежденная правая рука причиняет много неудобств. А когти у бангаа - цепкие, как вообще без кисти не остался?

- Шрамы будут, - заметил он негромко. - Обидно.

- Под кружевами спрячешь, - пожал плечами Вэйн.

- Что же мне - и в постели рубашку не снимать? - хихикнул в ответ, чтоб через несколько секунд дернуться и зашипеть от боли. И с легким удивлением посмотреть в глаза напротив.

- Шрамы украшают мужчину.

- … но только те, которые его не уродуют. Мне, например, кажется, что этот - не подходит моему образу… - Бальфир закатил глаза, вздохнул и снова стал похож на себя-привычного. Вэйн усмехнулся: старого друга сейчас очень хотелось потрепать по загривку, как зазнавшегося щенка. Даже руку незаметно протянул… и опустил.

- А вообще, конечно, спасибо, - пират осмотрел заново перевязанное запястье. - Это уж точно лучше, чем то, что раньше было. Тогда я сам бинтовал, левой рукой…

- Оно и видно, - а еще его хотелось устроить где-нибудь у камина, в тепле, смотреть долго, вылавливая каждую новую черточку в едва заметной паутинке мимических морщинок. Выспрашивать подробности приключений: раньше Ффамран мог рассказывать о них часами, приключения обрастали невероятными событиями так, что даже участники не всегда их узнавали.

У Ффамрана был прямой, открытый взгляд, он напоминал локальный фейерверк, яркий взрыв эмоций. Пират Бальфир смотрел, слегка запрокинув голову назад, не смех - усмешка, не шутит - дерзит… не фейерверк - выстрел на поражение.

Детство однажды заканчивается так внезапно, бросает нас на произвол судьбы. И на мгновение Вэйн даже успел пожалеть, что не был тогда рядом, словно давнее шутливое обещание доктору Баннансе все еще имеет какое-то значение. Или просто каждому надо пережить это в одиночку?

"Тебе снятся те, кого ты убил? - Мне снится, что они успевают первыми".

Но он улыбнулся и подумал, что мальчик не так уж и сильно изменился. Они оба всего лишь - еще немного повзрослели.

Поднес ко рту чашечку с кофе, отпил, облизнулся - сла-адко! Засмотрелась душа в чужие глаза, упивается сладостью. До замирания сердца: вот стучало, вот остановилось - растянулась секунда вечностью… Ну же, сердечко, ну же, хорошее, стучи! Не время еще времени стоять на месте.

Глаза они отвели почти одновременно, расцепили взгляды, будто спасались бегством. На стенах каюты - третьесортные репродукции, бра с резным абажуром…

Снова - улыбки, обмен колкостями, обмен информацией. Корабли летели вперед, в далмасской пустыне перепрятали найденный клад, Розаррия кусала локти. Сердца послушно отсчитывали нужный ритм.

- Это было довольно опасно.

- Ну, - Бальфир рассмеялся, - поверь мне, я уже совершеннолетний и имею полное право бегать по пустыне в свое удовольствие. Так же как и краситься, носить каблуки и строить глазки знакомым мужчинам.

Показалось ему или нет, что кончики губ дрогнули, не желая больше удерживать улыбку на лице? Сейчас, согласно либретто, он должен сказать ответную шутку и отойти наконец. Поэтому осталось совсем немного времени, чтобы, не меняя тона, произнести:

- И, кстати говоря, если ты помнишь… - и встать из кресла, а вставая - опереться на раненую руку, скривиться от боли и покачнуться.

И Вэйн, прекрасно понимавший цену этой манипуляции, все же не дал ему упасть. Поймал, обнял, прижал к себе. Руки немедленно вцепились в чужие плечи, притягивая еще ближе, так чтоб можно было шепнуть-мурлыкнуть в самые губы:

- … ты сказал задать тот вопрос еще раз. Когда время придет. Вот оно. Пришло.

- Тебя снова интересует ответ? - голос слегка хриплый, дыхание перехватывает…

- А он и не переставал меня интересовать. Даже… наоборот.

- Тогда задавай.

Бальфир прищурился. Молчал, словно заново формулируя несколько простых слов.

Время пришло и с интересом наблюдало за их действиями.

- Ты мне позволишь быть рядом с тобой?

В это "быть рядом" снова разом вложены воспоминания и мечты, как мечи в ножны. Все, что разъединяло. Все, что сталкивало вновь.

Кровь шумела по венам. Сердце и не думало останавливаться - стучало, безумствовало, вырывалось из груди.

"Да" - такое, в общем-то, короткое слово, всего один выдох и один вдох перед тем, как губы, наконец, встретятся. Мгновения "до" и мгновения "после", вся эта череда не имела больше значения.

Ничто не имело больше значения: ни гул двигателей, ни количество шагов до узкой кровати, ни поднадоевшие дурацкие тряпки - хотя вечером они вернутся домой, и их снова придется одеть, и это очень важно сейчас: не порвать ни одну из этих чертовых лямочек, пуговичек, оборочек...

- Но дверь надо закрыть, - шепчет Вэйн, не прекращая целовать обнажившееся плечо.

Бальфир невнятно соглашается, и дверь успевают защелкнуть раньше, чем в неё соберется постучать судья-магистр Габрант, чтоб спросить, знает ли поднадоевшая строка в его отчетах некоторые новости о его блудном брате. Ну, а потом можно сделать вид, что деликатного стука в комнате - не слышат.

В конце концов, это почти правда.